Илмар Лапиньш впервые приехал в Иркутск на гастроли в 1971 году, а в 2009-м, после 19 лет работы за рубежом, вернулся в Сибирь, чтобы возглавить симфонический оркестр. «Я сам хотел в Иркутск, в Россию», – говорит маэстро. Мы встречаемся в два часа в филармонии – только что кончился второй за сегодня дневной концерт, и фойе мгновенно заполняет шумная детвора. 

– Это были «Сказки народов мира», музыка Чайковского, Римского-Корсакова, – объясняет Илмар Артурович, – тексты читал народный артист Николай Мальцев. Публика воспринимает его очень хорошо. Дети очень честные. Если им не нравится, это заметно. Пока им нравится. 

Стараюсь со всей ответственностью готовиться к этим концертам, потому что это наши будущие зрители. Каждому ребёнку, пока он маленький, нужно «посадить» душу, чтобы она выросла, и музыка – один из способов это сделать. Поэтому, например, если маленький японский мальчик учится играть на трубе, родители покупают самую лучшую Yamaha, чтобы он с первых дней знал, что такое качество. Если это будет и у нас, я буду счастлив. 

– Какая аудитория для вас самая сложная?

– Нет сложных аудиторий. Важно, чтобы оркестр играл искренне. Искренность плюс мастерство – то, что нужно. Можно сказать иначе: профессионализм и душа. 

– К слову о мастерстве: Иркутску очень повезло, что вы здесь живёте и работаете. Многие талантливые люди город покидают. Почему вы остаётесь?

– Потому что здесь есть оркестр, потому что в оркестре хорошие музыканты, в музыке мы единомышленники. Дирижёр не может жить один, без оркестра. Меня устраивает менталитет русских музыкантов, интеллигентный город с давними традициями. Говорю это очень серьёзно: с культурной точки зрения, в Сибири есть два города – Томск и Иркутск. Сибирь вообще отличается: люди более открытые, чистые. 

Мы двигаемся по улице Дзержинского в сторону Центрального рынка в поисках места, где можно пообедать. «Сытый дирижёр лучше голодного дирижёра», – полушутя говорит Лапиньш. 

«Надо быть нормальным человеком»

– Что нужно, чтобы музыканты оркестра стали единомышленниками?

– Большая работа, честное отношение к музыке и людям. 

– А чтобы стать хорошим дирижёром?

– Сначала надо быть нормальным человеком, без комплекса неполноценности. Им страдают многие дирижёры, и оркестр для них – путь ублажения комплексов, сладость власти. Если дирижёр от этого свободен, то уже можно о чём-то говорить. Для меня дирижёр прежде всего координатор. Не генералиссимус, не директор, не начальник. Объединить девяносто–сто музыкантов трудно.

Входим в кафе «Бухара»: не больше десятка столиков, обтянутых клеёнкой, восточная речь. Удивляюсь вслух демократичности Илмара Артуровича – дирижёру симфонического оркестра, кажется, больше подходят белые скатерти и фарфор…

– Это я тоже очень люблю, но такое нельзя себе позволить каждый день. Здесь хорошая самса. Очень вкусно, – добавляет маэстро, попробовав лагман.  

– Любите восточную кухню? 

– Страшно люблю грузинскую кухню. И армянскую с азербайджанской, несмотря на то, что они ссорятся между собой. Обожаю итальянскую, моя жена просто без ума от неё. Зимой, когда промозгло и идёт дождь, холодно, очень хороша австрийская свинина с тушёной солёной капустой, ни с чем не сравнится. У чехов замечательное блюдо – кнедлики из картошки, у литовцев – холодный борщ, вне конкуренции для лета.

– А вы готовите?

– Да. Умею готовить узбекский плов

– Каким было ваше первое впечатление от Иркутска?

– 1971 год, 1 июня, замёрзший Байкал и зелёная вода в Ангаре. Никогда не видел такую нетронутую природу. С тех пор Иркутск очень изменился, как и вся послеперестроечная картина российских городов. Что было тогда? Музыкальное училище очень высокого класса. Кстати, сейчас тоже нельзя жаловаться. 

Позже, когда мы только переехали, я увидел, как моя жена ест беляш. Я ей говорю: «Ты что делаешь?!», а она мне: «А ты попробуй!» Потом я нашёл усольский магазин и в первый раз за постперестроечное время попробовал колбасу из мяса, сделанную по старой советской технологии. Когда известный тенор из Риги улетал из Иркутска с гастролей домой, я спрашиваю: «Что у вас такое тяжёлое в сумке?» – «Я купил 4 килограмма сарделек». Там люди давным-давно ничего подобного не видели. 

Сердце города

– Вы сказали, что Иркутск сильно изменился. Что это за перемены?

– Как и везде, появились западные постройки – торговые центры, магазины. 

