«Просто мне так удобней – вот и всё»

Как гласный думы Курбатов имел массу обязательств: он заведовал хозяйственной частью Иаково-Александринской общины сестёр милосердия, был казначеем иркутского сельскохозяйственного общества, членом шести комиссий при городской управе: по постройке постоянного моста через Ангару, по возведению народного дома, по заведованию городскими угодьями, по наблюдению за переправами через Ангару, а также по ревизии отчётов банка Медведниковой. Но, конечно же, главной для себя считал он комиссию, за которую отвечал. А касательного городского Синельниковского сада – вообще порывался просто взять да и сделать всё собственными руками, чтобы установить таким образом планку, показать, как оно может быть, если дело делать, а не заниматься выяснением отношений. Но запал предпринимателя всякий раз гасила природная рассудительность, и Николай Павлович вовремя вспоминал, что всё это было уже при Коршунове, но никого ничему не научило. 

После долгих раздумий Николай Павлович решил подтолкнуть арендатора сада с совершенно неожиданной стороны: отсыпать левый берег Ушаковки, не только защитив его от разлива, но и нарастив площадь сада. «Надо, чтобы изменился масштаб ответственности, и, возможно, тогда «непреодолимые» обстоятельства покажутся не только подъёмными, но даже и мелкими», – такое Николай Павлович сделал предположение, и оно прибавило ему энтузиазма. А как натура харизматичная он распространил его на всех нанятых возчиков, так что недели две спустя они предлагали уже «садом не ограничиваться, а двинуться дальше, вплоть до Тюремного моста».

– Шибко мы начали, так и останавливаться неохота, – весело пояснил старший, показывая Николаю Павловичу наработанное. – Три года, говорите, нам дали на поднятие берега?

– Да, окончание работ спланировано на весну 1917 года. Но, конечно, мы раньше управимся, если не случится что-нибудь непредвиденное. 

– Мать моя на Страстной неделе опять солитёра во сне увидала; говорит, в точности такой же, как перед самой японской войной, только больше, – он помолчал. – А я так и не верю, – он с надеждой посмотрел на Курбатова. И Николай Павлович не замедлил с ответом:

– В любом деле, если сильно задумываться, и не сделать ничего. Это уж давно мной проверено. А что будет – то и будет, – он помолчал и добавил: – Ну да ладно, мне сегодня ещё в Александровский сквер успеть, пока вторые ворота не закрыли – со стороны Казарминской.

В мае, как пришла бульварная пора, сторожа Александровского сада принялись закрывать боковые ворота, хотя именно через них и проходила основная часть публики. Курбатов узнал об этом из газет и в тот же вечер поспешил на Казарминскую. Садовый служитель как раз баррикадировал вход и на вопрос председателя садовой комиссии отвечал с известным недоумением:

– Так ведь мне так удобней за публикой-то следить, а им ничего, можно и до главного входа пройти…

Ох как же часто Николай Павлович натыкался на это доморощенное «мне так проще», «мне так удобней», способное завалить любое дело. Уж на что он, казалось бы, обустраивал свои бани на берегу Ангары, насколько тщательно подбирал всю обслугу, а ведь только стоило выехать из Иркутска, как банщики распускались, и выбитое стекло неделями валялось под окнами какого-нибудь «дворянского номера», хоть деньги за него брались те же, и клиента даже не находили нужным предупредить, что он может простудиться. «Нашему человеку словно бы унизительно сделать жизнь другого приятней, удобней. Зато как естественно «срезать», «отбрить» – в смысле, защититься от справедливых требований! Это просто какое-то вывернутое наизнанку сознание»! –

чуть не с отчаянием думал он. И видел один лишь способ борьбы – контроль, контроль и ещё раз контроль.

А в качестве «трофея» – две лягушки

Но вход с Казарминской оказался широко распахнут, сторожа нигде не было видно, а наплывавшую публику встречала симпатичная фигура студента, гулявшего по аллейке с блокнотом в руках. Лицо этого молодого человека показалось Курбатову очень знакомым, и Николай Павлович хотел вглядеться получше, но тот в задумчивости развернулся и отправился в сторону «Молочной». «Должно быть, ищет уединения, чтобы что-то обдумать», – предположил Курбатов и оказался прав. «Молочная» вот уж четвёртый день стояла закрытой, и публика, издали заметив замок, сворачивала, не доходя до двух чугунных скамеек. На одну из них и опустился студент в поисках концовки для одного прекрасно сложившегося абзаца: «Волна тангомании уже перекинулась к нам из-за Атлантического океана. Современному горожанину, изнывающему в однообразном труде, лишённому солнца, оторванному от природы, нужны развлечения, щекочущие усталые нервы. Поэтому он наполняет кинематографы, демонстрирующие ужасные драмы. Поэтому ему нравится пряное, чувственное танго. В современной жизни мало высших интересов, всё серо и скучно…» – вот на этом «серо и скучно» всё и застопорилось ещё нынче утром.

