Детство Геннадия Мезенина прошло в Тулуне. «Целыми днями на речке пропадали», – совсем по-мальчишески улыбается Геннадий Фёдорович. 

– Отца взяли в армию в 1939 году, после окончания рабфака, – вспоминает он, – а в 1941-м отправили на курсы младших лейтенантов. Все военные годы он провёл в Забайкальском военном округе. Позже, до 1951 года, мы жили в воинской части в Иркутске в районе Красных казарм, пока однажды за отцом не пришёл посыльный с вызовом в штаб, а оттуда его сразу отправили в Корею на два с половиной года. Пока отец воевал, мы с мамой жили в Тулуне у бабушки с дедушкой. В 1956 году армию сокращали, и отец, которому оставалось лишь три месяца до пенсии, попал под сокращение. Поскольку он был по профессии механиком, стал работать начальником мехколонны в Тулуне – тогда как раз строили ЛЭП 500, – потом ушёл главным механиком в карьер. 

– А вы как выбрали свою профессию?

– Вообще-то я готовился поступать в Московский институт международных отношений. Но мать не хотела, чтобы я уезжал. В газетах – я выписывал «Комсомолку» и «Советский спорт» – в 60-е годы много печаталось про ГЭС, тепловые станции. Мне показалось, что это интересно. А тут ещё в журнале Восточно-Сибирской студии кинохроники увидел как-то ремонт турбины и решил: поступаю на энергетический. В школе я учился прекрасно, но поступать было сложно – конкурс бешеный, а учиться ещё труднее: из 31 человека в нашей группе окончили институт только 13. Самыми трудными были, пожалуй, два предмета, у нас даже говорили: «Начерталку сдал – можешь влюбиться, сопромат сдал – можешь жениться». 

Заканчивал я политехнический институт по специальности «тепловые и электрические станции». С четвёртого курса началась специализация по турбинам. На практику мне повезло попасть на монтаж турбин на Ермаковской ГРЭС в Павлодарской области в Казахстане, увидел весь процесс. С преддипломной практикой опять повезло: направили в ОРГРЭС – организацию по рационализации и эксплуатации электрических станций в Новосибирске. Диплом я писал по Ермаковской ГРЭС, видел пуск и наладку. И там, и в ОРГРЭС был собран очень хороший коллектив, учителя у меня были прекрасные. После института по распределению меня взяли в «Иркутскэнерго».

– Это считалось престижно?

– Конечно! Я попал в службу наладки. Первое время занимался чисто эксплуатационным направлением. Тогда проводились балансовые испытания турбин, это очень сложная процедура. Где-то через полгода Геннадий Александрович Ерофеев, замначальника службы наладки, говорит: «У нас не хватает специалистов по системам автоматического регулирования турбин, включайся». Отправили меня на курсы в Запорожье, где преподавал один из конструкторов с Уральского турбомоторного завода. Он хорошо преподнёс конструктивные особенности и методы настройки уральских турбин, что позволило быстро освоить их наладку, настройку и испытания. Такие турбины были установлены на многих станциях в нашей энергосистеме. 

В настройке турбин требуется тщательность, крайне сложен сам процесс регулирования. Например, нужно очень точно выставить зазоры для клапанов парораспределения. Много приходилось читать и учиться уже на производстве. 

В 1972 году я снова поехал на курсы, но уже на Ленинградский металлический завод. Через год, что было редкостью в те времена, мне 10 рублей добавили к зарплате, а ещё через два месяца дали должность старшего инженера. 

В то время у «Иркутскэнерго» не имелось своих слесарей, была создана организация «Востокэнергоремонт». Но специалистов по турбинам им не хватало, поэтому я всё время работал с ними. 

Наступил 1974 год, меня стали звать в «Востокэнергоремонт». Зарплаты там были значительно выше, но у меня сложились тёплые, дружеские отношения с Ерофеевым, не хотелось его подводить. Объяснил ему: «Дело такое: я их натаскаю, лабораторию создам – нам же легче будет работать – и вернусь». Он без вопросов дал мне перевод, и я стал прорабом – начальником лаборатории регулирования. В том же году у меня родилась дочь. 

И вновь я еду на курсы в Ленинград. Поскольку опыта было уже достаточно, преподаватель меня назначил старостой и посадил рядом принимать экзамены. Ко мне очередь выстроилась, два прибалта из «Каунасэнергоремонта» просят поставить «пятёрки» – им тогда премию обещали по 50 рублей. А мне жалко, что ли? Позже к этому случаю ещё вернусь.

