Человек, на котором держится Север
Когда я изъявила желание отправиться в самые отдалённые поселения Тайшетского района, чтобы своими глазами увидеть, как там живут люди, мэр Виталий Кириченко дал мне только один совет: встретиться с «человеком, на котором держится Север». Никакой, однако, охоты встречаться с Петром Москаленко, начальником объединённых исправительных учреждений, входящих в состав службы исполнения наказаний соседнего Красноярского края, у меня не было. В своём регионе колоний хватает, чтобы ещё прославлять соседей, которые залезли, думалось мне, на нашу территорию и вырубают наши леса, обеспечивая работой «чужих» преступников.
Но чем дальше на север уезжали мы с заместителем мэра района Юрием Кирилловым от райцентра на джипе «Патриот» (другим легковушкам эта дорога не по силам), тем чаще слышала я это имя: Пётр Андреевич Москаленко. Его произносили школьные учителя и воспитатели детсадов, врачи больницы и доярки молочно-товарной фермы, главы сельских администраций и покупатели в деревенских магазинах. Звучало это однозначно: «Спасибо Петру Андреевичу!» Его благодарили за всё подряд: за тёплые клозеты в школах, дешёвые продукты в магазинах, отремонтированные больничные палаты, хорошую для тех мест зарплату, за переправы и дороги, наконец, за то, что обеспечивал местных жителей крышей над головой.
Тридцать лет спустя
С человеком-легендой мы встретились только в Новобирюсинске, отмерив на север километров 250. Встреча вышла неожиданно тёплой. «Да ведь мы же с вами знакомы, вы про меня в «Восточке» уже писали, – с ходу заявил Пётр Андреевич. И добавил: – Всего лет 30 с тех пор прошло. Неужели не помните? Я тогда возглавил в своём родном селе Трёмино полеводческую бригаду. Деревню объявили неперспективной, и она умирала. А мы её на ноги подняли! Ваша статья в «Восточке» так и называлась: «Деревенька моя…»
Я, действительно, без труда узнала героя своего давнишнего очерка, как только этот солидный мужчина с погонами подполковника на военном мундире заговорил о своей родной деревеньке. Вспомнила, с каким неподдельным чувством любви, нисколько не стесняясь высокопарных выражений, рассказывал он мне о своей малой родине три десятилетия назад. Укрупнение колхозов в начале 1980-х годов было очередной кампанией, которую советская власть проводила в целях «интенсификации сельскохозяйственного производства», как говорилось в партийных документах. Школу в Трёмино тогда закрыли, началось переселение семей, работать стало негде. «На моих глазах угнали в соседнее село последний трактор, а с местной фермы отправили на центральную усадьбу колхоза последнюю скотину – 75 коровёнок. Деревенька моя погибала», – изливал мне тогда душу молодой человек. А чего ему-то было печалиться? После армии Пётр Москаленко окончил курсы водителей и зашибал очень даже длинный по тем временам рубль: работая на лесовозе, приносил каждый месяц в получку по полтыщи. Только вот смириться с тем, что уходит в небытие родная деревня, парень не захотел: «Здесь прошло моё детство. Счастливое, несмотря на бедность семьи. Отец умер, когда я учился в младших классах, мать растила шестерых детей и много болела. Свою трудовую деятельность я начинал подпаском в 7-м классе. Я дал себе слово, что последним покину Трёмино». И, бросив хорошие заработки, Пётр Москаленко пошёл спасать своё село от смерти и забвения. Ему дали должность бригадира полеводческой бригады и положили зарплату 120 рублей. И он вернул в село и технику, и скот, и специалистов, вдохнул в него новую жизнь.
Успехи молодого бригадира были столь весомы, а организаторский талант столь неоспорим, что уже через три года Петра Москаленко избрали председателем колхоза «Таёжный». И началось время расцвета затерянного в северной глуши, дышащего на ладан хозяйства. Если раньше на 100 гектарах сельхозугодий колхоз производил продукции на 18 тысяч рублей, теперь государству сдавалось на 38 тысяч рублей зерна, молока и мяса. Урожайность зерновых выросла с 7 до 20 центнеров с гектара. Скот на мясокомбинат из «Таёжного» поступал только кондиционный, выше средней упитанности, что отражалось на закупочных ценах. Вместо 1300 кг молока на одну корову стали доить не меньше трёх тысяч. Провели полную реконструкцию ферм, ввели механизированное доение, подключили центральное отопление. Доярки и скотники получили возможность перекусить в буфете и подлечиться в физиокабинете прямо на предприятии. Зарплата у колхозников поднялась до 250 рублей. На счету хозяйства появились свободные деньги – колхоз стал миллионером.
Одновременно с производством началось развитие и социальной сферы. В населённых пунктах выросли целые улицы новых домов – около сотни квартир получили в то время земляки Петра Москаленко. Хозяин «Таёжного» умел считать деньги. «Мы отказались от услуг подрядчиков, все объекты строили своими силами», – пояснял он. Особенное внимание председатель уделил, конечно, родной деревне Трёмино: после работы он сам выходил с друзьями восстанавливать порушенную школу, строить детский сад, ремонтировать клуб, оснащать фельдшерский пункт и библиотеку. И односельчане стали возвращаться в покинутую деревню, заново её обживать.
