Явление героя. Потеря отечественной архитектуры

Знакомьтесь: Александр Мишкин. Хотя визуально он и так знаком большинству иркутян. Его высоченную, как пожарная каланча, худую фигуру, неизменно длинные, соль с перцем, волосы, стянутые в обычный хвост, и внимательные чёрные глаза местные жители постоянно видят в самых массовых местах города – либо сидящим за мольбертом, либо неторопливо шествующим по центру. Сегодня он является одним из самых старых уличных художников Иркутска («самого-самого», отца-основателя, найти по известным причинам невозможно: как гласит народная мудрость, «когда в деле больше одного человека – виноватых уже не найти»).

Александр Сергеевич родился в 1956 году в Екатеринбурге (тогда – Свердловск), но уже в 1964-м мать привезла его на ПМЖ в Иркутск. «Окончательно разошлась с отцом в вопросе семейной жизни», – лаконично поясняет он сам. Учился, как полагается классическому культовому персонажу, в высоколобой школе №11, откуда вышло большинство видных деятелей современной иркутской науки и культуры. 

– На всех уроках я рисовал. К этому так привыкли, что дело доходило до анекдотических ситуаций. У нас была учительница географии – дура беспросветная! Однажды она не выдержала моих тихих художеств и потащила с урока к директору Иосифу Дрицу. Закончилось тем, что Иосиф Александрович деликатно попросил посидеть меня на стуле в приёмной, а ей один на один сделал довольно строгое внушение в том смысле, что, если мне нужно будет, географию я как-нибудь сам выучу, а вот рисовать мальчику мешать не надо: тут талант, тут дело всей жизни. Мудрый был человек, всё понимал про жизнь.

В 1973 году Мишкин закончил школу, и именно в этом году в политехническом институте (ныне ИрГТУ) открылся архитектурный факультет.

– Вообще-то я собирался ехать поступать в Москву. Но после открытия «архитектурки» мы сели и посоветовались с мамой. И решили, что лучше надёжная синица в руке, поэтому я поступил в политех. Требования по курсу академического рисунка были ко всем студентам одинаковые, но, по утверждению преподавателей, с самым портретным сходством рисовал натурщика я, – улыбаясь, вспоминает Александр Сергеевич. 

Тогда на архитектурный факультет хлынули за высшим образованием люди из различных местных проектных институтов. Про уровень современной советской архитектуры они рассказывали такие ужасы, что Мишкин задолго до диплома понял:  его жизненное призвание лежит далеко от и проходит параллельно архитектурной профессии. Уже тогда в местных вузах росло то, что впоследствии назовут «неформальным молодёжным движением». И юный, но уже несостоявшийся архитектор широко общался в местной рок-тусовке, работал внештатным карикатуристом в газетах и профессионально освоил организацию дискотек. 

– Тогда аппаратуры было мало, что-то везли из ГДР. И у нас в политехе вся голосовая аппаратура стала передвижной дискотечной, – рассказывает он. – Это сейчас – корпоративы, а тогда мы выступали на вечерах в школах и техникумах. Самый «лазаный-перелазанный» был треугольник Волжской и Байкальской, где было сосредоточено больше всего технарей и общаг в одном месте.  

Эта весёлая жизнь продолжалась десять лет после института, до 1987 года, когда первая и основная профессия вдруг действительно таковой и стала – и первой, и основной… 

Период становления. Художник как аттракцион

Первые робкие художники на улицах Иркутска появились летом 1987 года. Тогда стали приезжать друзья из Москвы и рассказывать про такое небывалое явление, как Арбат. Иркутские художники начали осваивать площадь у шпиля, где стали рисовать первые портреты и шаржи. Чуть дальше, ближе к «Интуристу», стояли «серьёзные» художники, «впаривавшие» иностранцам живопись. 