Поработал я в «Востокэнергоремонте», там постоянные командировки: Райчихинск, Улан-Удэ, Чита плюс станции Приангарья. Из одной командировки приезжаю – дочка уже ползает, возвращаюсь из следующей – ходить пытается. Чтобы быть ближе к семье, я решил вернуться в «Иркутскэнерго». А начальник цеха меня никак отпускать не хотел, перевод не давал. Мы с ним в одном доме жили, только в разных подъездах, хорошие, тёплые отношения были. Но когда я написал заявление на увольнение, он со мной около года даже не здоровался. 

– В «Иркутскэнерго» на какую должность пришли? 

– Начальником турбинного сектора. На меня были возложены функции по наладке, испытаниям системы автоматического регулирования турбин, а также руководство сектором, включая экспресс-испытания турбин. Испытания не такие полные, как балансовые, но такие же обязательные: нужно было определить КПД, оптимальные режимы турбины и так далее.

– Вы работали не только в Иркутской области. Расскажите, пожалуйста, как впервые попали за границу.

Среди любимых дел Геннадия Фёдоровича, кроме энергетики, – рыбалка, шахматы и кулинария

– Однажды в 1979 году звонит мне Владимир Никитич Гусев, начальник цеха (его назначили руководителем группы советских специалистов, которые отправлялись во Вьетнам, на ТЭС «Уонг Би»), спрашивает, не хочу ли я поехать в загранкомандировку. Конечно, я был только «за». Надо было пройти медкомиссию. Давление у меня было идеальное, всё нормально. Заодно, пока сидел в очереди на осмотр, так начитался плакатов о вреде никотина, что бросил курить. 

На «Уонг Би» на позиции старшего инженера я должен был заниматься наладкой. Во Вьетнам приехали, посмотрели, думаю: «Какая там, к чёрту, наладка!» Станции было уже 25 лет. Строили её наши же, турбины в общем-то простые, кондиционные «калужанки» и пятидесятимегаваттные ленинградские. Все их, конечно, прекрасно знали. Я стал начальником турбинно-ремонтного цеха. Вспомогательное оборудование было в безобразном состоянии, нужно было всё ремонтировать.

– Почему станцию так запустили?

– Сложность в том, что ТЭС работает на воде реки Уонг Би, которая имеет связь с морем, поэтому она солёная. Соответственно, её нужно обессоливать. Чтобы оборудование работало нормально, не ржавело, нужно удалять кислодород. Там же не было никакой деаэрации. Да и вьетнамцы относились к оборудованию порой невнимательно.

Работа была очень тяжёлая. Во-первых, климат – 100-процентная влажность, жара. Турбинный цех – это с нулевой по 21-ю отметку, насосное оборудование, подогреватели, работать приходилось на всех отметках. Полностью меняли водяную камеру конденсатора, который пар охлаждает, – там всё сгнило. Турбины капитально ремонтировали.

Непривычно было трудиться шесть дней в неделю, но в воскресенье обязательно на море, благо рядом, до бухты Халонг минут 40 ехать, там шикарные места. Однажды на праздники ездили на родину Хо Ши Мина в Дананг.

Освоившись немного, сделал вызов жене с дочерью. И тут началась война между Китаем и Вьетнамом. Всех женщин и детей решили эвакуировать. Китайцы уже на 60 км углубились на территорию страны, кругом паника. Я опять закурил, – усмехается Мезенин. – Но война эта быстро закончилась, семья приехала, жене с дочерью там очень понравилось. У меня была двухкомнатная квартира, в спальне кондиционер. Снабжение было отменное – для советских специальный магазин. Первый раз в жизни там я покупал балык осетрины, больше нигде черешневого варенья не пробовал. Зарплаты были в несколько раз выше, чем в Союзе, – 148 долларов, или 450 рублей. Когда я приехал домой в отпуск смотреть Олимпиаду, талоны и дефицит меня поразили. 

– Как с вьетнамцами друг друга понимали?

– Среди них многие знали русский язык, поскольку учились в Союзе. Специалистов наших там было мало, в турбинном цехе сначала один я, к моменту моего отъезда – уже трое. Тяжело было с ними работать, потому что они халтурили, делали тяп-ляп. А спросишь: «Кто научил так делать?» – говорят: «Ленсо» (так называли русских). 

