Как громом поражённые

Казалось бы, успех был гарантирован: местные организаторы вовремя напечатали афиши, связались с редакциями газет, продажу билетов начали заблаговременно в нескольких местах, да и цены на билеты установили демократичные, позволяющие и горожанину с обыкновенным достатком примерить костюм покровителя учащейся молодёжи. А он в Иркутске всегда считался неотъемлемой частью общественного «гардероба». Восемь лет назад и Владимира Лосева отправили учиться в столицу на деньги, собранные благотворительными концертами. 

Через год он приехал с отчётным выступлением. Следующие гастроли прошли в 1907 году, когда Владимир Иванович был допущен уже к главным партиям в Мариинском театре. Кроме известных меломанов, зал иркутского Общественного собрания заполнили и совсем ещё молодые люди, завтрашние студенты – для них Лосев был воплощённой мечтой, наглядным примером того, что и беднейший выходец из провинции может заблистать на императорской сцене. 

Поднявшись на волне благотворительности, Лосев ни при каких обстоятельствах не отказывался от бесплатных  концертов. И готовился к ним очень тщательно, отдавая предпочтение  комическим и характерным ролям. Сборы всегда были отменными – на этот же раз в Иркутске проданные билеты не покрыли даже 60 рублей, уплаченных за аренду зала Общественного собрания. 

Поражённые таким приёмом, гастролёры немедля отправились на вокзал и отбыли из Иркутска ближайшим же поездом.

Владимир Иванович Лосев – оперный певец (бас-баритон), камерный певец, педагог и общественный деятель. Родился в с. Усольское Иркутской губернии в начале 70-х годов девятнадцатого века.  После окончания Иркутской учительской семинарии в 1895—1902 гг. руководил воскресной школой железнодорожных рабочих. С 1898 организовывал общедоступные концерты, на которых и сам выступал с сольными номерами. Обучался пению в Иркутске, сначала в частной школе, а затем в музыкальных классах Иркутского отделения Русского музыкального общества. В 1902-м на собранные местными меломанами средства уехал в Петербург и поступил на курсы  И. Прянишникова,  а также вольнослушателем в Петербургский университет. С1903 года и до самой кончины в 1919 году – солист Мариинского театра. В Иркутске гастролировал в 1903, 1907, 1910 и 1915 годах. В 1904 году его голос записан на грампластинку. 

Город неиспользуемых возможностей?

Выпустив первый разряд эмоций ещё в гостинице, артисты  договорились не вспоминать о конфузе вплоть до самого Петербурга, но в соседнем вагоне расположились художники-томичи, также получившие в Иркутске «отлуп», и за ужином обиды вспыхнули с прежней силой. Только с приближением к Томску досада несколько улеглась, и Лосев попытался утешить художников:

– Может, причина вашей неудачи и в том, что нынче иркутян «обкормили» художественными блюдами? Да вы сами посудите: на Пасхальной неделе выставили и Гуркина (в пятиклассном училище),  и Лытнева (в мужской гимназии), и группу местных художников (в музее). Пейзажи, портреты, историческая и декоративная живопись – всё это замелькало перед глазами; обыватель ещё не разобрался с первыми впечатлениями, а его уже потянули к вашим сибирским полотнам. Не спорю, тематика очень интересна, но год назад она уже представлялась художниками-иркутянами. 

– В Иркутске то густо, то совсем пусто, в целом же за три последних десятилетия наберётся лишь восемь-девять настоящих экспозиций, – не сдавались участники передвижной выставки.  – В сущности,  если бы не коллекция Владимира Платоновича Сукачёва, и совсем бы уж жиденько вышло. Да и у Сукачёва  из сибирских сюжетов представлялись только виды Тункинской долины  и одного лишь автора – Вронского.

– А братья Шешуновы?  

– Ну, это позже гораздо, в девятисотых уже годах, а между ними и сукачёвскими вернисажами  выросло целое поколение иркутян, не соприкоснувшихся с творчеством сибиряков-живописцев. Исключая два-три десятка молодых людей, выросших в особняках, среди частных художественных коллекций. В сущности, наша передвижная выставка и должна была открыть запертую прежде дверь, но обыватели такой возможностью не воспользовались! Выходит, что Иркутск – город неиспользуемых возможностей.

– И снова не соглашусь! Уже потому, что в 1903 году в Иркутске была передвижная выставка французских художников, в 1904-м – петербургских, причём организовали её  в частном порядке два педагога! – парировал Владимир Иванович. Но когда томичи сошли и поезд тронулся, у него появилось ощущение, что недавние провалы в Иркутске не случайны и, всего вероятнее, повторятся.

Вот что нужно нынешней публике!

И лето нынешнего, 1910 года вполне подтвердило его художническую интуицию: в июле прибыл любимый иркутянами театр передвижников, и первый же спектакль по пьесе Гауптмана пришлось отменить – в зале собралось не более ста человек. И драматическая труппа под руководством Ге, всюду прекрасно встречаемая, потерпела в Иркутске фиаско. 

