Едва лишь вышел, его взяли в кольцо!

С началом войны территорию города оперативно разбили на 11 участков и в каждом учредили попечительство. Но, когда выбирали членов, по привычке сделали ставку на представительниц местного бомонда. «А ведь он уж совсем не тот, что в годы Русско-японской войны», – поймал себя на неприятной мысли Серебренников и не ошибся: самые свободные в городе дамы никак не находили времени для обследований солдатских семей. 

– Им просто в голову не приходит, что нужда не терпит, что каждый день отсрочки для бедных – настоящая катастрофа. Потому что и само представление о бедности у бомонда чрезвычайно размыто, – возмущался Серебренников. – Я думаю, можно нарушить закон и начать выдавать пособия без документов от попечительств, иначе… – но закончить фразу ему не удалось, потому что двери резко открылись и в кабинет вбежали несколько солдаток с маленькими детьми.

Поднявшийся гвалт странным образом успокоил Ивана Иннокентьевича, укрепил его в правильнос-ти внутреннего решения – и он просто пригласил всех к себе в кабинет за деньгами. И до конца дня выдал пособие всем 26 женщинам. Последней оказалась просительница вообще без каких-либо документов:

– Как проводила Ивана-то, так с ребятишками (она указала на троих спящих на стульях) на вокзале и проживаю. 

Серебренников чуть подумал, достал своё портмоне и, вынув нужную сумму, подвинул её к краю стола.

– Нет уж, дайте мне расписаться, – она аккуратно вывела на чистом листе: «Надежда Тележкина деньги получила за месяц сполна», а потом добавила. – Я понятливая, вижу, что даёте на веру, и я вас не подведу. Принесу документы-то.

«Принесёт иль не принесёт, а только слухи о сегодняшней незаконной выдаче распространятся стремительно, и завтра здесь начнётся столпотворение. А мне и сегодняшнего не простит городской голова», – в общем, Иван Иннокентьевич приготовился к худшему. Однако же на другое утро солдатки направились прямо к городскому голове Бобровскому и, едва лишь он вышел на шум в приёмной, взяли его в кольцо. Напрасно Иннокентий Михайлович звонил в колокольчик, переданный ему заместителем, напрасно пробовал докричаться про попечительства и протоколы обследований. Самое страшное, что солдатки всё прибывали и прибывали, и в тот момент, когда приёмная и кабинет переполнились, а сам Бобровников оказался на крошечном пятачке между собственным столом и стеной, дородная рыжая баба с младенцем на руках вплотную подступилась к нему:

– Вам-то хорошо рассуждать, вы сегодня нажрались уже, а вот мы ещё ничего сегодня не ели! – она мелко-мелко затряслась, и Бобровский торопливо выкрикнул, что выдачу пособий начнут сейчас же, немедленно!

Солдатки организованно отступили, построились в очередь, и дальше всё пошло уж спокойно, если не считать детского плача.

Просто дали работу

Конечно, пособия семьям ниж-них чинов (2 руб. 90 коп. в месяц на взрослого и 1 руб. 45 коп. на ребёнка) только самую малость прикрывали нужду, поэтому 17 сентября распорядительный комитет Иркутского благотворительного общества решил совместно со всеми другими энтузиастами организовать популярный лекторий. Многим был ещё памятен безусловный успех «полковничьих лекций», с блеском прочитанных преподавателями юнкерского училища в 1904 году. Кто-то даже поднял подшивки газет десятилетней давности, подсчитал полученную тогда выручку и сделал распечатку для членов распорядительного комитета. Все вдохновились, согласовали текст обращения к коллегам из научных, образовательных, просветительских обществ и пригласили их всех на встречу 13 октября. Музей географического общества любезно предоставил большой зал для собрания объединённых сил. Но многие стулья так и остались незанятыми: общество «Знание», «центр местных демократических сил», демонстративно отказалось от какого-либо сотрудничества. 

