Избрав средством выражения своего поэтического «я» просторы свободного стиха – верлибра, он пока что не знает себе конкурентов, соперников на иркутском Парнасе, даже спустя двадцать один год с момента выхода в свет его книги «Свиток одиночества». Да и внешне он весьма живописен: в своём неизменном «фирменном» берете а-ля Испания, небрежно повязанном франтовом галстуке, шарфе непомерной длины, Александр не просто живописен – он поистине неподражаем.

В этом году верлибрист Александр Сокольников отметил свой, так сказать, промежуточный юбилей – 65-летие. С юбиляром беседует Матвей Зорин.

– Александр, с тобой мы знакомы уже не один десяток лет. И всё же вначале несколько слов о твоей по-

этической стихии. Сегодня можно услышать суждения о том, что верлибр – это чуть ли не лазейка в поэтический цех для графоманов. Дескать, здесь не требуется тщательно подбирать рифмы, не надо мучительно биться над попаданием в размер. Верлибр освобождает от всего этого, давая автору полную свободу. Так что же такое верлибр?

– Да, верлибр обычно определяют по таким признакам: у него нет ни размера, ни рифмы, и его строки не упорядочены по длине. Но для того, чтобы определиться точнее, в первую очередь надо разделить такие понятия, которые часто валят в одну кучу: верлибр, белый стих, стихи в прозе…

Верлибр – это поэзия, свободный стих. И то, что его называют бунтарём среди стихов, на всё имеющим своё мнение, ещё раз подтверждает: это совершенно особая форма поэтического мышления.

На первый взгляд действительно кажется, что писать стих верлибром проще простого. Но эта лёгкость обманчива. Верлибр требует от меня как от автора кропотливейшей работы над образностью. Любая фальшь и пафос, по моему убеждению, высвечиваются в верлибре, словно прожектором: «В шутовстве и плутовстве/ в обыденной обезличке/ Ночью белой или чёрным днём/ В отсутствие красок/ Выжимайте на палитру/ Сок лимонный фонарей/ В ледники рассвета/ В бокалы площадей/ А по утрам/ Солнце вытапливает себя/ и вылизывает себя/ мириадами протуберанцев/ И для влюблённых оберег/ От кромешных солнечных бурь».

– Некоторые исследователи считают верлибр мостиком между поэзией и прозой, неким слиянием этих двух литературных размеров…

– Повторюсь: верлибр – это поэзия, не отягощённая фальшивыми рамками. Это своеобразное испытание свободой. На все упрёки и критику он честно ответит, что он – стих, просто он видит это именно так, а не иначе. Надо всегда помнить, что верлибр – это не игрушка в руках неумелого поэта. Он требует не просто эмоциональной интуиции, это переход от слогового стиля речи к новой стихии – к стихии полно-значного слова. Основой, единицей в свободном стихе становится любое значимое слово. Кстати, термин «верлибр» первым использовал Ричард Олдингтон в предисловии к антологии имажинизма (1915). Он писал: «Мы не настаиваем, что верлибр – единственный метод написания поэзии. Но мы отстаиваем право и свободу поэтов писать таким образом». Надо заметить, что авторами русского свободного стиха были Блок, Гумилёв, Кузьмин, Ахматова, Цветаева и другие мастера Серебряного века.

Вспоминается, например, христоматийное блоковское «Она пришла с мороза»: «Она пришла с мороза,/ Раскрасневшаяся,/ Наполнила комнату/ Ароматом воздуха и духов,/ Звонким голосом/ И совсем неуважительной к занятиям / Болтовнёй…»

– Любопытная деталь. Твой день рождения, если не ошибаюсь, 21 марта. А в 1991 году, спустя пару лет со времени твоего участия во Всесоюзном конкурсе верлибристов (1989), решением президента «Ассоциации русского верлибра» Карена Джангирова день 22 марта объявлен Днём верлибра. Весьма символично – во всяком случае, для тебя. Это как некий знак, подтверждающий твоё призвание как поэта-верлибриста, ты так не считаешь? И вообще, как случилось, что ты избрал именно этот вид поэтического творчества?