– Это было достаточно предсказуемо ещё в прошлом году, когда оперная антреприза «подкармливалась» уходами в оперетку, – считал музыкальный критик   Иванов. – Трудно было рассчитывать и на то, что новаторский «Борис Годунов»  расположит нашу публику (Мусоргский и в столицах пока что плохо понят и принят), но равнодушие иркутян к популярнейшим лекциям профессора  Сапожникова даже и меня удивило. И примитивным снижением цен здесь ничего не добьёшься – общая планка упадёт, вот и всё. А  серьёзные жанры и без того уже вымываются из-за равнодушия зрителей. Зато торжествуют цирк и иллюзионы! 

«24 октября нынешнего, 1910 года, – констатировала газета «Восточная заря», –  городской театр посетило 392 человек, театр Гиллера – 275,  цирк – 1800. В прошлое воскресенье на представление с французской борьбой просто не хватило билетов! В иллюзионе Дон-Отелло 25 и 26 октября будут показывать троих новогвинейцев  – на фоне картин об их образе жизни, обрядах и обычаях». Кстати, и сам этот газетный номер вышел с огромным, на целую полосу, вкладышем, уверявшим, что привезены «настоящие людоеды-дикари».

– Именно это и нужно для нынешней публики! – язвил артист Тамаров, накануне обнаруживший, что на его портрете в фойе городского театра выколоты глаза и сделаны достаточно неприличные дорисовки. – И куда только смотрит наша полиция?

– Ну, к каждому обывателю городового не приставишь, – возражал ему старый антрепренёр Николай Иванович Вольский. – Видите ли, всё дело в обществе. Лет шесть назад оно в Иркутске было ещё весьма многочисленным, поэтому и дорогостоящие оперные абонементы раскупались в два-три дня; теперь же общество сделалось эфемерно и возобладали инстинкты толпы.  

Закат артистической карьеры Вольского пришёлся на пору резкого роста населения городов, а значит, и  общего понижения их культурности. Вчерашним деревенским жителям никак не подходили оперные спектакли, завершавшиеся к полуночи, рассчитанные на извозчика, а ещё лучше – на собственный экипаж, предполагавшие достойный костюм и достойное поведение, пускай даже и на галёрке. Куда естественнее эта публика ощущала себя в «ложах» наспех сколоченного цирка или синематографа, где картинки быстро сменяли друг друга, не оставляя времени для раздумий. Этот всё расширявшийся мир с лёгкостью подхватывал доверчивых зрителей и уносил далеко-далеко, не требуя и малейшего напряжения мысли. 

Простым путём зажима и удушения

Октябрьское заседание Иркутской городской думы газетчики не случайно окрестили революционным: член управы Турицын приравнял городской театр (как просветительское учреждение и «школу для народа») к школам, больницам. И предложил субсидировать его, «дабы сделать действительно доступным для широкого круга городского общества». Предприниматель Яков Григорьевич Патушинский немедленно присоединился к этому мнению, решительно заявив, что практика муниципалитетов  исходит из обязательного субсидирования городских театров и Иркутск в этом смысле представляет досадное исключение, мириться с которым уже невозможно. Гласный Гейнсдорф подхватил и развил эту мысль, да так, что абсолютное большинство гласных склонилось к выдаче нынешнему антрепренёру не просимой им ссуды, а именно безвозвратной субсидии. В сущности, против проголосовал лишь один господин Можаров. Но и его смутил не сам факт субсидии, а нежелание коллег разбираться в причинах, по которым театр не посещается публикой. 

Судейско-предпринимательское ядро Иркутской городской думы образца 1910 года  обнаружило склонность решать проблемы конкуренции простым путём зажима и удушения. Яснее всего этот взгляд выразил виноторговец Патушинский: 

– Если городское общественное управление не могло воспрепятствовать  открытию иллюзионов и оперетки, то оно всё же виновато в том, что допустило цирк! 

При такой поддержке общественная театральная дирекция немедленно попросила думу сделать и следующий, конкретный шаг – «во избежание конкуренции городскому театру не разрешать на будущее время  цирку функционировать в зимний сезон. Так как город, получая с цирка арендной платы 100 рублей в месяц, теряет больше сборов в городском театре, дирекция полагает, что для поддержки театрального дела городской управе необходимо избегать давать разрешения на устройство разного рода увеселительных предприятий, способных влиять на понижение сборов в городском театре. Для поднятия в данное время сборов желательно скорейшее закрытие цирка в Иркутске». 

Благородство цели, как нередко случается, позволило не задумываться о средствах. И иркутскую прессу это тоже не смутило. Только старый ответственный секретарь  поворчал о синдроме Круксовой  трубки. Кажется, он имел в виду прошлогоднее северное сияние, наблюдавшееся в Иркутске и немало смутившее обывателей. Магнитная обсерватория хотела было успокоить всех общедоступной лекцией, но понадобилась Круксова трубка, воспроизводящая  картину северного сияния. Но этой-то мелочи и не оказалось во всём Иркутске даже в единственном экземпляре – и разъяснение пришлось отложить до лучших времён. 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.