Когда не было ЮКОСа и «Роснефти»

– Несколько недель назад вы выступили как эксперт Общественной палаты Иркутской области с докладом о запасах Чиканского газоконденсатного месторождения в проекте газификации региона и поделились мнением о Ковыктинском проекте. Однако раньше ваша персона в публичное пространство не попадала. Расскажите, как оказались в нефтегазовой отрасли?

– Был 1993 год, окончание кооперативного движения. Уже заглохли видео-салоны и отходили малиновые пиджаки, шёлковые галстуки. У меня пиджак, кстати, был горчичный. 

И в определённый момент этого периода нам повезло. Предприниматель из Нижневартовска, человек, как принято тогда было говорить, авторитетный, поставлял нефть в Белоруссию. Но неожиданно для всех президент Ельцин ввёл на границе Белоруссии НДС. Раньше налог возмещался государством при пересечении товаром таможенных границ, а теперь, наоборот, от предпринимателей требовали его выплачивать. И всё. Нефтяные сделки с Белоруссией у коммерсанта рухнули, а 50 тысяч тонн нефти арестовали.

Эти объёмы мы и «спасали» – перекупали нефть в Нижневартовске, Черногорке, Лангепасе, Мегионе (города Ханты-Мансийского автономного округа, где на тот период велась самая активная добыча сырья в стране. – Авт.) и привозили в Иркутскую область на перерабатывающий завод в Ангарске. Я был одновременно исполнительным директором и учредителем компании «Спектрум», поставляющей нефть из Западной Сибири. На АНХК тогда ещё не было ни ЮКОСа, ни, тем более, «Роснефти».

Так мы занялись продажей нефти в больших объёмах – до 100 тысяч тонн в месяц. Стали зарабатывать огромные деньги. Но это ведь были прекрасные времена: что приобретёшь, без того рискуешь остаться. За месяц можно было заработать миллион долларов, а потом полтора потерять и снова заработать – уже два миллиона. Съесть прибыль могла инфляция или криминал. Хорошо, что у нас всё обходилось без стрельбы: удавалось выдерживать нейтралитет с криминальной средой.

– Предприниматель, занимавшийся продажей нефти, и вдруг – буровые работы. Как такое возможно?

– Один из моих друзей, Андрей Вахрамеев, будучи гендиректором ООО НПВФ «Брайнсиб» (сейчас – доктор геолого-минералогических наук, главный геолог в «Роснефти»), предложил мне: «Есть такое хорошее дело: скважина в Жигаловском районе на Знаменском месторождении гидроминерального сырья. Достроить её я никак не могу – не хватает средств. Давай вложимся в проект, а через год уже сможем получать бром, литий».

Инвесторы в проекте уже были, но для его реализации требовалась «подпитка» наличными. Ведь на той ступени экономического развития в стране был дефицит «живых» денег. 

Мы выкупили активы, приняли на себя инвестиционные обязательства и стали финансировать «Брайнсиб», директором которого я до сих пор являюсь. Сейчас это компания-недропользователь, добывает гидроминеральное сырьё на Знаменском месторождении (в 180 км от Ковыкты. – «СЭ») и извлекает из него ценные компоненты – хлориды. В девяностые, когда мы купили проект, оказалось, он требует структурирования. На одном предприятии существовали вместе сложное научно-техническое направление, занимающееся освоением Знаменского, мощное строительное направление и, как таковое, буровое направление. После реструктуризации появилась первая частная буровая компания «Сибирская платформа». После чего встал вопрос, кто из нас, представителей руководящего состава, какие направления возглавит. И я, инженер, экономист, машиностроитель по образованию, в результате голосования партнёров возглавил буровое предприятие. 

Ковыкте в помощь

– Первым и единственным подрядом у «Сибирской платформы» оказалась Ковыкта?

– У буровой компании появились наработки по Ковыктинскому месторождению: я познакомился с главными затейниками, создателями компании «РУСИА Петролеум» (владела лицензией на разработку КГКМ. – Авт.) Головиным Анатолием Петровичем и Перовым Сергеем Сергеевичем. Как вы помните, пять больших региональных компаний – «Радужный», «Усольехимпром», «Саянскхимпласт», «Иркутскэнерго», АНХК – вбросили тогда хорошие деньги – 45 миллионов долларов, на них организовали «РУСИА Петролеум», чтобы реализовать Ковыктинский проект и получить для своих предприятий газ. 