Геннадий Фёдорович касается ордена на груди – звезды среди других наград: медалей «Ветеран труда», «Ветеран «Иркутскэнерго» и прочих знаков отличия. 

– Первую правительственную награду, орден Дружбы народов, я получил там же. К насосной от реки Уонг Би вели три нитки трубопровода. Свищи идут и идут, стали проверять. Стенка трубы должна иметь толщину десять миллиметров, а оказалось где два миллиметра, а где всего полтора. Одну линию вывели полностью на замену. Вдруг у электриков что-то случилось с двигателем на одном из насосов, остаётся одна нитка в работе. Как раз 6 ноября, перед праздником, укороченный день. И тут прибегает начальник смены, вьетнамец, – прорвало третью нитку между задвижкой и насосом. Я туда – вода хлещет, уже идёт ограниченная нагрузка, есть угроза затопления насосной, которая находилась на глубине 10 метров. Говорю: вырезайте сегмент трубы, тащите резину, домкраты. Придумали, как прижать, всё обварили. В «Востокэнергоремонте» я научился и общему ремонту, не только регулирование знал. Только к 10 часам вечера я пришёл на банкет – специально для советских в клубе накрывали столы.

Прошло какое-то время, для семи лучших работников организовали экскурсию в Хошимин (Сайгон), я попал в их число. Перед поездкой коллеги мне надавали заказов: Сайгон славился своим натуральным жемчугом. А утром на оперативке за день до отъезда говорят: «Товарищи, готовьтесь к поездке, а Мезенин не едет. Он едет в Ханой, ему будут вручать правительственную награду». Я был первым за всю историю станции, кто получил этот орден, всего во Вьетнаме его вручили семерым советским работникам. Такой приём хороший правительственный, по-русски все шпрехают, а меню лежит на вьетнамском. Я уже знал, что «ка» – это рыба, её и заказал, чтобы не ошибиться – запросто могли и собачкой накормить. 

– Как долго вы работали во Вьетнаме?

– Ехал на год, потом продлил контракт ещё на год, потом ещё на полгода. Дочери надо было идти в школу. В общем, вернулся я, чуть поработал, Валерий Всеволодович Елизаров, начальник службы, ушёл на должность директора Ангарских тепловых сетей, Ерофеев стал начальником, а я – замом. Работы непочатый край. Весь свой опыт я передавал молодым специалистам – Николаю Кудрявцеву, Андрею Андрееву и Олегу Белоусову. Перед нами приказом министра была поставлена задача провести испытания на сброс нагрузки на всех турбинах. 

– Не могли бы вы пояснить, что это значит?

– Если генератор отключится от сети, турбина должна остаться на холостом ходу, чтобы потом можно было «подхватить». Прежде такие испытания практически не проводились, мы их делали, только когда турбина шла с монтажа. Испытали все до одной турбины системы – больше пятидесяти штук, от мелких до самых крупных, – в основном мы втроем: Коля, Андрей и я. 

А все турбины в системе «Иркутск-энерго» после монтажа налаживал я. Игорь Вагин тогда был шеф-инженером на ТЭЦ-9, турбину монтировал. У него не закрывается сервомотор, и всё. Он провёл ревизию, но ничего не нашёл, всё чисто. Однако я обнаружил разрыв диафрагмы конуса обратной связи. Наша троица помогла ему настроить турбину, испытали её полностью. Такие случаи с ленинградскими турбинами были на многих станциях. 

Ещё интересный случай. В День энергетика мы приехали налаживать турбину №4 на Ново-Иркутской ТЭЦ. Около 12 часов ночи Ножиков, в то время управляющий трестом «Востокэнергомонтаж», проводил штаб, где собралось всё руководство ВЭМ и НИТЭЦ, ждали, когда закончим наладку. Комиссия разбрелась по станции, главный инженер ВЭМ Потапов в ондатровой шапке, в очках, дублёнке подошёл к турбине. Смотрит, что мы делаем. Уже ночь, а у нас работа в разгаре. На масляном насосе стоял двигатель для создания повышенного давления при промывке насосной системы. Насос внизу, а манометр на 

12 м выше. Я инструктирую: «Коля, когда давление будет подходить к 14 кг на квадратный сантиметр, стучи по рифлёнке. А ты, – говорю машинисту, – медленно открывай задвижку, пока он не постучит. А я засеку, когда всплывут золотники». Ну, Коля отчего-то прозевал момент. Шапка ондатровая, очки, дублёнка – всё залито маслом, Кудрявцев пытается прикрыть отсечной золотник ведром, а масло всё равно хлещет. Но к утру турбину раскрутили. Все довольны, мы тоже. 

