«Вражеское гнездо»
В феврале 1938 года почти вся редакция «Восточки» была арестована
Пожалуй, ни один материал за более чем пятьдесят журналистских лет не вызывал у меня такие трудности, как воспоминания о моём папе – бывшем ответственном секретаре областной газеты «Восточно-Сибирская правда». Трудности эти определялись, с одной стороны, тем, что я родился через месяц после ареста отца в феврале 1938 года и рассказывать о нём мне приходится по маминым воспоминаниям и некоторым документам, которые не были изъяты при обыске. С другой стороны, личность папы оказалась столь многогранной, а его судьба столь трагичной, что всё выходившее из-под моего пера отзывалось болезненным криком крови.
«Тов. Берковичу – нашему Критику и Человеку»
Следует сказать, что папина семья по не выясненным мною обстоятельствам жила в Нерчинском Заводе, где, как мы помним, отбывали свой срок многие декабристы. Само это место в истории страны стало символом революционности. Поэтому, наверное, не случайно практически вся папина семья «ушла» в революцию. Две сестры стали связными между красными отрядами и погибли, покончив жизнь самоубийством, чтобы не попасть в руки врага. Ещё одна папина сестра, Зинаида, была революционным комиссаром в отряде Нестора Каландаришвили, затем её направили в Среднюю Азию для борьбы с басмачами, там она и погибла при какой-то эпидемии. А два брата, Владимир и Илья, влюбились в двух сестёр Ханну и Фруму, которые жили в Чите в семье рубщика мяса Читинского мясокомбината. Через некоторое время после свадьбы Илья ушёл на фронт на борьбу с японцами, раненный, был ими захвачен и сожжён в топке паровоза.
Папа в это время становится секретарём революционного трибунала Пятой краснознамённой армии под руководством сначала командарма Блюхера, а затем командарма Уборевича. И вместе с мамой они отправляются в своё «свадебное путешествие» – освобождать от японцев Дальний Восток. От этого времени у нас в семье остались два артиллерийских холостых снаряда и пепельница, которые вместе с настоящим черепом самурая были вручены на подносе папе при подписании акта японской капитуляции во Владивостоке. Не знаю, куда подевались череп и поднос, а остальные вещественные доказательства дореволюционного служения моего папы стоят дома на книжной полке. Ну, скажите, чем не сюжет для приключенческого романа!
После героического Дальнего Востока был Сталинград, куда папу направили начальником «Интуриста». Не могу подробно осветить этот сталинградский период, но знаю, что именно в это время стал формироваться интерес отца к творческим работникам, у папиной семьи появились знакомства с деятелями искусства. Именно в Сталинграде он встречается с выдающимся американским режиссёром Сессилем де Милем, и их дружеские отношения зловеще аукнутся папе позднее, в 1938-м, так же как и его знакомство с инженерами строящегося тракторного завода. А пока после нескольких лет работы в «Интуристе» папа с семьёй приезжает в Читу, некоторое время работает в газете «Забайкальский рабочий».
И, наконец, Иркутск и редакция «Восточно-Сибирской правды». Собственно, в «Восточку» отца уговорил перейти его родственник Михаил Гоберник, который был в то время в руководстве газеты. В первые годы папа в основном отдавал преимущество информационным материалам, которые освещали городские будни, работу завода имени Куйбышева, но всё больше его интересовала сфера культуры. В эти годы он часто посещал заседания Союза писателей, выступал с критическими обзорами поэтических сборников иркутских поэтов. У нас до сих пор хранится сборник стихов Ивана Молчанова-Сибирского, на первой странице книги написано: «Тов. Берковичу – нашему Критику и Человеку», причём оба эти слова подчёркнуты дважды, что свидетельствует об особом признании писателем личностных и профессиональных качеств папы. Сохранилась и книга стихов Константина Седых с надписью: «Владимиру Исаевичу Берковичу, к которому я стал ближе». Мама рассказывала, что Константин Седых отдавал на отзыв моему отцу первые главы своей «Даурии», потому что считал, что тот очень хорошо знал быт и нравы Забайкалья.
Родители в ту пору занимали две комнаты на втором этаже дома по улице Халтурина, который до революции был частной гостиницей. Хозяйка гостиницы мадам Попова доживала свой век в хорошо меблированных комнатах, а остальные занимали разные семьи. В эту квартиру после работы часто приходили заместитель редактора Петров, журналисты Файбушевич, Гонта и другие. Засиживались за полночь, потому что было им о чём поговорить и что обсудить. Папа, например, встречал экипаж легендарного героического самолёта «Крылья Советов», был знаком с прославленным генетиком профессором Яриловым. В совершенстве владея английским языком, мой отец часто привлекался к встречам и переговорам с приезжающими в область иностранными делегациями. А тут ещё редакция решила провести легкоатлетическую эстафету и направила в военный комиссариат запрос об освобождении Берковича Владимира Исаевича от военных сборов для организации этого мероприятия. Эта эстафета пережила своих организаторов, став замечательным памятником погибшим журналистам «Восточки». Словом, интересных событий, которые можно было обсуждать, хватало. И тут уж священнодей-ствовала мама, умеющая создать уют, организовать небольшой фуршет и вовремя неназойливо вставить в разговор своё мнение.