Мы заключили с гендиректором компании Платоновым Львом Анатольевичем рамочный договор – всего на одной страничке. По нему «Сибирская платформа» была объявлена генподрядчиком, а «РУСИА Петролеум» – заказчиком.

Лев Анатольевич, так как был председателем Ангарского горисполкома КПСС (в т.ч. курировал промышленность в Иркутском облисполкоме, сейчас – специалист Института систем энергетики СО РАН. – Авт.), очень боялся, что предприниматель Серёга Беляев его возьмёт и обманет. Но Беляев таких намерений не имел. Более того, мне повезло – мы с Платоновым за время совместной работы стали друзьями.

В «РУСИА Петролеум» тогда работали 300 человек и имелся всего один производственный объект, на который списывались все затраты. Был смонтирован буровой станок, которым пробурили на Ковыкте всего 20–30 метров и получили керн. В компании существовало целое управление по буровым работам. Финансировалось оно не на хозрасчёте, а исходя из штатного расписания. Начать работу никак не могли, потому что сильных, замечательных специалистов у «РУСИА Петролеум» было в пятикратном избытке. Они бесконечно спорили, как начинать бурение. И так полтора года. Потом возникла идея производственные подразделения вывести на хозрасчёт. Так было закрыто буровое направление внутри компании; часть специалистов мы приняли в «Сибирскую платформу», создали филиал, тоже, конечно, избыточный – 400 человек.

– Как формировали собственную материально-техническую базу? Ведь получается, что у «РУСИА Петролеум» техники, кроме бурового станка, не было?

– У «Сибирской платформы» было 60 единиц техники: самосвалы, лесовозы, трубовозы, бульдозеры, автокраны, вахтовки. Принадлежало всё когда-то Востсибнефтегазгеологии, но не использовалось. Заплатил я за всё где-то 1,5 миллиарда рублей. Для сравнения: комплект буровой установки стоил 6 миллионов долларов, а мне достался за 600 тысяч долларов. И всё же это была большая «замануха» для коммерсанта – берёшь ресурсы и псевдообогащаешься, но потом выясняется, что железо провалялось в тайге, подгнило, вышло из строя, требует ремонта.

– Месторождение было практически не обустроено, отсутствовала инфраструктура. Какие трудности возникали, когда начали работать с нуля?

– До места, где стояла единственная на Ковыкте буровая, мы добирались по снегу – почти по пояс. Самой первой задачей было электроснабжение производственной площадки. Рассматривались варианты запуска передвижных электростанций – это огромные ящики с самолётными турбинами внутри, туда подаётся газ с месторождения, турбина начинает работать, появляется электричество.

Через четыре месяца забурили скважину – 101-й куст. Бурить начали с отметки 100 метров, а добычной горизонт – 3470 метров. Всего за время работы на Ковыкте построили три таких скважины. 

Было три буровых бригады (по 45 человек и обслуживающий персонал), которые соревновались между собой. Я ввёл дробление зарплаты. 50% составлял оклад, остальное – премия, рассчитывалась она исходя из результатов выполнения плана. И мы решили поставленную задачу – построили горизонтальный ствол, первый газ получили как раз на 107-м кусте. Суточная приточность для одной скважины составила 780 тысяч кубометров. Это был рекорд. Платонов ожидал добычную возможность порядка 400 тысяч. Окажись результат меньше, компанию можно было бы закрывать по причине нерентабельности.

Российско-британские барьеры

– После таких открытий на Ковыкте буровая компания могла рассчитывать на продолжительное сотрудничество. Однако, выступая на заседании Общественной палаты, вы оговорились, что работа «Сибирской платформы» на месторождении длилась всего пять лет.

– Когда мы начали исследования на газовом проявлении, на объекте был введён строгий режим: нельзя курить, нельзя стучать железными предметами, чтобы не искрило и, в итоге, не произошло взрыва. Во время работы ключи используются только медные, молотки – бронзовые, всё обрезиненное и так далее.

Но в один прекрасный день британцы, наблюдавшие за проектом как будущие инвесторы (British Petroleum Company впоследствии получила 62,4% акций «РУСИА». – «СЭ»), ловят на фотокамеру моего работника, который обрезает что-то бензорезом. Дальше – разбор полётов, выводы: в компании Беляева нет дисциплины. И, естественно, «РУСИА Петролеум» с подачи ВР разорвала со мной отношения.