Как раз перед этим нам с Кудрявцевым как лучшим работникам вручили значки ударников пятилетки. Меня в качестве поощрения послали в Москву на курсы начальников цехов наладки. Одновременно мне пришёл вызов из Снечкуса (с 1992 года – город Висагинас в Литве. – «СЭ») с Игналинской атомной станции на должность начальника участка или прораба. Всё, что на курсах рассказывали, я уже знал, потому рванул на Игналинскую – посмотреть, что там и как. Приезжает начальник цеха, думаю: где я его видел? А он как кинется обнимать – оказалось, один из тех, кому я «пятёрки» тогда поставил. Расспросил, что делают, какие оклады – да всё то же, что и у нас, только пар радиоактивный. И как-то я прирос уже к Иркутску, отказался. 

Приезжаю с курсов, а мужики хохочут, поздравляют: «Теперь ты начальник котлотурбинного сектора, а не замначальника службы». Пришло упорядочение штатного расписания, всех на должность понизили. А тут на Ново-Иркутской освободилось место замначальника цеха централизованного ремонта, и я решил туда уйти. Вызывает меня Варнавский, управляющий Иркутской энергосистемой. Я высказал ему свои обиды: в День энергетика правительственную награду дали, а потом в должности понизили. А он мне: «Слушай, может, в загранку съездишь на пару лет?» Так я отправился в Монголию и в итоге проработал там 4,5 года – с декабря 1986 по лето 1991. 

– В этом дружественном государстве как складывалась работа?

– Оборудование было мне знакомо, турбины новенькие, должность – замначальника турбинного цеха по ремонту, а условия работы были совершенно другие. В каждой из пяти бригад у меня были русский мастер и русский бригадир, хорошие ребята, но недостаточно квалифицированные. Здесь мне помог Геннадий Михайлов, работавший в Минтопэнерго Монголии, с его помощью я пригласил прекрасных специалистов из ВЭМ.

Хотел уехать в 1990 году, когда создавалось предприятие «Иркутскэнергоналадка», меня пригласили директором, а жена предложила остаться, чтобы дочка могла закончить 11 класс. Когда в 1991 году я приехал, денег было как у дурака махорки, а купить на них уже ничего нельзя. Шесть с половиной лет не курил и начал опять. 

Вернувшись, я работал начальником сектора турбин, регулирования и вибрации, но отношение к наладке в системе изменилось, и я возглавил лабораторию регулирования в «Иркутскэнергоремонте». 

– Помимо работы как была организована жизнь советских специалистов за границей?

– В Монголии мы прекрасно жили. У меня было такое увлечение: два раза в неделю  ходил в шахматный клуб, был даже чемпионом Улан-Батора среди советских, три раза в командном зачёте брали призовые места. По книжным магазинам любил ходить, собрал отличную библиотеку. 

– Есть ли у вас любимый писатель?

– Много. Пикуля люблю, очень нравится Анатолий Иванов: «Вечный зов», «Тени исчезают в полдень», «Повитель». Дюма люблю бесконечно, вообще люблю приключения. А внуков не могу заставить читать. Старшему в августе будет 18, он блестяще окончил школу, вопреки моим советам идти в энергетику выбрал биологию и укатил в Новосибирск учиться, причём поступил на бюджет.

– Никогда не жалели, что не поехали поступать в МИМО?

– Выбранной специальностью я доволен. По молодости, бывало, со станции не уходил несколько дней – поспишь на диване, и дальше. Работа хоть и сложная, но очень интересная. Единственное, о чём жалею, – что отказался от директорства в «Иркутск-энергоналадке». Можно было создать организацию типа ОРГРЭС, во многих системах они есть. 

Отработав в энергетике 37 лет, Геннадий Фёдорович в ноябре 2006 года ушёл на заслуженный отдых. Сейчас с радостью посвящает своё время любимым внукам, говорит, что приятно бывает порадовать мальчишек каким-нибудь блюдом собственного приготовления, когда они приходят в гости. 

– Моё фирменное – бефстроганов и картошка на сливочном масле, – улыбается Мезенин.