– В своё время я учился на историческом факультете Иркутского университета. Как-то, совершенно случайно, «забрёл» не в свою аудиторию. Вместо истории – на литературу. И, на моё счастье, Лидия Андреевна Азьмуко читала испанского поэта Луиса де Гонгору «Водопад» – без рифм. Там были такие строки: «Водопад, чтобы услышать себя,/ Лепит из пены столько ушей,/ Как дерево,/ Чтобы не слышать себя, обрастает листвой». Возможно, это мой вольный перевод.

В университет, к слову, я поступал в 1965 году. Время было интересное. В наших молодых и горячих головах и сердцах звучали романтика созидания, ритмы больших строек. Представляешь, я был бригадиром в стройотряде, мы строили железную дорогу на Богучаны. Вкалывали по 12 часов и были преисполнены гордости за то, что наш труд нужен Родине, стране, – сегодня этот пафос может показаться смешным, но то были другие времена, другие учителя, другие идеалы…

– Ты родом из сибирской глубинки, из Верхоленска. Есть ли у тебя стихи о своей малой родине?

– Да, у меня есть строки, посвящённые ветеранам-землякам, казакам, покорявшим Сибирь, строки о Лене – могучей и красивой реке, о ленском омуле весом более трёх килограммов. Эти стихи можно найти в моей первой книге «Свиток одиночества», изданной в 1991 году. Я и сегодня часто бываю в своих родных местах, подпитываюсь, так сказать. Свой свободный  стих я нашёл на «шестнадцати океанах» – 16 сезонов бороздил северные моря Ледовитого океана, возил на судах продукты для жителей северных посёлков. Если откровенно, то по натуре я бродяга. «Есть поэзия души, а есть поэзия стола. Стол не утащишь в дорогу».

Когда цветёт тундра, на необъятных просторах распускаются чёрные тюльпаны. Поднимается ветер, и цветы ложатся на мох, как солдаты перед обстрелом. Когда в стихах недавно ушедшего от нас Анатолия Кобенкова увидишь что-либо подобное – поверь ему. Мы вместе бродили по расцветшей на миг тундре. Такое не придумаешь нарочно!

– Ты был участником одного из первых фестивалей свободного стиха. Если не ошибаюсь, это случилось в 1989 году?

– Да, конкурс  поэтов-верлибристов имени Велимира Хлебникова проходил в шахтёрском городе Ленинск-Кузнецке. Мы вместе с Толей Кобенковым решили тоже показать свои опыты. Помню, я вышел в один из вечеров на сцену и прочитал  стихи, написанные в Иркутске. Поводом же стало газетное сообщение о том, что в Японии тоже выпал снег. «В Японии выпал снег, и все розы постриглись в монахини…» И ещё: «Я выучу птичий язык, чтобы первым услышать, как деревья поднимают зелёный бунт». Присутствующие в зале поднялись с мест и закричали: «Виват король!» После этого из моего богемского кубка пригубили многие поэты.

– Выходит, в «королях» ты уже двадцать с лишком лет ходишь? Не жмёт королевский берет?

– Всё нормально. На том фестивале, кстати, меня удостоили звания лауреата Всесоюзной премии имени Велимира Хлебникова, а звание «король верлибра» приклеилось прочно. Но это случилось без каких-либо телодвижений с моей стороны. Кстати, у меня есть «охранная грамота» от Марка Сергеева с надписью на подаренной мне книге: «А. Сокольникову, мастеру свободного стиха, с уважением Марк Сергеев».

– А как ты отмечаешь свой юбилей?

– Скромно. У министерства культуры нет денег. У олигархов  просить не собираюсь. Но если я со своим королевским беретом стану у Торгового комплекса, то мне точно накидают. Даже больше, чем надо. Шутка. Нет, быть народным поэтом вовсе не обязательно. Когда тебя встречают и говорят: «В руках/ облака белых хризантем», это лучше всяких похвал. Это значит, меня помнят, знают – а больше мне ничего не надо.