– Где же им, «соли человечества», работать вместе с «буржуями»? – язвил Серебренников, но язвил-то с горечью, сознавая, что в разобщённом иркутском обществе можно рассчитывать лишь на отдельные инициативы. – А вот Яков Григорьевич Патушинский, ни на кого не надеясь и никого не призывая к сотрудничеству, просто взял да и предоставил солдаткам возможность заработать на уборке картофеля. И 40 женщин немедля откликнулись, потому что четыре дня «на плантациях Патушинского» позволяли удвоить месячное государственное пособие. 

Объединиться безо всяких условий и претензий друг к другу удалось только лишь педагогам учительской семинарии и ремесленного Трапезниковского училища: без лишних слов они сбросились и открыли в Знаменском предместье бесплатную столовую для солдатских детей. Знакомый Серебренникова, преподаватель математики, признался ему при встрече: 

– Разумеется, мы надеемся на поддержку всех жителей, но даже если мы и обманемся, всё равно будем дело вести до конца. 

Вот и «Иркутские губернские ведомости» весь доход от печатания телеграфных известий начали передавать солдаткам, но в целом сбор пожертвований шёл вяло. Крупные суммы (по 10 тыс. руб.) пожертвовали только Нил Тимофеевич Зверев, бывший исправник, да фирма «Братья Замятины».

– Позорно ведёт себя наше купечество, – сетовал Серебренников другу-фельетонисту, – старый тип купца-филантропа вывелся совершенно, увы. А вот беднота жертвует из последнего. Даже и студенты готовы отдать десятину с благотворительного спектакля, устроенного для покрытия собственных нужд. 

Отсчёт от Галиа

Получив от городского секретаря его личные деньги, Надежда Тележкина словно бы ступила в нужную колею: тут же у неё отыскалась тётка по отцу, одинокая и бездетная. Она с готовностью поселила родню в своём флигеле на Мясной и помогла племяннице не только выправить документы, но и найти работу: вычитала в газете, что управление Забайкальской железной дороги передаёт шитьё наволочек и простыней семьям запасных. Швейную машину пока что не выдали, но Надежда могла уже отлучаться из дома: на углу 2-й Солдатской и Арсенальской открылся приют-ясли для солдатских детей. Пока это были две полупустые комнаты, но к яслям потянулись уже сердобольные обыватели с бельём, одеждой, съестными припасами, мебелью, игрушками. 

Надежда так ободрилась, что разыскала и районное попечительство о солдатских семьях, добилась обследования и уже с документом вновь появилась у Серебренникова. Он, кажется, удивился, но вида не подал, а стал расспрашивать о делах. Да так участливо, что Тележкина и сама решилась на вопрос:

– А правду ли говорят, что война скоро кончится? И что если сейчас хорошо подерутся, то потом очень долго не будет войны?

Иван Иннокентьевич несколько растерялся. На фронтах надвигались большие события, и общее ощущение было таково, что европейская война превращается в мировую. Агентства пересказывали сообщения штаба Верховного Главнокомандующего о больших потерях в русской армии, но излагалось всё как-то очень неопределённо, даже без указания места. Выходило, что генералы Самсонов, Мартос, тысячи нижних чинов погибли по причине «широко развитой сети железных дорог Германии, позволившей немцам стянуть свои силы и ударить». Всё это было странно, грустно, а в конечном счёте и возмутительно, но не мог же он сказать то, что думает, женщине, возможно, уже и вдове. И, чуть помедлив, Иван Иннокентьевич мягко сформулировал: 

– Положение на театре войны всё ещё таково, что нельзя сказать, кто будет побеждён и кто разбит. А все эти слухи о больших потерях, понесённых будто бы 26-м, 27-м и 28-м Восточно-Сибирскими стрелковыми полками, пока только слухи. Наверняка же никто ничего не знает. Известно только о гибели Галиа.

Тележкина непонимающе на него посмотрела, и Серебренников протянул ей газету:

– Вот, дома почитаете. И возвращать её вовсе не обязательно, – он улыбнулся. – Будет хорошо, если передадите соседям или знакомым. У вас ведь появились уже добрые знакомые? 

– Да нету пока.

– Так непременно появятся.