Уверен, это была провокация со стороны британцев. Везде на площадке у нас висели предупреждающие таблички, каждый работник знал, что нельзя делать. Когда я разговаривал с попавшимся, он говорил что-то невнятное: хотел расчистить тропинку, чтобы никто не запнулся…

– В чём мог заключаться скрытый смысл таких действий со стороны компании ВР?

– Смысл во всём был коммерческий. Британцы пришли, получили эту «конфетку», пообещав инвестировать миллиарды в производственный процесс. Что вышло на деле? Хорошие рабочие пластиковые очки стоят не более пяти долларов. Британцы завозили их, купленные по английскому контракту, но в производственный процесс, по моим данным, отпускали за 156 долларов. И если бы только это. Мы бурили скважину за 17 миллиардов рублей, а потом, когда убрали и Платонова, и меня за недисциплинированность, насколько мне известно, скважина стала стоить 29 миллиардов.

Буровую компанию пришлось обанкротить, так как работать тогда в Приангарье было негде – лицензионных нефтегазовых объектов практически не было. Так я получил опыт создания производственных предприятий.

– Почему, на ваш взгляд, проект освоения другого крупного объекта в Приангарье – Верхнечонского нефтегазового месторождения – успешно развивается, а Ковыктинский проект, по сути, не стартовал?

– Здесь всё понятно. Верхнечонское – это бриллиант, компактное залегание при высокой мощности и интенсивности отдачи сырья. При разработке месторождений углеводородов основная проблема не в добыче, а в логистике. Для транспортировки метана и непереработанной нефти всегда нужны трубопроводы, а это дорогостоящие сооружения. На ВЧНГ сегодня труба есть, а на КГКМ её нет.

Что в итоге подвело британцев, которым удалось зайти на углеводородный объект в России, но не удалось построить инфраструктуру? С российской стороны им поставили целый ряд барьеров. Первый – требовали комплексного извлечения сырья с Ковыкты: раз есть гелий, извлекайте и его. Англичане долго сопротивлялись, но потом были вынуждены создать контору, которая формально показывала, что занимается гелием. Второй барьер – региональное потребление. Россия заявила, что необходимости в ковыктинском сырье в регионе нет, так как вместо него будет применяться сырьё с Чиканского месторождения, уже принадлежавшего на тот момент «Газпрому». Если бы британцы начали поставлять с Ковыкты газ хотя бы в Жигалово, их сибирский актив взлетел бы в цене. 

– Но даже после того, как Ковыкта перешла «Газпрому», освоение её не ускорилось…

– Да, это так. И здесь наблюдается парадокс: те барьеры, которые были поставлены для британцев, почему-то стали препятствием для самого «Газпрома». Но я уверен: если «Газпром» займётся поставками газа с Ковыкты только на региональный рынок, проект всё равно будет выгоден для монополиста. 

Каковы перспективы очередного проекта «Газпрома» – трубопровода с месторождения Якутии на Дальний Восток, – вообще не известно. Между тем на мировом рынке появился новый продукт – сланцевый газ, из-за чего снижается цена на природный газ.

«Газпром» хочет продавать ковыктинский газ на береговой линии за 580 долларов. 400 можно сразу вычесть из этой суммы – затраты на логистику. Ведь хочешь не хочешь, трубу нужно амортизировать, строить хранилище и так далее. Остаётся 180 долларов. Поставь в регион чуть дешевле – за 160, и для тебя перестанет иметь значение, кто покупатель – Россия или, например, Филиппины. Давайте просчитаем выручку: 2 триллиона газа имеется на Ковыкте. Даже при цене 100 долларов за 1 тысячу кубометров мы получаем 200 миллиардов долларов! Впечатляет? А региону нужно 10% – это 7,5 миллиарда в год. То есть Иркутская область готова за 25 лет заплатить 20 миллиардов долларов. Это разве не деньги? Столько «Газпром» может получить с регионального проекта, затратив на его реализацию, возможно, не более 400 миллиардов рублей. Ещё раньше озвучивался объём инвестиций в региональный проект – 70 миллиардов рублей. Параллельно можно заниматься большим проектом: на эти деньги строить трубу до Тихого океана.

Кроме того, чтобы проект стартовал, сам регион не должен стоять в стороне. Нужно создавать инструменты, которые будут повышать привлекательность области в глазах инвестора. Иначе газа не дождутся не только Саянск, Ангарск, Усолье-Сибирское, но и Жигалово.