«Значит, будет младший лейтенант командовать»
На этом мы и расстались с героем очерка «Деревенька моя…» тридцать лет назад. Тогда, накануне неожиданно грянувшей перестройки, Пётр Москаленко был увлечён претворением в жизнь очередных своих прожектов. И вот наша новая встреча – и продолжение истории моего героя. В конце 1980-х, рассказывает он, «стало совсем невмоготу»: колхозная система уже развалилась, до новых рыночных отношений было ещё далеко. Москаленко и тут нашёл выход. Как говорили в районе, он «отмочил номер»: ушёл вместе со своим колхозом «Таёжным» под крышу лагерной системы. Красноярское управление лесных исправительных учреждений искало в то время землю для того, чтобы создать подсобное хозяйство в зоне. Пётр Андреевич, имея за плечами среднее специальное образование, диплом зоотехника и опыт руководителя крупного сельхозпредприятия, в возрасте 40 лет нацепил вдруг погоны младшего лейтенанта внутренней службы и отправился исполнять команды тюремщиков. Так все думали. Но прошёл всего год – и младший лейтенант из директоров подсобного хозяйства вырос до начальника объединённого исправительного учреждения № 25, в состав которого вошли четыре колонии. Говорят, что генерал, начальник Красноярского управления исполнения наказаний, измученный сменой руководителей вверенных ему колоний, заявил: «Раз полковники не могут порядок в зоне навести, значит, будет ими младший лейтенант командовать».
Пётр Москаленко, по его словам, недолго ломал голову, стоит ли взваливать на себя новую обузу, ещё и как раз в то время, когда пенитенциарная система, отделившись от МВД, влачила самое жалкое существование. «Попробую, – решил он. – Небось, выплыву. В первый раз, что ли?» Хотя со всех сторон доброжелатели советовали депутату районной Думы бросить «эту глупую затею». «Это тебе не колхоз, – говорили ему, – ты здесь быстро зубы обломаешь».
Зону Москаленко привёл в порядок довольно быстро. «Люблю я строить, чего уж тут», – словно извиняется он за свои успехи на новом поприще. У осуждённых очень скоро появились магазин, профтехучилище. Отпуск, который подневольным работягам по Трудовому кодексу тоже полагается, они стали проводить в новеньком профилактории с сауной. Часовенку им соорудили.
Благополучие заключённых Красноярского края меня, признаться, волновало мало. Но оказалось, что оно накрепко связано с вопросами развития северной территории Приангарья. Колхоз «Таёжный» в 2008 году получил статус колонии-поселения № 41. Звучит, по-моему, не очень. Зато союз талантливого доморощенного хозяйственника и патриота с возможностями крупного федерального ведомства даёт хороший результат. В последние годы в окрестных сёлах жизнь опять стала налаживаться. Появились паромная переправа через Бирюсу, водонапорная башня в Черчете, где люди мучились с замерзающей скважиной, мехток с двумя зернохранилищами, молокозавод в Трёмино на 1600 кг в сутки молока, творога и масла. Магазины во всех населённых пунктах вокруг зоны предлагают дешёвые и свежие сертифицированные продукты. Сегодня колония производит примерно четверть всей сельхозпродукции Тайшетского района.
Мы заглянули по пути на капитально отремонтированную ферму в Джогино. В хозяйстве сейчас содержится 1140 голов крупного рогатого скота и 600 свиней, ухаживают за бурёнками и поросятами местные жители, получающие зарплату в учреждении как вольнонаёмные. На 4,4 тысячи гектаров сельхозугодий тоже трудятся деревенские, они же сидят за баранками 60 комбайнов, тракторов, занимаются ремонтом техники. Начальник колонии-поселения Николай Бартков уверяет, что осуждённые (их здесь 250) используются только на подсобных работах – подмести, убрать, погрузить. Кадровая политика Москаленко – создавать рабочие места для коренного населения. «Не красноярцы-вахтовики тут должны работать, а свои, молодые кадры из близлежащих сёл, – такую задачу поставил начальник учреждения. – Никакой другой экономики в окрестных деревнях всё равно нет». И местная молодёжь, действительно, охотно устраивается после армии на должности аттестованных сотрудников. В этом году жалованье в ведомстве повысили на 80 процентов – где ещё в деревне заработаешь такие деньги?
На круги своя
«Ну и как, спасли деревни?» – поинтересовалась я у начальника колонии-поселения. «По крайней мере, стабилизировали ситуацию, – уверенно говорит Николай Бартков. – Люди почувствовали социальную защищённость». Для тех, кто изъявляет желание работать на полях и фермах подсобного хозяйства учреждения, в Трёмино строятся дома. Нам показали 12 квартир, в которых уже живут аттестованные и вольнонаёмные сотрудники. Строители сдали их под ключ вместе с летними кухнями, гаражами, стайками и банями. Видно, что люди устроились с удобствами – на многих фасадах висят телевизионные «тарелки». Ещё 12 таких же домов скоро будут готовы принять новосёлов. Квартиры дают всем нуждающимся.