Папа очень любил маму. Даже выбрал себе псевдоним «В. Ханин» – так отец неизменно подписывал самые значимые статьи, как бы подчёркивая своё единение с мамой на всём их жизненном пути. Тогда казалось, что так безоблачно и будет протекать жизнь: есть прекрасная семья – жена, две дочери и в ближайшие месяцы родится долгожданный сын; есть квартира и есть работа, которая каждый день приносит столь необходимое удовлетворение. Так и было, хотя уже шли аресты объявившихся «врагов народа». Их много оказалось и на улице Халтурина. В одном только доме, где жили мои родители, арестовали капитана-речника Крейча; за стенкой взяли парализованного священника, вынесли прямо на носилках. Из дома напротив увели двух девочек 14 и 16 лет – их тоже признали «врагами народа». Мама, предчувствуя недоброе, предлагала папе на время уехать, но он был абсолютно уверен в своей честности и к тому же не мог оставить семью.
В редакции «Восточки» воцарилась гнетущая атмосфера, сотрудники старались меньше говорить, перестали ходить в гости. В глазах у всех был немой вопрос, и каждый день журналисты молча оглядывали свои ряды, ища в них возможные потери. Так было! И вот в ночь на 11 февраля 1938 года раздался этот ужасающий стук в дверь квартиры моих родителей и «чёрный ворон» увёз ещё одного врага народа – Берковича Владимира Исаевича. И не только его, как выяснилось уже на следующий день, а всю редакцию «Восточки», где «свили гнездо враги».
С этого дня жизнь нашей семьи превратилась в кошмар. Каждый день мама шла в серое здание на улицу Литвинова и у окошечка ждала какую-нибудь информацию о папе. Так продолжалось до 15 декабря 1956 года, когда Военная коллегия Верховного суда Союза ССР отменила постановление НКВД СССР от 5 сентября 1938 года «за отсутствием состава преступления». После этого мне была предоставлена возможность ознакомиться с делом моего папы. Оно состояло из доноса и пяти страниц допроса, каждая из которых фиксировалась папиной подписью. Из этих допросных листов я узнал, что папе было инкриминировано обвинение – английский и японский шпион. Он якобы имел задание уничтожить завод имени Куйбышева и сельское хозяйство Иркутской области.
Я сижу в небольшой комнате серого здания на улице Литвинова, один на один с расстрельным делом моего папы. И мне кажется, что все стены этого дома пропитаны криком и страданиями пытаемых людей, что по этим стенам сейчас потечёт кровь невинных. Поверьте мне, я пережил тогда самые тяжёлые минуты в своей жизни. Передо мной были фамилии «тройки», осуществившей свой «праведный суд»: Орлов, Горячев и Троицкий. А ещё был следователь Дьячков Александр Евсеевич 1899 года рождения, уроженец Сталинграда, сумевший нечеловеческими пытками вырвать из папы признание вины. Эти издевательства над отцом читаются в пяти допросных листах, в изуродованной от боли папиной подписи и в решении «тройки» от 5 сентября 1938 года. На основании этого решения 28 ноября 1938 года папа был расстрелян. Осталось только это подлое дело № 5124, на котором стоит гриф «Хранить вечно».
И ещё одна человеческая подлость. До 1944 года нам говорили, что папа жив и находится в лагере Магадана без права переписки. И при этом у нас регулярно принимали передачи, хотя жили мы весьма скудно. И только после реабилитации отца мы узнали истинную дату его гибели. Мама всю жизнь ждала папу. А когда надежда была утрачена в связи с его реабилитацией, она недолго смогла прожить.
Я же дал себе слово, что приду в газету «Восточно-Сибирская правда» и постараюсь своей журналистской деятельностью заслужить право восстановить фамилию Беркович на её страницах. И я безмерно благодарен редакции за предоставленную мне возможность.
Полвека с газетой
Какое удивительное и непостижимое свойство времени – его способность спрессовываться в мгновения… Кажется, только вчера я пришёл в типографию №1, чтобы заказать афишу нового спектакля руководимого мною студенческого театра миниатюр, и встретил там ответственного секретаря «Восточно-Сибирской правды» Михаила Давидсона. Он посмотрел на афишу и, отведя меня в сторону, сказал: «Ты представляешь, какая будет реакция, когда по всему городу расклеят такую яркую афишу с названием спектакля «Ко всем чертям!»? Не буди хищников, назови спектакль «Чтоб зло пресечь!». В твоей биографии есть уже грустные моменты, и потому лучше избегать лишних обострений».