«Дискотечное» прошлое не отпускает Александра Мишкина – иногда приходится рисовать среди музыкальной аппаратуры

– Это сейчас к художникам на улице все привыкли. А тогда каждому прохожему приходилось объяснять, зачем ты здесь сидишь, зачем рядом стоят этюдник и портреты, отдельно напоминать, что всё это – за деньги, – вспоминает особенности работы того времени Александр. – Тогда народ был ещё советский, полудикий. Обычно сидишь рисуешь человека, а за спиной собирается огромная толпа и с детской непосредственностью обсуждает каждый штрих. Позже, к 1990-м, часто из толпы доносилось чьё-то женское: «Что люди только не придумают, лишь бы не работать!» Это немедленно заглушалось интеллигентным: «Заткнись, дура! Не видишь: это прекрасное!» 

Именно мнение толпы показало, что старая академическая школа рисования на улицах «не катит». Выполнять рисунки по всем правилам искусства было невозможно: на разные штриховки и растушёвки люди реагировали своим дружным «Чо за фигня?!» Пришлось выработать свою тактику, когда на чистый лист быстро накидывались общие, наиболее характерные черты, чтобы сразу было портретное сходство, и уже потом заполнять и облагораживать рисунок «поверх» наброска. Толпа реагировала удовлетворённо: «Ишь ты, ещё ничего не нарисовал, а уже похоже!»

Уже в первый свой сезон популярность художники приобрели такую, что летом 1988 года состоялся их массовый выход на набережную. До первого постсоветского кризиса 1992 года в Иркутске наблюдался пик расцвета уличных художеств. По всей набережной с началом тёплых дней сидели художники – ими были заполнены все редкие лавочки. В отдельные дни насчитывалось более шестидесяти человек с этюдниками на протяжении участка шпиль – «Интурист». На набережной легко можно было встретить набрасывающим шаржи и члена Союза художников, и местного маститого живописца, и преподавателя училища искусств.  

Цены были ещё советские. Чёрно-белый портрет стоил около десятки, цветной – 20–25 рублей. Цены на живопись шли уже за 200–300 рублей. Но при этом в Иркутске всегда был высокий уровень даже обычного уличного шаржа. Летом художники работали до дыма из ушей. Бывали случаи, когда от знакомых фарцовщиков узнавали о ранних приездах и экскурсиях групп из Японии и специально под них выходили к «Интуристу» к шести часам утра – и всё распродавали. Как ни парадоксально, но именно эти небывалые заработки диктовали трудовую дисциплину. Хорошо заработав за вечер, уходить в загул даже на пару дней считалось непростительной глупостью. 

– Это была настоящая творческая пахота. Стремились за лето заработать на год безбедной жизни, до следующего сезона. Бывало, кто-нибудь за день хорошо распродастся и с пачкой денег и «холявкиными приятелями» загуляет дня на два. Потом приходит «на круг», а ему коллеги говорят: «Ты что, совсем ненормальный? Вчера две группы немцев прошло! Мог бы втрое против пропитых денег заработать!» – рассказывает Мишкин. – Бывали курьёзы, когда художники выходили на учебные этюды: сидит себе рисует, а сзади тихо подходит иностранец, вежливо ждёт, а потом молча протягивает деньги и забирает работу. 

Для таких случаев определённых расценок не было. За этюд могли заплатить $15–20. Наброски, сделанные «левой ногой», скупали по три бакса за штуку – такие художники зарабатывали «массовостью», количеством рисунков. За живопись платили около $300. В начале 1990-х именно «на кругу» расцвела широкая продажа живописи и графики, байкальской природы и видов старого Иркутска. Мишкин открыл один профессиональный секрет: из-за огромной популярности пейзажей художники не успевали ездить на натуру на Байкал, и очень многие виды озера рисовались тут же, на берегу острова Юность. Иногда бывало, что иностранцы удивлялись: стоит рядом несколько картин маслом, и на нескольких природа резко отличается. В таких случаях их легко успокаивали: «А чего вы хотите, сэр? Природа Байкала – она такая дифферент! (англ. – разная)».