Строящийся посёлок так и называют – Ново-Трёмино. Здесь мы заглянули в школу, где учатся сегодня около 50 ребятишек. Ещё недавно в классах протекали потолки и на уроках ученикам приходилось сидеть в пальто, потому что батареи не грели. Теперь в облицованном сайдингом здании с пластиковыми окнами работает, как положено, не только отопление, но и канализация. Сельские дети впервые узнали, что такое тёплый сортир, и получили возможность пользоваться душевыми кабинками. «Да мы на этот ремонт всего пять миллионов рублей потратили, – отмахнулся Москаленко. – А если бы деньги брали из бюджета, через аукцион, ушли бы все 20 миллионов». Следующим по программе был визит в ясли-сад, который посещают 14 малышей из Ново-Трёмино, – здесь нам были продемонстрированы навесные потолки и новая сантехника. Вся эта колоссальная работа проделана исправительным учреждением по договорам социального партнёрства.
Что это за штука такая, знают теперь во всех северных посёлках района. Директор и бывшая выпускница Черчетской школы Галина Огородникова рассказала нам, что ремонта в здании не было 35 лет, пока пенитенциарное учреждение не перебрало всё по камушку – от фундамента до кровли. Похваставшись ламинатом, сайдингом, мягкими уголками, навесными потолками и центральным отоплением, она попросила передать Петру Андреевичу низкий поклон.
Хотя все эти перемены северяне и связывают с именем Петра Москаленко, но сам он вовсе не сидел в одном и том же кресле четверть века. Одно время Пётр Андреевич возглавлял Думу Тайшетского района, оставаясь в должности начальника казённого учреждения, а два последних года председательствовал в законодательном органе уже на освобождённой основе. Но какое бы место он ни занимал, продолжал курировать северные территории. Сейчас признаётся, что это пристрастие вызывало у депутатов нешуточную ревность – им казалось (и не без основания), что северянам районная власть уделяет больше внимания.
Сегодня Пётр Москаленко опять в погонах. Тюремное ведомство проявило недюжинную настойчивость, пытаясь вернуть главного законодателя района в зону. Оказывается, за те два года, пока Москаленко жил в Тайшете, возглавляя депутатский корпус на освобождённой основе, в объединении исправительных учреждений сменились три начальника. Стали даже поговаривать о закрытии колоний: техника пришла в негодность, производство сократилось, накопились долги, сотрудники стали увольняться. 28 декабря 2012-го, перед самым Новым годом, Пётр Москаленко прекратил полномочия председателя Думы и вернулся в лагерь на прежнюю свою должность. «Зачем вернулся-то?» – спросила я, конечно. Он только плечами пожал: «В Думе больше бумажной работы, там надо других контролировать. А я люблю сам всё делать. Возможностей у меня на этой должности для развития северных территорий не меньше, поверьте. Будет стабильно функционировать исправительное учреждение – и деревни в его окрестностях будут жить».
В справедливости этого утверждения на севере Тайшетского района не усомнится сегодня никто. Ведь совсем рядом с учреждением, которое возглавляет Москаленко, недавно закрылись две колонии всё того же Красноярского управления ГУФСИН. И вместе с лагерем тихо умерли населённые пункты, расположенные по другую сторону колючей проволоки. Сейчас в Горевой и Брусово доживают свой век одинокие пожилые люди, которые мечтают лишь о том, чтобы быстрее подошла их очередь в интернат для престарелых. Да числятся ещё по прописке бывшие сотрудники колонии, выработавшие свой стаж: из-за какой-то бюрократической путаницы они не попали в список нуждающихся в жилищных сертификатах. Однако надежды получить деньги, которые им причитаются, люди не потеряли – вот и ждут своего часа, чтобы покинуть эти края навсегда. Мы проезжали брошенные деревни на рассвете: пара улиц с покосившимися заборами, дома без окон и дверей представляют собой унылое зрелище. Мои спутники вспоминали, что в Горевой, теперь вполне оправдывающей своё название, ещё совсем недавно работали школа, детсад, клуб, была даже двухэтажная гостиница, от которой сегодня торчит только остов.
Деревне Трёмино подобная судьба точно не грозит – Москаленко этого не допустит. Я слушала подполковника и видела того паренька, который много лет назад поклялся, что последним покинет родное село. Сейчас у него, возмужавшего, несколько иные клятвы – но, разумеется, из той же оперы. «Я во сне часто вижу школу моего детства – в ней тогда учились 359 ребятишек, – делится мой собеседник своими переживаниями. И обещает: – Будет ещё в моём селе такая школа! Я восстановлю наши деревни полностью, дом за домом. Здесь земляки мои будут жить, работать, детей рожать».
Да кто бы сомневался…