Ещё будучи школьником, я печатался в газете «Советская молодёжь» и теперь по приглашению Давидсона иду в редакцию «Восточно-Сибирской правды» и открываю дверь в кабинет её ответственного секретаря. Вспоминая этот день и эту встречу, я вновь переживаю необыкновенное чувство теплоты, отеческого внимания, ощущение какой-то неподдельной заботы и доброты, которые буквально обрушил на меня этот большой для меня Человек. Он, оказывается, к моему приходу прочёл всё мною напечатанное в «Молодёжке», просмотрел в архиве папины статьи и нашёл для меня его псевдоним «В. Ханин». Апофеозом нашей встречи была фраза Михаила Израилевича: «Отныне ты наш внештатный востсибправдовец!» И с этим почётным титулом я живу уже более полувека! Всякий раз, когда я приходил в редакцию «Восточки» на улице Советской, обязательно останавливался у мемориального сооружения, где среди погибших в репрессиях значится и фамилия моего папы.
Трудно сейчас сказать, почему моё газетное творчество практически сразу было определено сферой культуры. Но я бесконечно этому рад, так как моё жанровое пристрастие позволило мне встретиться и подружиться с замечательными людьми в редакции, которых я искренне называл «министрами культуры Иркутской области». И первая из них – Идея Алексеевна Дубовцева. Она любила искусство, особенно драматическое. Умела глубоко и всесторонне проникать в творчество драматургов и при анализе актёрских и режиссёрских работ всегда стремилась защитить авторский замысел и творческий потенциал художника. Идее Алексеевне было важно рассматривать драматургический труд в единении с эпохой, с возможностью решения серьёзных нрав-ственных, идеологических и политических задач, и делала она это с большой долей ответственности и понимания ценности и значимости печатного слова. Это я воспринял как первый урок мастерства.
После Дубовцевой отдел культуры в редакции возглавила Бэтти Александровна Преловская. Она, мне кажется, сумела придать строгому академизму Идеи Алексеевны эдакую привлекательную улыбчивость. Бэтти не утратила стремления к глубинам искусства, исключала поверхностность описания и всегда утверждала, что писать нужно так, чтобы читатель при максимуме новой информации усваивал её легко и доступно. И это, наверное, было вторым важным уроком.
И вот теперь – Олег Быков. Его журналистские предпочтения всегда были связаны с нестандартными личностями, будь то в науке или в искус-стве. Ему удаётся в портретах и прозаических зарисовках воспроизводить замечательные живые черты характеров своих героев. Думаю, это потому, что большинство из них – многолетние друзья журналиста. Имея пристрастие к живописи, Олег Васильевич сам наделён редким даром писать юмористические и сатирические миниатюры. Однако этим даром не ограничивается человеческая ценность Олега Быкова: он в высшей степени интеллектуал и безусловный знаток во всех сферах многообразного искусства.
Мне посчастливилось сотрудничать с газетой, когда её возглавляли такие разные главные редакторы, как Елена Яковлева, Геннадий Бутаков и нынешний – Александр Гимельштейн. При самом поверхностном взгляде можно было бы, наверное, ограничиться основным характерологическим свойством этих людей: они все, по-моему, ярчайшее отражение своей эпохи. Елена Яковлева пришла в редакцию газеты после окончания Великой Отечественной войны, где была активным участником боёв. Мне кажется, она принесла с собой в газету командирский тон, подчёркнутую сухость в обращении, но умела также быть решительной в выводах и справедливой в оценках. Геннадий Бутаков – личность другого времени, когда очень важно было уметь лавировать между жёстким прессингом идеологии и свободой журналистского мышления. И вот уже с десяток лет во главе «Восточно-Сибирской правды» стоит талантливый журналист и, говоря современным языком, менеджер Александр Гимельштейн. Его «Колонка редактора», которая, к сожалению, сейчас исчезла со страниц газеты, была образцом актуальности, порою явной и столь редкой ироничности, широкой эрудированности и безусловного журналистского вкуса. Я думаю, что именно этот вкус, эта интеллигентность руководителя в первую очередь обеспечивают газете её социальное и культурологическое назначение и не дают ей скатиться до жёлтого одноцветия.
За долгие полвека я имел счастье знать многих журналистов газеты. У них никогда не было снобистского отношения ко мне, я всегда чувствовал себя равноправным востсибправдовцем. И газета для меня навсегда стала домом, где я, как могу, поддерживаю семейную традицию приверженности к необходимой, как глоток свежего воздуха, журналистской принадлежности.