Период полураспада. «Он зарабатывает деньги своими руками»

К тем же временам относится ещё одно «ноу-хау» уличных живописцев. Они быстро сообразили, что полотна привычного формата иностранцам очень неудобно везти с собой из-за размеров. Именно тогда появились картины размера А4, или, как тогда говорили, «размером кляузы на соседа». Их и сейчас можно много увидеть на набережной и у магазина «Антей» – художники его называют «кривым домом», – и там продают картины осколки той тусовки, которая организовалась в начале 1990-х. 

Сегодня на улицах Иркутска работают постоянно около десятка художников. Молодых нет – все нынешние родом из «совка»…

Тогда же, в начале 1990-х, первые художники освоили Урицкого: они стояли «у Вернисажа» (по названию ресторана). Название, кстати, возникло позднее – в то время там была обычная общепитовская столовка… 

Календарно упадок движения уличных художников в Иркутске не совпадает с общим кризисом 1992 года. Когда «отпустили» цены, у них скорее начался период стабильности. Люди тогда понимали, что бессмысленно копить деньги, – их тратили, в том числе не жалели наличности и на шаржи с портретами. К этому времени осталось 15–20 человек, постоянно рисующих в центре города. 

Первыми ласточками новых времён стали состоятельные отечественные бизнесмены, ловившие тухлую рыбу в мутной воде. Они стали покупать живопись в домашние коллекции, собственные галереи и в подарок друзьям. Художники же ещё долго изумлялись, что у них живопись покупают не иностранцы, а соотечественники. Однако постепенно и незаметно всё приходило в упадок. Первые годы художники работали по одной схеме: вышел на улицу, десять минут посидел – появился первый клиент. Пока его рисуешь, уже очередь выстраивается. Однако с середины 1990-х до начала нового века к художникам привыкли: как они сказали о себе, «всех местных мы уже нарисовали по несколько раз». Клиент стал штучным. По большей части – приезжим. 

Характерно, что, когда 1990-е окончательно стали «лихими» и на выстрелы на улицах обыватель даже не обращал внимания, уличных творцов это не коснулось. Не было особых проблем с правоохранительными органами. Мишкин вспоминает:

– Ко мне только раз подошёл кто-то в форме, вроде из соседнего Кировского РОВД, оно до сих пор на Фурье, по соседству с Урицкого. Стал расспрашивать, кто я, что тут делаю, какое имею право. А мне ещё в начале всего этого бедлама один знакомый предложил: давай я тебе на всякий случай справку сделаю. Он работал в каком-то вузе секретарём комитета комсомола. И написал мне «портянку», что я состою в каком-то неведомом творческом объединении при этом учебном заведении. Я дал почитать эту бумажку менту, он ознакомился, чего-то подумал, пожал плечами и отстал. Больше ментура меня никогда не доставала. 

– А местная урла? Не предлагали свою «крышу»?

– Шалманчик в те времена на Урицкого был немалый, но вот художников не трогали. Мы ведь тогда стояли вперемешку со всякими торгашами, и я как-то раз подслушал разговор. Видимо, пришёл какой-то мелкий бандит за мздой и спрашивает у торгашки: «А это кто такие?» Она отвечает: «Это – художники!» Он ей с претензией: «И чо, что художники? Почему они не платят за место?» А она ему говорит так со значением в голосе: «Их никто не трогает. Они зарабатывают деньги своими руками!»

Истинный упадок ремесла случился в середине нулевых и дальше. В то время, которое в обществе считается «периодом путинской стабильности», многие художники ушли с улиц на корпоративы – оказывается, их приглашают и на эти мероприятия: с фиксированным гонораром, они сидят на свадьбах и банкетах в холле откупленной гостиницы и рисуют гостей по их желанию. Вечер работы где-нибудь за городом, на Байкале, может стоить 2–4 тысячи в отечественной валюте. 

