Эти цифры назвал Валентин Межевич в своём приветственном слове на международном форуме «Лес и человек – Сибирь», который при поддержке правительства РФ прошёл в Иркутске. И, возможно, как раз благодаря такому остропроблемному привет-ствию сенатора докладчики об успехах и достижениях говорили немного, хотя тема пленарного заседания, которым открывался форум, была сформулирована оптимистичной фразой «Развитие лесного комплекса: ключевые факторы успеха».

Действующий сегодня Лесной кодекс РФ, поставивший с ног на голову традиционную для России систему ведения лесного хозяйства, был принят всего-то шесть лет назад, в 2006 году. Он оказался настолько несовершенным, что правка закона фактически началась ещё до его официального введения в действие. Де-юре считается, что кодекс начал действовать с января 2007 года, но фактически и в полном объёме он работает совсем недолго: едва ли четыре полных года наберётся. Поэтому в обыденных разговорах его до сих пор обозначают как «новый».

Новый Лесной кодекс до сих пор не принёс заметной выгоды ни государству в целом, ни отдельным регионам и муниципалитетам, ни местному населению. Для жителей лесных посёлков даже заготовка дров для собственных нужд стала проблемой. По разным причинам, но этим Лесным кодексом одинаково недовольны как работники лесного хозяйства, так и представители частного лесного бизнеса, под лоббистским давлением которого законопроект, вопреки вялому сопротивлению лесоводов, стал законом. 

Валентин Межевич считает, что объективные возможности лесосырьевой базы нашей лесной державы «вполне сопоставимы с нефтяной отраслью». Но реальный вклад лесного комплекса в общий объём промышленного производства России вчетверо меньше. 

К числу ключевых, определивших ход и итоги пленарного заседания форума, я склонен отнести ещё и доклад Игоря Сапункова, директора по лесной стратегии Группы «Илим», крупнейшего арендатора лесов России. Его  выступление было выслушано делегатами  форума с интересом и большим вниманием. Сапунков не столько критиковал практику лесного комплекса России, сколько предлагал конкретные и довольно понятные пути решения существующей проблемы. Правда, несовместимые с действующим Лесным кодексом. 

Директор по лесной стратегии Группы «Илим» вёл речь о необходимости внедрения в России принципиально новой для нашей страны модели интенсивного лесопользования. О создании на месте вырубленной тайги искусственных лесных плантаций по ускоренному выращиванию древесины. Причём, как я это понял, древесины, пригодной в первую очередь именно для производства целлюлозы, а не высококачественных пиломатериалов, пригодных для изготовления мебели или строительства. 

Мартин Херманссон считает, что хуже всего к своим лесам относятся Россия и Канада

На мой, может быть, субъективный взгляд, искусственные  плантации по ускоренному выращиванию не очень качественной древесины не будут иметь почти ничего (кроме внешней похожести) общего с реальным лесом, тем более с сибирской тайгой, зато такая модель ведения лесного хозяйства весьма выгодна для получения финансовой прибыли. Именно поэтому она, по словам Игоря Сапункова, широко используется за рубежом. Пусть не напрямую, а косвенно это подтверждают и цифры, приведённые Валентином Межевичем. 

Уровень использования экономического потенциала лесной отрасли России, по оценке сенатора, составляет сегодня всего-то от 7 до 10 процентов. Лесопромышленный сектор нашей лесной державы даёт лишь немногим больше двух с половиной процентов валового внутреннего продукта. И это при том, что, как заметил Валентин Межевич, лесопромышленный кластер Финляндии, той самой страны, запасы древесины которой в 35 раз меньше, чем в России, даёт 40 миллиардов долларов выручки, что составляет примерно половину выручки всей российской газовой отрасли. Лесной комплекс Финляндии даёт работу (это при их-то производительности труда) двумстам тысячам человек и обеспечивает примерно 20% валового внутреннего продукта, экспортных поступлений и энергобаланса. 

С этими и многими другими цифрами, которые приводили в своих докладах участники пленарного заседания лесного форума в Иркутске, я спорить не готов. Но в предлагаемой модели ведения лесного хозяйства меня настораживает перспектива утраты значительной части естественных лесов России. Хоть и совсем не-много, но мне всё-таки доводилось бывать в некоторых зарубежных лесах. Очень понравилось в Монголии: там леса настоящие, как у нас. А вот в европейских странах… Немецкий эколог-профессионал говорит, что мы приехали в почти что дикий лес, а у меня ощущение, будто находимся в городском парке. Кажется, что вот ещё немного пройду в том направлении и окажусь на асфальтированной аллее. Прошёл. Но оказался… нет, не на прогулочной аллее, а перед широченным автобаном! 

Думаю, что лесные плантации, если они действительно появятся в Сибири, будут отличается от настоящего, естественного леса примерно так же, как пшеничное поле отличается от живой степи и разнотравных лугов. Это пока ещё не убеждения, а, скорее, мои сомнения, вызванные в том числе и недостаточными знаниями деталей и принципов интенсивного лесопользования, на внедрении которого настаивает Группа «Илим», но которого в России до сих пор не было. 