– Как это меняет характер города?

Илмар Лапиньш симпатизирует журналистам: сам работал внештатником и вёл собственную программу на телевидении

– Не очень, думаю. У города есть своё сердце. Моя мама где-то в 90-е годы – ей было 87, мы поехали в Германию – долго смотрела и потом сказала: «Здесь в городах нет сердца, оно есть в Томске, есть в Праге». Рига – вне конкуренции, потому что это родной город. Думаю, она права.

– Сердце Иркутска – какое?

– Очень трудный вопрос. – Илмар Лапиньш отвечает после паузы: – Это люди Иркутска. Какие люди, такое и сердце. В Сибири меньше фальши, чем в европейской части. Не могу говорить про всех иркутян, это в основном та публика, которую я вижу, знаю. Если иркутская публика полюбила, то это надолго. Здесь вообще великолепная публика, это не раз говорил и Денис Мацуев.

Надо сказать, в Иркутске есть ещё два места, которыми я восхищаюсь, они созданы на благо людей – диагностический центр и «Микрохирургия глаза». Думаю, это гордость иркутян, там ты можешь быть спокоен за своё здоровье. Здесь работают отличные специалисты. Думаю, это характеризует и город, и руководство области.

– Чего, как вы думаете, Иркутску не хватает?

– Благосостояния жителей: в центре – дома, которые ушли в землю, там живут люди. И оперного театра. Делаю всё, чтобы он появился, везде об этом трублю. В Иркутске до 1917 года был оперный театр, если в 2017-м он появится, буду очень рад. Будет оперная сцена, будет и труппа. Много иркутян учатся где-то в мире, если половина из них приедет обратно, будет хорошо. Город с оперным театром имеет совершенно другой рейтинг. Музыкальный театр – это великолепно, прекрасное детище покойного Шагина, но опера тоже нужна. 

– Почему это важно для вас лично?

– Как вам сказать двумя словами… Я живу в Иркутске и хочу делать всё, что хотел бы для своего родного города. Я так отношусь к Иркутску. 

– Как случилось, что Иркутск стал вам родным?

– Прежде всего, из-за оркестра.

Вкус жизни

Едем на новую ангарскую набережную. Здесь солнечно и ветрено. Ещё есть время немного прогуляться, прежде чем Илмару Артуровичу нужно будет вернуться в филармонию – рабочий день главного дирижёра заканчивается в десять вечера. 

– Где вы отдыхаете?

– Во всех городах, где я бываю, всегда ищу ночной магазин, такой шикарный, чтобы там всё было и было всё очень вкусно. После концерта, который иногда заканчивается поздно, ты идёшь в магазин и чувствуешь себя человеком. Очень люблю рынок. Моя мама всегда говорила: когда приезжаешь в чужой город, сразу смотри две вещи – церковь и рынок. И я везде, где бываю, стараюсь выполнить этот завет. 

– У нас получается очень «гастрономический» разговор, не находите? 

– Ну да, вы знаете, ведь это одно из удовольствий в жизни, во всяком случае, для меня. 

– А музыка – тоже удовольствие?

– Один раз в интервью я сказал, что музыка – это большой аквариум, а я в нём плаваю. Наверное, так и есть. Музыка – это уже и стиль жизни, и диагноз, и всё остальное. 

– Что ещё вас радует?

– Литература, конечно, драматургия, хорошее кино. Люблю, когда летом отпуск, в июне или июле начинается чемпионат мира по футболу, можно взять холодного пива и наслаждаться хорошей игрой.

– За кого болеете?

– Если играют, скажем, Сербия и Германия, болею за Сербию. Если Россия и Сербия – за Россию. Я ведь продукт социализма, и бывшие социалистические страны мне чуть-чуть ближе, чем несоциалистические.

– Кто ваши любимые авторы?

– Булгаков, Джек Лондон, Паустовский, мой земляк Вилис Лацис. Естественно, Пушкин, Лермонтов, естественно, Тютчев. 

– Какое кино для вас хорошее?

«Какие люди, такое и сердце. В Сибири меньше фальши»

– Могу вам ответить другим примером. У меня спрашивают, что такое хорошая музыка. Это вся музыка, которая хорошая: и симфоническая, и камерная, и джаз, особенно – народная. Народная музыка – это собрание, сгусток самых наивысших музыкальных ценностей. Как вода шлифует камень в реке, народную песню шлифует народ, который не знает музыкальной грамоты, и получается драгоценность. Хорошая музыка всегда будет хорошей, я с удовольствием слушаю даже попсу иногда. Если говорить о кино, вы, наверное, знаете фильмы «Полёт над гнездом кукушки» и «Амадей» Милоша Формана. Моё определение для его картин – ширпотреб высочайшего качества, в хорошем смысле. Для меня эти фильмы в чём-то эталон. Ещё, наверное, французы Годар, Жак Тати…

– Не могу не спросить о «Репетиции оркестра» Феллини…

– Почти всё так. Симфонический оркестр – очень сложный организм, высочайшая форма одновременного коллективного творчества людей. Не случайно, чтобы играть в симфоническом оркестре, надо учиться 15–17 лет. 