– Нужно заметить, что уличная работа – это приблизительно половина того, что мы делаем в профессии, – объясняет Александр. – Мы рисуем портреты с фотографий, когда юбиляру хотят неожиданно подарить его портрет, рисуем портреты в мастерских по заказам… Корпоративы, конечно, самое приятное. Пока свадьбу ждёшь, подработать можно, если в гостинице с других этажей приходят. Забавно, что те, кто в Иркутске проходит мимо, там сами упрашивают сделать портрет. Воздух там другой, что ли?.. 

Период полного упадка пришёлся на 2008–2009 годы, когда на улицах к художникам не подходили совсем. 

Период возрождения. Часть повседневного пейзажа

Сегодня тусовка уличных художников окончательно устоялась – это около десятка человек, знакомых в лицо каждому иркутянину. Мишкин перечисляет их – хватает пальцев на руках: Ира Тишкина, Костик Антипин, из нового поколения, пришедшего к концу 1990-х, – Илья Клычев, Оля Карпова. Был очень интересный художник Костя Перевозников, бывший художник-мультипликатор, но он умер осенью 2006 года от алкогольной эпилепсии. Он открыл новое место для рисования – фонтан у Торгового комплекса (эти места, как известно, наперечёт, поэтому заслуга немалая).

Инвентарь уличного живописца – складной стульчик, этюдник и стопка картин

– У нас совершенно нет студентов, новых лиц. Те из художников, кто остались, работают уже больше десяти лет. У меня, кстати, в этом году юбилей – 25-й сезон на улице, – рассказывает Александр. – Но в последнее время появилась другая тенденция: сидишь рисуешь, а за спиной остановится ребёнок, засмотрится, и родители его оторвать не могут. У меня уже в этом году на осень набирается группа учеников. 

Никакой особой «иркутской школы уличного рисунка» не существует. Художники говорят, что есть иркутская академическая школа, но она к уличному рисованию не имеет никакого отношения.

– Если оценивать наш рисунок в училище искусств, это твёрдая «двойка». Но если рисовать академически на улицах, это никому не продашь.

– Долго?

– Не в этом дело. Если заниматься всеми тонкостями, наносить штриховку, прокладку по фонам, растушёвку, то человек, увидевший себя на бумаге «вырубленным», как Буратино, просто убежит в ужасе. Кстати, это понимают и преподаватели классического рисунка, потому что ни разу, проходя мимо нас, они не морщились, мол, что это вы в такой низкой технике работаете.

Сезон уличных художников традиционно начинается 9 мая, когда они выходят на праздник работать в сквере Кирова. Работа кочевая: сначала выходят на Урицкого, потом, если «не клюёт», переходят «к царю» на набережную или на сквер. 

– Я, пожалуй, единственный, кто работает в будни на сквере, – признаётся Мишкин. – Место хорошее: рядом гостиница, меня из окон видно. Контрольное время – 40 минут. Если не идёт работа, иду домой, в мастерскую. 

Последние три года работа уличных художников наладилась и как-то устоялась, хотя, признаёт Александр, каждый сезон начинается нервно: кто его знает, как оно пойдёт. 

– Наша работа – это ремесло, а не творчество. Но многое зависит от настроения. Самыми удачными получаются портреты семейных пар приезжих из местной глубинки, людей «с северов», – говорит художник. – Для них выезд в Иркутск – событие, сам город – культурная столица. Это отражается на их отношении, и художник это чувствует. Поэтому самые добротные портреты разъезжаются «по северам»…

Показательно, что на памятнике Константину Перевозникову он изображён с кистью у того самого фонтана у ТК, около которого работал последние годы. Вот уж действительно дело всей жизни. Хотя вряд ли это можно считать эпитафией такого ремесла, как работа уличных художников в Иркутске.