Обогнув раза три «Молочную», молодой человек прошёлся до фонтана с забавными металлическими лягушками, внимательно осмотрел постамент, на котором возвышалась фигура Александра III, словно в первый раз его видел, и присел на чугунную скамью. Собственно, у него не было никаких обязательств по этому тексту: сегодня, проведя целый день в «Сибири», он и словом не обмолвился, что всю дорогу из Москвы пытался осмыслить споры о новом танце и понять, каким образом он трансформировался, передвигаясь по странам. Собственно, эти метаморфозы и занимали его больше всего, а уж облечь свои мысли в яркую, интересную форму представлялось нетрудным: как и многие сверстники, он любил игру слов. Однако хорошо продуманная статья для иркутской газеты «Сибирь» странным образом не давалась, хоть он и корпел над ней четвёртый день – вместо того чтобы отправиться в гости или за город. И теперь, исходив весь Александровский сад, он почти и без мыслей уже воззрился на публику. Несомненно, это были хорошо одетые и причёсанные дамы и господа в приподнятом настроении, но раздосадованному студенту всё в них казалось нелепо, комично и неестественно! И вдруг радостная улыбка вылилась на его лицо: «Нашёл!!!» Он открыл блокнот и записал: «На таком фоне и танго хорошо». 

Концовка показалась ему такой ударной, что годилась и в целом для статьи, так что он с удовольствием подписался: «В.А. Обручев». И именно в этот момент в сумеречном саду зажглись фонари и весь он словно бы двинулся по кругу, а Обручев вместе с ним, смеясь и оглядываясь и не понимая уже, как все эти достойные, милые люди могли казаться ему далёкими от совершенства. 

Вернувшись домой, он напился чаю и ещё поработал над текстом, исключив несколько абзацев, но и добавив новые. Особенно ему нравился этот: «Век аэропланов, авто и беспроволочного телеграфа выразился в танце, призванном омолодить одряхлевшее человечество. Первоначально это был скромный танец под звуки монотонной музыки, теперь же он очень разный, от салонного и до кафешантанного. Танго максимально приспособлено для жителей городов с их сидячим образом жизни. К современной змеевидной женщине в узком платье с разрезом…» – этот образ показался ему крайне удачным, и он решился развить его, но глаза неожиданно закрылись, и змеевидная женщина растворилась в серебристом тумане.

Статью дали безо всяких сокращений и правок, что для начинающих авторов было редкостью необыкновенной. Обручев и не пытался скрыть своего абсолютного счастья. И целый июньский день мир казался ему совершенно логично и справедливо устроенным. И он очень удивился, когда в той же «Сибири» прочёл: «По словам председателя комиссии по заведыванию благоустройством скверов Н.П. Курбатова, неизвестные облюбовали пустующее помещение «Молочной» и некоторые из аллей для ночёвок. В сквере у памятника императору Александру III они поломали чугунные скамьи, выбили стёкла в помещении «Молочной» и похитили двух металлических лягушек из числа украшающих фонтан». 

«Как? Когда? И зачем им металлические лягушки?!» – изумился Владимир. На два первых вопроса в управе ответил сторож: «Пока я ходил закрывать боковые ворота, они просквознули в главные и укрылись в «Молочной». Да, видно, и приняли там на грудь, потому что принялись всё громить». Ответа же на третий вопрос, о лягушках, не знали и сами злоумышленники. Что до Николая Павловича Курбатова, то на все рассуждения о происшествии он отвечал со спокойною деловитостью:

– Сейчас в сквере ведутся работы по устройству второго фонтана, закончено оборудование большой арки в конце главной аллеи, разбиваются новые цветники и т.д.

Волков, как хулиганов, выслать в административном порядке

А вот дачное место «Звёздочка» на левом берегу Ангары уже было вне его компетенции. Оно вообще выпало из поля зрения городских комиссий, и иркутяне без стеснения вырубали молодой березняк. «Ещё несколько лет такого безучастного отношения со стороны городского общественного управления – и вся местность превратится в сплошной пустырь», – предупредила газета «Сибирь». 

Накануне в редакцию заглянул один мехоторговец:

– Раньше Якутская область была вроде зверинца, а теперь из всех хищных зверей остался только человек. 

Фельетонист Варенцов немедленно подхватил: 

– Такие времена пошли, что зверей надо охранять, как важных политических ссыльных. 

– Про соболя изволили читать? Он теперь числится за верхоянским исправником, и такая за ним, доложу вам, слежка, что иному социал-демократу и во сне не мерещилось. 

– Погодите, заведутся ещё в Якутске и административно-ссыльные медведи! Их, да ещё волков, можно прямо в уголовном порядке высылать по приговорам сельских обществ – как хулиганов! – Варенцов расхохотался и пошёл записывать наполовину готовый уже фельетон за подписью «Золин». 

Коллеги оценили его, но хвалили всё-таки сдержанней, чем обычно: варенцовский текст затмила публикация под заголовком «Шутят»: «По поводу годового праздника Иркутского губернского жандармского управления был устроен обед. Приглашённые получили меню, текст которого заслуживает внимания общества. Он и обошёл всю печать. Заимствуем его из красноярской газеты «Сибирские отклики» от 9 мая 1914 года: «МЕНЮ: водка 1-го срока, а к ней – холодные и горячие вещественные доказательства. Суп-бульон с произведённой из оного вопреки 254 статье уголовного судопроизводства выемкой мяса. Пирожки, освобождённые из печи по выяснении обстоятельств произведённого о них дела. Осетрина и таймень из якутской ссылки, а к ним соус в порядке гласного надзора. Дичь разная агентурная. Салат защитного цвета. Сладкое не подлежит оглашению по соображениям розыска. Заключительное постановление: кофе черносотенное в административном порядке, ликёры «Маньчжурские эмигранты» с правом передвижения по столу. Фрукты не из запаса или отставки, а обнаруженные обыском в местном подпольном погребе. Циркулярно: при обнаружении пустой рюмки и вообще не соблюдающей дисциплину посуды наполнять её влагою, соблюдая аллюр полевого галопа. В случае отсутствия влаги телеграфировать шифром, соблюдая конспирацию».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского