(Продолжение. Начало в №№ 19, 22, 25, 27, 30, 33, 36, 39, 42, 45, 50, 52, 55, 58, 61, 64, 67, 70, 73)

Вначале черты космополитизма искали у писателя Костюковского. В обком партии поступило письмо по поводу книги писателя «Снова весна». Как и в истории с Левитанским, Костюковского защитил Георгий Марков. Он сказал, что речь идёт о дальнейшей судьбе человека и нужно отнестись к этому вопросу со всей серьёзностью. «Можно ли разделить точку зрения автора письма и считать книгу Костюковского космополитической? Нет, нельзя. Книга эта советская, партийная. Есть ли в ней недостатки? Есть. Мелкие и крупные. Космополит – это человек, стоящий на чуждых позициях. Но было бы неверно ошибки и недостатки считать проистекающими из космополитизма…»

А вот Кунгуров юлил. «Я перечитал книгу перед тем, как сюда пойти. Меня удивило выступление Маркова, он сделался громоотводом и дал автору рецензию для книги. Рецензия носит характер личной обиды и мешает подойти к вскрытию ошибок и достоинств. Если бы книгу редактировал не такой отъявленный космополит, как Резник, то она была бы избавлена от многих ошибок… Нельзя сказать, что перед нами образец космополита и эта книга  космополитическое произведение. Из этого письма нужно отбросить попытку сбросить со счетов писателя Костюковского, но верное в письме нужно учесть для дальнейшей работы…»

Такое впечатление, что в Иркутске ситуацию с поиском космополитов решили довести до абсурда. Самым непостижимым образом в космополиты решили записать Анатолия Ольхона.  17 марта 1950 года  на писательском собрании Ольхон сделал заявление, в котором протестовал против высказываний отдельных товарищей, что «рассадником космополитизма является Ольхон…». То ли в ответ на чьи-то совершенно дурацкие высказывания, то ли искренне усмотрев для себя опасность, Ольхон в свою очередь в космополитизме обвинил не только Костюковского, но и Лифшица, который написал хорошую рецензию на рукопись книги Левитанского. 

В конце 1949 – начале 1950 года в Иркутске таки обнаружили «настоящего» космополита. Им стал профессор Иркутского госуниверситета, заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы, старейший член Союза писателей СССР Алексей Абрамович. В январе 1950 года на заседании бюро Иркутского отделения Союза писателей СССР обсуждался вопрос «О проведении собрания писателей в свете постановления ЦК КПСС о грубых ошибках А. Абрамовича». Собрание наметили на 27 января. Докладчиком определили Кунгурова. Решили пригласить научных работников. Юрий Левитанский на этом бюро присутствовал и мог наглядно убедиться, что на самом деле идеологический ярлык имел убийственное значение для последующей судьбы известного учёного. 

Трудно сказать, по какой причине «сорвался» Абрамович, но предыстория его травли была такова. Цитирую иркутского историка Казаринова: «В декабре 1949 года, выступая на кафедре, Абрамович сказал, что роман А.М. Горького «Мать», вопреки утверждению учебной программы, не является произведением социалистического реализма, а идеология Горького до революции 1917 г. не совпадала с идеологией большевистской партии. Эти высказывания Абрамовича с подачи некоторых преподавателей 

пединститута стали известны работникам обкома ВКП(б). Однако вызванный в отдел пропаганды и агитации обкома партии Абрамович заявил, что оценка Молотова, данная Горькому на похоронах последнего, не в полной мере характеризует творчество пролетарского писателя. Такая позиция в обкоме ВКП(б) в январе 1950 г. была расценена как «антипартийные взгляды, наносящие серьёзный вред делу воспитания студентов». Ректору университета и декану историко-филологического факультета бюро обкома партии указало на то, что они своевременно не вскрыли «по существу  космополитических взглядов Абрамовича», а ему самому объявило выговор с занесением в учётную карточку члена партии».

Дальнейший сценарий расправы с Абрамовичем можно было легко предугадать: в ходе многочисленных партийных, научных собраний и обсуждений нашли множество ошибок и заблуждений у коллеги. Защищённая докторская диссертация была подвергнута задним числом критике, и успешная защита была отменена. Затравленный в буквальном смысле всеми этим событиями талантливый учёный и писатель был вынужден в 1950 году покинуть Иркутск.

Как реагировали на всю эту историю провинциальные литераторы? Удивлялись? Негодовали? Воспринимали как должное? Протестовали? Верили?

При отсутствии прямых источников ответить трудно. Немало косвенных доказательств, что в массе своей в 40–50-е и даже в 60-е годы большинство иркутских литераторов принимали идеологические постановления как должное, как некий важный элемент в развитии советской литературы и культуры в целом. Возьмём другой пример: оценку августовского постановления 1956 года Борисом Слуцким, Давидом Самойловым и Сергеем  Наровчатовым. Вот что писал в своих воспоминаниях Давид Самойлов: «На другой день после приезда Слуцкого пришёл Наровчатов. Время не давало отдыха. Это чувствовалось в общественной атмосфере. В печати, в озадачивающих постановлениях ЦК наша трой-

ственная беседа проходила в духе откровенного марксизма. Мы пытались рассуждать как государственные люди и понять суть происходящего. Концепция Сергея была такова: постановление о ленинградцах – часть обширного идеологического поворота, который является следствием уже свершившегося послевоенного поворота в политике… Складывается коалиция для будущей войны, где нам будут противостоять англичане и американцы. Отсюда резкое размежевание идеологий. Возможно восстановление коминтерновских лозунгов. Литература отстала от политики. Постановление спасает от мещанской узости и провинциального прозябания…»

В 1947 году Левитанский делает первую попытку вернуться в Москву. Он пытается поступить на заочное отделение Литературного института. Иркутское отделение просьбу Левитанского поддержало и просило директора Литинститута Гладкова о зачислении иркутского поэта в институт. Георгий Марков писал: «Тов. Левитанский – молодой способный поэт. Его стихи публиковались в литературно-художественном альманахе «Новая Сибирь». В настоящее время тов. Левитанский работает над первой книгой своих произведений, намеченных к изданию Иркутским областным издательством в 1947 году». По каким причинам в итоге он не от-правился на учёбу, неизвестно. 

Как уже говорил сам Юрий Левитанский, в 1947 году он активно писал в «Советский боец». Работа в этой военной газете была одновременно и источником дополнительного заработка, и своего рода общественной деятельностью. Последней в СССР должны были заниматься все. Отсутствие таковой вызывало подозрения, критику и, в зависимости от обстоятельств, осуждение или даже оргвыводы, в особенности когда речь шла о людях творческой профессии. Ты можешь не публиковаться годами, не иметь постоянной работы, но если ты «общественник», власть закрывала на всё остальное глаза. 

В «Советском бойце» ему приходилось писать и «прозу». Одна из зарисовок называлась «Крылатые воины». Это рассказ о тех, кто летал на небесных тихоходах У-2, тех, кто доставлял немцам  немало беспокойства.

Военная тема, причём пропущенная через свой опыт, никогда не оставляла Левитанского. Да и зачем? Здесь он, несмотря на свои годы, не просто очевидец – знаток, за плечами которого не одна – две войны.

К прозаическим «опытам» следует отнести и материал «Дом у дороги» под рубрикой «Книги сталинских лауреатов». Назвать эту заметку о поэмах Твардовского критикой не повернётся рука. Обычный библиографический пересказ. Обращают внимание разве что эти строки: «Поэма «Дом у дороги» принадлежит к числу тех произведений, которые невозможно читать без большого душевного волнения, а когда прочтёшь – навек породнишься с его героями. И навсегда оставят они в сердце след. Произведение большого пафоса, мужественное, благородное, оно напоминает о неисчислимых муках, перенесённых нашим народом».

Современному читателю сам набор слов Левитанского покажется пафосным, что в принципе несовместимо с его дальнейшим творчеством, таким  свободным от любых схем, мнений (кроме личного, разумеется), советов. И, как мы понимаем, никто не заставлял его произносить именно такие слова и в такой интонации. Значит, это было в тот момент именно то, что на сердце, в мыслях. А если подумать, то с точки зрения повседневного военного быта слова и мысли хорошие, добрые. Можно не сомневаться, что и поэтическое настроение молодого Левитанского настроено на эту волну – на истинный патриотизм, надежду на лучшее.

Через несколько номеров он публикует стихотворение «Солдатская дружба». Мораль его не нова, в той или иной форме использовался и сюжет. И не слышны ещё знаменитые повторения Левитанского, глагольные конструкции, но нота взята высокая. И она-то как раз чувствуется хорошо и сильно.

В «Советском бойце» он, вероятно, впервые пробует себя в сатирическо-юмористическом жанре. Целые полосы небольших стихотворных посланий «по поводу» он выпускал в соавторстве с местными иркутскими художниками.

И даже когда он пытается писать о войне с юмором, по случаю, всё равно он опытный фронтовик, хлебнувший и пороху и крови.

(Продолжение следует)