– Вы всегда знали, что ваша жизнь будет связана с музыкой?

– Наверное, да. Если говорить о самых ярких впечатлениях, они все связаны с оркестром. Время, когда я сидел на месте концертмейстера за альтом, а за пультом стоял Мстислав Ростропович, – одно из самых счастливых в моей жизни. Хотя это было очень трудно – Ростропович совершенно феерический музыкант, он излучал музыку, но он не дирижёр.

– Как вы впервые встретились с музыкой?

– Очень смешно. Моя мама, певица, училась в музыкальной школе, и с четырёх лет я читал и знал ноты. Мама играла какой-то этюд и вместо соль- диез нажимала несколько раз соль. Я начал трясти свою детскую кроватку и кричать, что там не соль, а соль-диез. Мама поняла, что у меня абсолютный слух. Если бы я знал, чем это закончится, молчал бы, но в пять лет не всегда знаешь, что лучше. Детство кончилось, во дворе я не играл, а играл на скрипке и фортепиано. 

– Много приходилось заниматься?

– Да, но я не очень любил. Однажды папа купил магнитофон. Я сразу понял, что надо делать. Вместо того, чтобы заниматься два часа, я полчаса играл, записал это на магнитофон, открутил обратно, включил и стал читать книгу. А потом почувствовал, как меня кто-то тянет за ухо. Папа одновременно сердился и был доволен, что его сын понимает, что можно делать с техникой. 

– Помните, как впервые встали за дирижёрский пульт?

– Это был оркестр Дворца пионеров. Я играл в нём сначала как альтист. Оркестр был для меня всем. Один виолончелист хотел сыграть какую-то вещь Шуберта, но не было нот для оркестра. А поскольку я очень хорошо слышу, я сказал, что могу попробовать написать их. И дирижёр мне сказал: «Сам и подирижируй», – показал мне как. О первом опыте ничего не осталось в памяти. Потом, уже в школе, у нас была очень хорошая учительница музлитературы Маргарита Владимировна Туне. Благодаря ей я полюбил симфоническую музыку. Кстати, в её биографии тоже был момент, связанный с Иркутском: она ездила с иркутским оркестром в Братск и читала там лекции, ездила по БАМу в 80-е годы. 

Потом мои классные товарищи сказали: «Ты должен быть дирижёром. Ты слышишь, знаешь музыку». А я даже об этом не думал, потом как-то получилось. Я послушный просто, – улыбается маэстро. 

– Если бы вы не были дирижёром, кем бы могли стать?

– Мне очень нравится профессия журналиста. В своё время я был вне-штатным корреспондентом латвийского радио, своя передача у меня была здесь на АИСТе и на радио «Свобода» в Праге. Однажды я брал интервью у своего друга, грузинского композитора Мераба Гагнидзе. Я спросил, где была исполнена его Первая симфония. Он сказал: «Моя Первая симфония была исполнена в Кутаиси. Публика была в ужасе». Потом он говорил, что его исключали из школы шесть раз. Говорю, меня тоже исключали, но не шесть раз. Он отвечал: «Слабак!» Вот это – хорошие ответы.

– За что вас исключали из школы?

– Вместо уроков ходил в кино. Были некоторые предметы, которые вообще не посещал, например тригонометрию. Меня чуть не исключили из Ленинградской консерватории. Нам было строго-настрого запрещено играть в ресторанах, а мне родители не могли помогать, поэтому с шестнадцати лет я занимался джазом, попсой и, конечно, в Ленинграде тоже начал играть в ресторане, он был очень далеко от консерватории. Вот я играю, и заходит наш декан с женой. Что я тогда пережил! До свидания, Ленинградская консерватория – здравствуй, Советская Армия. И так грустно-грустно играл, а потом вдруг увидел, что декан не со своей женой. Я так обнаглел, что даже прошёл мимо их столика и вообще не увидел. Декан это очень оценил потом, когда у меня были проблемы из-за пропуска семинаров. 

– Вы несколько раз упомянули, как много значит для вас оркестр. Как к этому относится ваша супруга?

– Она музыкант в этом оркестре. Мы абсолютно одинаковые в этом смысле. Для нас оркестр – главное, потом уже всё остальное.

– Если вернуться к теме города и представить его как музыкальное произведение, на что он похож?

– Для меня это первая часть Третьей симфонии Глазунова. Её страшно редко играют, она очень сложная, но безумно красивая.