(Продолжение. Начало в №№ 19, 22, 25, 27, 30, 33, 36, 39, 42, 45, 50, 52, 55, 58, 61, 64, 67, 70, 73, 76)

«Слушаю. Слушаю. Слушаю». Этими словами заканчивалось одно из стихотворений, которое по времени относится к иркутскому житию Юрия Левитанского. Слова в буквальном смысле передают настроение поэта, который всё ещё присматривается к тому, что происходит во внешнем мире, что происходит с ним самим. Он не просто слушает – он участник этого калейдоскопа событий, которыми была так богата сибирская жизнь конца 40-х ХХ века.

В 1948 году произошло действительно важное событие. Иркутские писатели рассматривали заявление Левитанского о приёме в союз. На обсуждении присутствовали Кунгуров, Марков, Ольхон, Молчанов-Сибирский. Докладывал и представлял Левитанского Иван Молчанов-Сибирский.

Из протокола заседания:

«Постановили: просить президиум правления Союза писателей СССР принять поэта Юрия Давыдовича Левитанского в члены Союза советских писателей. Поручить Георгию Маркову написать положительную характеристику поэту».

25 апреля в газете «Восточно-Сибирская правда» опубликованы текст и ноты «Песни о нашем городе». Иркутский краевед Иван Козлов в своём недавнем очерке к юбилею города сделал такую запись: «В 1948 году в Иркутске происходит яркое и значительное событие: композитор Юрий Матвеев и поэт Юрий Левитанский создают первую песню об Иркутске».

Первая песня об Иркутске у многих иркутян рождает воспоминание о далёкой юности, о музыке и огнях на катке, о ярко освещённых фасадах кинотеатров «Художественный» и «Гигант», об улыбках студенток. Я учился тогда в авиационном техникуме и, как многие юноши, писал стихи. Однажды, взяв тетрадку, я пошёл в редакцию газеты «Восточно-Сибирская правда».

В пятидесятые годы журналисты и писательская организация располагались на втором этаже бывшего книжного магазина Макушина и Посохина на улице Карла Маркса, там, где ныне филиал краеведческого музея. Пришёл, спросил кого-нибудь из писателей, и мне показали на небольшое окошко, которое выходило на лестничную площадку. Над окошком – табличка «Приём рукописей». Стучу, и появляется лицо с чёрными усиками, волнистой шевелюрой и светлыми глазами. Мой визави в военной форме, кажется лейтенант, при орденах: «Я вас слушаю». В ответ я протягиваю тетрадку. Лейтенант заглядывает в неё, пробегает глазами и спрашивает: «Отец жив?» – «Нет». – «Он был лётчиком?» – «Нет, просто я учусь в авиационном техникуме…» – «Хорошо. Мы вам ответим», – кивнул офицер и ушёл в глубь комнаты. Это был Юрий Левитанский, я узнал его – он выступал перед студентами, и потом я видел его на фотографиях.

…В 1948 году в Иркутске развернулись жаркие дебаты по поводу статьи одного из старейших иркутских архитекторов, Коляновского, между прочим, автора проекта Русско-Азиатского банка, архитектурной жемчужины города, которая и по сей день красуется на пересечении двух центральных улиц Карла Маркса и Ленина. На страницах «Восточно-Сибирской правды» он опубликовал статью «Проблемы старого города», в которой критиковал строительство Иркутска по неутверждённому плану. (Ах, кабы знал он, что и спустя 10, 20, 30 и даже 50 лет строительство будет вестись именно таким образом!)  Дискуссия шла бурно и в печати, и в профессиональных творческих союзах. 

Кто-то дотошный подсчитал, что в 1948 году в Иркутске на один кирпичный дом приходилось 24 деревянных. Лисихинский кирпичный завод – главный поставщик строительного материала – только-только начинал реконструкцию. Но, несмотря на все трудности послевоенного времени, Иркутск строится. С весны до глубокой осени возводятся дома. И статья архитектора была как нельзя кстати. Ничего она, конечно, не изменила, да, по большому счёту, изменить и не могла – у самого планового хозяйства строительный комплекс был плохо планируемым. И приходится лишь удивляться тому, что удалось возвести, и тому, что строители 40–50-х не стёрли облик старинного города, не нанесли ему смертельного удара. 

На глазах у поэта появился «Востсибуголь» – красивое большое здание в самом центре Иркутска. В конце октября завершена укладка кирпича. К 7 ноября строители должны были уже монтировать оконные и дверные переплёты и готовить к пуску первую очередь центрального отопления в левом крыле здания. Ещё он мог видеть начало строительства тогда стадиона «Авангард», впоследствии переименованного в «Труд». 

На пересечении улиц Горького и Ленина завершается строительство жилого дома для офицеров (в этом доме располагался магазин «Гастроном»). К концу года кирпичные работы завершили, и эта часть двух центральных улиц сегодня нам хорошо знакома. Ведётся строительство и на улице Карла Маркса. Здесь встал трёхэтажный дом для офицеров МГБ (как раз против дома с мемориальной доской, которая гласила, что здесь останавливался Чехов). За 1948 год было построено 256 домов! И ещё 70 поставили ведомственные организации. 

Асфальтом покрыли 57 тысяч квадратных метров мостовых и 26 тысяч – тротуаров. Перво-наперво переделывают улицу Карла Маркса, здесь появляются тротуары и асфальтовое покрытие. Затем строители буквально «набрасываются» на площадь Труда перед Центральным телеграфом. Огораживают Иерусалимское кладбище. Чугунные решётки и каменные фундаменты отделяют историческое место от городской магистрали. Асфальтируются улицы, прилегающие к торговой площади – Центральному рынку.

В апреле 1948 года в Иркутске, как и по всей стране, снижение цен на потребительские товары. На 10–20 процентов подешевели сигареты и чёрная икра, мотоциклы и велосипеды, патефоны и водка, пиво, красная икра, автомобили.

То, что жизнь менялась к лучшему, сомнений не вызывает. И у Левитанского общий настрой в унисон с тем, что происходит в городской жизни. 

…Для Иркутска, с его просветительскими и меценатскими традициями, культура и искусство были важны чрезвычайно. Общественный тонус задавали литература, искусство, просветительство. Все бывали в гостях у всех: художники – у писателей, драматурги – у композиторов. Все вместе – в вузах. Партийное доктринёрство и заидеологизированность время от времени вытеснялись общественными инициативами, замешенными на творчестве творческими же людьми.

Иркутский поэт Сергей Иоффе вспоминал:

«В те годы были популярны шумные «литературные понедельники» при редакции «Советской молодёжи», куда я, робкий девятиклассник, приходил вместе со своими товарищами. Редакция помещалась в ту пору чуть ли не в двух комнатках на тесном третьем этаже над «Восточно-Сибирской правдой». Мы забивались куда-нибудь в угол и, затаив дыхание, слушали стихи, вникали в жаркие споры, пытались осмыслить лекции по теории стихосложения, с которыми чаще других выступал тогда ещё юный аспирант (ныне кандидат филологических наук) Ростислав Смирнов. Нам нравились задушевные строки Елены Жилкиной, меткие, неизменно вызывающие смех каламбуры Марка Сергеева – совсем молодого в то время поэта, мы с удовольствием слушали детские стихи только что появившегося в Иркутске Петра Реутского… 

Но те «понедельники», когда заседаниями литературного объединения руководил Юрий Левитанский, были для нас (да, кажется, и для всех) особенными. Словно бы отступало куда-то всё мелкое, ненастоящее, суетное, и сама Поэзия владела нами в эти часы… 

Шли годы, робкие школьники превращались в довольно бойких студентов, новые – совсем уже взрослые – интересы безраздельно владели нами. Но мы по-прежнему благоговели перед стихами Юрия Левитанского, он был нам всё так же интересен и близок. Можно было подумать, что поэт пристально наблюдает за нами, чутко улавливает все наши душевные бури, точно угадывает зарождающиеся в наших умах недоумённые вопросы».

То, о чём рассказывал Сергей Иоффе, было как раз возмещением того, что пыталась вытравить  идеология из обычной, повседневной жизни, а такие, как Левитанский, вольно или невольно противодействовали этому.

Но напрасно думать, что творческий круг был мирным, всегда открытым и созидательным. Да нет же, конечно. И в провинции котёл этот бурлил ещё как, выдавая порой такие блюда, от которых становилось не по себе. Иркутская культурная среда нередко становилась жёсткой, неуживчивой, подозрительной, бестактной. И тут она мало чем отличалась от других подобных цеховых сообществ.

Иногда это делалось из-за «любви к искусству», иногда – из-за исключительно «человеческого» соперничества, в силу воспитания, неких соб-

ственных представлений и т.п. Отвратительных с точки зрения порядочного человека персонажей в среде иркутских творческих работников было предостаточно. 

Но так же ошибочным было бы думать, что эти последние определяли содержание или даже внешний облик культурной среды. Как раз наоборот. Среда была настолько комфортной и саморегулирующейся, что все эти персонажи сразу же становились выпукло яркими. О них знали и говорили, их нередко сторонились. Предпочитали не иметь с ними дело, если только не заставляли обстоятельства. 

Какое-то время содержание и внешний облик иркутской культурной среды определяли «литературные» понедельники, среды, пятницы, творческие встречи с коллективами, дискуссии, семинары, капустники и внутренняя жизнь творческих сред, которые выплёскивали в общественное пространство свои идеи, начинания и образчики труда. Именно они и создавали тот особенный иркутский интеллигентный шарм, который всегда был присущ городу Иркутску, неформальной столице Сибири.

(Продолжение следует)