Он как в воду глядел. Но вручённая Иваном Иннокентьевичем газета огорчила и Надежду, и тётю её, Прасковью Степановну: оказалось, что убитый в бою Галиа – капельмейстер 27 Восточно-Сибирского стрелкового полка. Ещё в газете писалось, что он «незаурядный автор музыкальных пьес» и что «супруга г. Галиа выезжает к месту театра военных действий для розыска тела». Услышав об этом, тётя уважительно посмотрела на газету, а Надежда подумала обиженно: «А вот мне бы и ехать не на что было, да и не пустил бы меня никто, потому как простая солдатка». Ещё она вспомнила, как на вокзале, провожая воинский эшелон, молодая женщина прошептала: «Он ведь не вернётся уже, нет, чует сердце, чует» – и зарыдала без слёз.

На то он и Сила!

Городской секретарь Серебренников заносил в это время в свой дневник: «Сообщённые сегодня по-дробности семнадцатидневного боя в Галиции, где с обеих сторон участвовало 2 миллиона человек, поражают воображение. События продолжают нарастать. Если взять все воюющие сейчас страны с их колониями, то в этот круговорот втянуты, по моему подсчёту, 901 600 000 душ обоего пола, занимающих во всех частях света территорию в 

62 715 200 квадратных вёрст. В войне уже участвует 76% населения Европы. Если она очень затянется, то, нужно думать, на поле брани будет брошено судьбой до 20 миллионов вооружённых людей. Эти цифры не могут не ужасать даже тех, кто повторял известное ещё со времён латинян: «Если хочешь мира, готовься к войне».

Дневник приходилось вести урывками: с началом войны присутственные часы в управе всё больше затягивались. А в воскресенье Иван Иннокентьевич спешил с супругой в кинематограф – смотреть военную хронику. В последний раз, к примеру, показывали прибытие его императорского величества в ставку, а затем картины разрушенного германцами города Лувена под Брюсселем, после чего шёл повтор сюжета «Подвиг казака Крючкова, первого георгиевского кавалера за эту войну». 

– Кинематограф, конечно, великая вещь, но всё-таки не поспевает за жизнью, – с мягкой иронией заметил Серебренников жене. – Прибытие императора в ставку показывают, а когда оно было-то? Видно ведь, что ещё летом. А за это время сколько разного произошло! Вот читаешь свежие агентские телеграммы и думаешь, как бы всё в них описанное интересно смотрелись с экрана. Представь: перед самым боем с германцами за Варшаву через неё проносятся наши конно-охотничьи команды (в каждой 1-2 офицера и 100 солдат). Своеобразный вид молодых и энергичных солдат в папахах, их оригинальный обоз – на двуколках и вьюках – и общий порыв войск оставляют сильное впечатление. 

– Тем более что Варшаву сибирякам удалось отстоять, так ведь?

– Уж разумеется! А в штыковых боях в Мочидловском лесу наши взяли много пленных 20 германского корпуса. Особенно пострадали резервные части, направлявшие главный удар в районе Блоне-Прушков. Здесь сибиряки нанесли неприятелю громадные потери. Кстати, Иркутск имеет уже и своего георгиевского кавалера: Сила Васильевич Белоголовый, в недалёком прошлом чаеторговец, ушедший на войну добровольцем, получил уже три Георгия и представлен к четвёртому. А сейчас он направляется к нам в Иркутск, держать экзамен на офицера. 

…Морозным утром Надежда Тележкина пробегала мимо школы прапорщиков. Выпускники (самая зелёная молодёжь) толкались у входа, с восторгом оглядывая свои новенькие, только из-под иголки мундиры и, казалось, не думая, что им очень скоро отправляться на фронт. Надежда умилилась, а дома всплакнула: вестей от Андрея так и не было. 

Справочно: 

Стоимость полного пайка членам семей нижних чинов, призванных на военную службу по мобилизации, была установлена для г. Иркутска в 2 руб. 90 коп. на взрослую душу и 1 руб. 45 коп. на каждого ребёнка до 5 лет. 

По Иркутскому уезду самый большой размер пособия (женщине с 9 детьми в возрасте от 1 года и до 16 лет) составил 34 руб. 29 коп. 

А самый маленький (бездетной женщине) – 2 руб. 89 коп.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского