– Татьяна Владимировна, вы только что набрали курс «Актёр драматического театра и кино» в Иркутском театральном училище. Что уже можно сказать о качестве этого набора?

– Ну, так чтобы «ах!» – такого нет. Все ребята примерно одного уровня. Сложно всегда определиться за три дня. Я знаю, что в Питере консультации по три месяца идут. Но всё же на том уровне, который от ребят требовался, они были достаточно внятны, убедительны. 

– Как разглядеть в молодом человеке будущего актёра? Как не ошибиться? 

– У меня критерий один – слышит или нет, есть ли эмоциональный отклик на предложения, включается ли в заданную ситуацию… Но это ни в коем случае нельзя перепутать с истеричностью, потому что бывает «включение» на уровне патологии. Но такое тоже видно – это с опытом приходит. А опыт уже есть: один четырёхгодичный круг вместе с курсом заслуженного артиста России Геннадия Гущина уже пройден, и на втором курсе – теперь третьем под руководством заслуженного артиста России Николая Константинова – я работала целый год… Вижу и свои недочёты, и, ведя новый курс, буду обращать внимание именно на эти моменты. Я хочу попытаться немного по-другому выстроить учебный процесс: прежде всего нужно организовать тело студента. 

Ведь мы в первую очередь реагируем телом – у нас дыхание по нескольку раз в день меняется в зависимости от событий, которые с нами происходят, – и почему-то перестали отслеживать физиологические изменения организма. Для актёра это очень важно: если он среагирует телом, если у него изменится дыхание, то и нужное внутреннее состояние подключится. В жизни всё комплексно происходит, мы даже не обращаем на это внимание. Но на сцене нужно научиться это организовывать, потому что сценическая правда несколько иная, чем реальная, хоть она и существует по общечеловеческим законам. Она как бы преувеличенная и более быстрая. Я всегда говорю: «В театре мы к Северному полюсу привыкаем быстрее, чем в жизни» (улыбается). Прежде чем пробовать взаимодействие «я и предмет», «я в предлагаемых обстоятельствах», нужно сначала узнать своё «я». И научиться это «я» организовывать, отслеживать, уметь контролировать и анализировать. 

– Вы ведь и сами окончили Иркутское театральное училище. Расскажите, как поступали.

– Думаю, меня взяли из-за того, что я Шукшина читала. Никто почему-то тогда, в 1974-м году, Шукшина не читал – по-моему, его только стали печатать. Я прочла рассказ «Дебил» – и просто влюбилась, потому что главный персонаж своей трогательностью и открытостью так напоминал моего отца! Мой папа почему-то думал, что если купил шляпу, значит, ты интеллигент, и искренне в это верил. Потом разочаровывался и так же искренне сминал её и выбрасывал… Я выучила рассказ просто «влёт», потому что представляла своего папу. И, видимо, личное отношение к этому персонажу тронуло комиссию, потому что меня больше не просили ничего читать. При этом пела я неплохо, двигалась тоже. Правда, на этюдах была некоторая сложность в связи с мягкостью характера. 

Сейчас я от своих студентов тоже требую решимости. А тогда мне дали такое задание: якобы я опоздала на вступительный экзамен, и меня не хотят прослушивать. И мне нужно было «потребовать», чтобы меня всё-таки прослушали. Я, конечно, стала сочинять, мол, шпионов в самолёте поймали, рейс задержали – и всякие прочие дурацкие фантазии (улыбается). А студенты мне из коридора жестами показывают: «Да стукни ты кулаком по столу». Ну, я и стукнула: «Вы не имеете права! У меня заявление подано!» Так меня и приняли… Моими педагогами были Борис Райкин и Людмила Темиряева, а они ученики Ирины Мейерхольд и Василия Меркурьева.

– Если бы история знала сослагательное наклонение, стали бы вы вновь поступать в Иркутское театральное училище?

– Без сомнения! И если бы я сейчас поступала, то в первую очередь из-за движенческих дисциплин – здесь очень сильная кафедра движения. Есть с чем сравнить – приезжают же и из Москвы. Например, председатель госкомиссии этого года заслуженный артист России Александр Мохов сказал, что с таким плас-тическим спектаклем, как «Прикос-нись, и я живу», который поставил Владимир Лопаев с нашими дипломниками, ему как продюсеру не стыдно было бы показаться и в Европе. Я совершенно с ним солидарна, и не потому, что это мои студенты, а потому, что они в этой работе действительно демонстрируют очень высокий уровень. 

– Говорят, хоры поют голосами своих хормейстеров. Так и в театральной педагогике: в начале пути молодые актёры очень похожи на своих мастеров. Как помочь начинающему актёру проявить свою индивидуальность?

– Именно отслеживание и выявление индивидуальности, мне думается, должно быть в основе работы с будущими актёрами. И хотя сейчас не применяется такое понятие, как амплуа, всё равно у каждого артиста есть своё предназначение, которое определяется его психологическими и физиологическими особенностями. Конечно, актёр должен быть универсален, но эта универсальность, если он на правильном пути, приходит с возрастом. Пока ребята молоды, они молодых и будут играть, но направить, открыть актёру знание о его особенностях, предпосылках, которые со временем позволят ему занять собственную «нишу», – это задача педагога. 

– Вы верите в правильный выбор или в счастливый случай?

– Есть такая поговорка: «Случай – слуга привычки». Конечно, какой-то процент везения в жизни актёра должен быть обязательно. Но и огромный процент труда! В моей жизни везением было только то, что меня взяли в театр имени Охлопкова, а всё остальное – труд-труд-труд…

– В «Гадком утёнке» Андерсена мама-утка говорит о своём несуразном птенце: «Он слишком долго пролежал в яйце и не совсем удался». Студенты ведь тоже бывают более и менее удачные. Что важнее – педагогические задачи, которые делают человека лучше, или достижение совершенного результата?

– На выходе главное – это обретение навыков в профессии: чтобы актёр был небеззащитен перед режиссёром. Должна быть чётко установленная база – я всегда за базу. У актёра должна быть такая сильная теоретическая и практическая основа, чтобы, даже если режиссёр ему не помогает, он смог быть убедительным и персонажа своего «провёл» по пути следования, который задан автором. Ведь, по большому счёту, мы сталкеры – проводники между автором и зрителем. Потому что у любого великого автора какое-то послание к потомкам заложено в произведении. И когда Заречная произносит свой монолог перед смертью: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звёзды и те, которых нельзя было видеть глазом, – словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли… Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно…» Разве это не картина апокалипсиса?! Всё исчезло! И разве это не послание: «Люди, берегите друг друга, берегите природу, иначе вот к этому может всё прийти»?! Есть послание в каждом великом произведении, а у классиков особенно. И вот поэтому актёры – сталкеры, задача которых это послание донести. И как сталкеры, чтобы не наткнуться на мины, мы должны знать, в каких местах эти «мины» находятся, и очень хорошо должны знать дорогу. Мы авторы в третьем колене – авторы авторского… А чтобы разгадать автора, сделать его своим и донести его послание до зрителей – для этого и нужны профессиональные навыки. И вот сейчас мы студентам и будем показывать эту дорогу, взлётное поле, а взлетать они уже будут сами, главное – показать направление. 

– А было так в вашей практике, чтобы «гадкий утёнок» вдруг преображался в нечто фантастическое?

– Вот недавний опыт с постановкой «Человека дождя» на втором курсе. Это мужской спектакль, там только один женский персонаж – Лиззи. Девушка, которая эту роль исполняет, сама по себе очень талантливая и, что называется, «с мозгами». Она вовсе не «гадкий утёнок», но считает себя некрасивой, необаятельной – со стороны-то себя не видит! Когда человек открыт людям, он особенно красив. И вот когда она, ломая себя, свои какие-то стереотипы, своё видение, представление о персонаже, шла на мои предложения, она была восхитительна! Так радостно осознавать, что твой труд приносит результаты: когда студент поверил тебе, он становится другим. 

– А вообще студента нужно любить или просто учить?

– Без доверия ничего нет! Так же я и сейчас говорю, уже будучи профессиональной актрисой. Если у меня нет доверия к режиссёру, я буду убедительна на профессиональном уровне, но у меня не будет желания подключать какие-то свои тайные резервы. Я не хочу делиться с этим человеком, потому что он не оценит. А если у меня есть доверие к режиссёру, то я «подключусь» к нему так, что вывернусь наизнанку, достану из себя такое! Обучение тоже должно строиться на доверии: ну как учить «с холодным носом»? Студенты очень отзывчивы: если ты «тратишься», то и они готовы «тратиться». Ведь за любыми отношениями нужно ухаживать: воспитание ребёнка – это труд, любовь – это труд… Как говорится, «к себе с юмором, к работе серьёзно». Так вот, порой некоторые путают: к себе серьёзно, а к работе с юмором, – для меня это неприемлемо. Хотя меня могут называть из-за этого угрюмым человеком. Нет, я весёлый человек, просто не путаю, как Чацкий: «Когда в делах – я от веселий прячусь; когда дурачиться – дурачусь. А смешивать два эти ремесла есть тьма искусников – я не из их числа».

– Как для вас сочетаются актёрская профессия и педагогика?

– Знаете, я бы некоторых артис-тов сюда отправила ещё поучиться (улыбается). Очень правильно сочетаются! Это как когда родится ребёнок: ты с ним заново постигаешь мир. Вот он увидел первого паучка, первый цветок, стёклышко нашёл – для него всё удивление, и ты удивляешься вместе с ним. Так и здесь: педагог проходит со своими студентами все открытия профессии! Я в принципе достаточно занята в теат-ре, не могу пожаловаться – как говорится, «играющий тренер», и бывает так, что утром репетиция, днём занятия, вечером спектакль, и ни разу я не чувствовала, что работа со студентами как-то тяготит или отнимает силы. Всё равно идёт обмен энергетикой – это же молодая энергия! Я счастлива, что могу для них, как для ребёнка, открывать мир. И хотя физически порой тяжело, это для меня никогда не было веригами, а только в радость!

Фото из архива театрального училища