Мартина Херманссона, генерального директора ООО «Русфорест Менеджмент», которое тоже арендует лесные участки в России, в том числе и в нашей области, наиболее внимательные читатели «Восточно-Сибирской правды», возможно, помнят. Примерно год назад, по окончании Байкальского экономического форума, газета рассказывала о его непривычных для нас взглядах на русский лес и наше национальное лесное хозяйство. Тогда, в частности, господин Херманссон не стал скрывать, что, по его убеждению, хуже всего к своим лесам относятся две державы: Россия и Канада. Судя по выступлению на нынешнем лесном форуме, его оценка российского лесного комплекса не изменилась. 

– Я швед. Родился практически в лесу, – представился господин Херманссон участникам пленарного заседания. – Компания имеет в аренде 3,6 миллиона кубометров. В ней работают где-то две с половиной тысячи человек. Мы осуществляли первый инвестиционный проект, приоритетный в Иркутской области. Полностью запущен лесопильный завод в Магистральном, это Казачинско-Ленский район…

В предлагаемой модели ведения лесного хозяйства настораживает перспектива утраты значительной части естественных лесов России

Русский язык Мартина не абсолютно правилен, но предельно понятен. «Самым интересным» он назвал вопрос «На сколько по времени надо Швеции вернуться назад, чтобы состояние лесного комплекса и уход за лесом там были ровно такие, как в России сегодня?». 

– Мы находимся в конце 20-х, начале 30-х годов ХХ века, – отвечает он сам себе, подразумевая под местоимением «мы» не родную Швецию, а Россию. – То есть мой прадед уже тогда имел понимание и на практике посадил ёлки более совершенно, чем требует действующий сегодня в России регламент, о котором говорил Игорь Сапунков. То есть для того, чтобы обеспечить нормальный уход за псковским или усть-илимским лесом, надо нарушать законодательство. Это объяснение, почему шведская лесная промышленность стала конкурентоспособной. 

В России использование лесов, по наблюдению Мартина Херманссона, поставлено так, что «расстояние (лесосечных делян от мест переработки. – Г.К.) становится «больше-больше. Среднее качество древесины – хуже-хуже». А в Швеции, по его утверждению, ещё с первой полвины прошлого века ситуация меняется в обратную сторону: «Расстояние меньше-меньше, качество выше-выше, плотность дорог выше-выше, пожаров меньше-меньше. И сегодня мы имеем ситуацию, когда в Финляндии, Швеции лесных пожаров практически нет, их считают в сотнях (а не в миллионах, как у нас. – Г.К.) гектаров». 

В очередной раз прослушивая диктофонные записи пленарного заседания, я обратил внимание на схожесть, скорее даже единство взглядов и поэтапное развитие единой темы в этих трёх внешне никак не связанных друг с другом докладах. Сенатор убедительно и доказательно показал, что сегодняшний лесной комплекс России работает крайне неэффективно. Директор по лесной стратегии Группы «Илим» не менее убедительно объяснил, что именно необходимо изменить, чтобы получить от российских лесов достойную финансовую отдачу, как превратить законсервированное действующим законодательством природное богатство в капитал, активно работающий на благо всего государства. А опытный шведский лесопромышленник заметил, что полную материальную отдачу от нашей тайги можно получить только при появлении в России частной собственности на леса, как в Швеции.

Нет, словосочетания «частная собственность» во время своего выступления Мартин Херманссон не произнёс ни разу. Оно возникло в мыслях как бы само по себе, из общего контекста его доклада. А для совсем уж недогадливых и непонятливых в программе пленарного заседания форума его доклад назван «Частная собственность на леса в России – это дань моде или необходимая реальность?». 

Однозначно согласен, что Россия должна изменить своё сегодняшнее безалаберное и глубоко порочное отношение к «зелёному морю», в котором мы живём. Но как? Лес для нас, сибиряков, это не только деньги. Это среда нашего обитания. Мне совсем не хочется, чтобы вместо живой тайги вокруг наших сёл и городов появились искусственные плантации по выращиванию древесины. Не допускаю мысли, что среда моего обитания, обитания моих детей, внуков, правнуков, моих друзей и просто земляков может принадлежать на правах частной собственности кому бы то ни было. Чтобы мы все для прогулок по лесу получали или покупали на это разрешение у того самого «кого бы то ни было». Слушаю Мартина Херманссона, а в голове крутятся вопросы: можно ли сделать хоть что-то, чтобы леса, не превращаясь в искусственные плантации, использовались более эффективно? Чтобы они более полно удовлетворяли материальные потребности россиян, оставаясь всенародной собственностью? Можно ли изменить ситуацию хоть как-то по-другому?

Встретился взглядом с докладчиком. И он, завершая доклад, ответил мне и всем присутствующим: «Можно, наверное, и по-другому. Но тогда придётся ждать ещё 70 лет».