Передо мной предстала зрелая дама в струящемся платье в пол с потрясающими украшениями на запястье и шее. Это были такие куски металла, из которого буквально «вырывались» дикие камни. Как ни странно, изделие не смотрелось на его хозяйке нелепо или вызывающе, а только придавало шарма. Тогда я узнала Раису Моисеевну в другом качестве: как эксперта по минералам, заведующую кафедрой геммологии иркутского вуза. Наш разговор шёл о ювелирном искусстве Иркутска, художниках и ювелирных коллекциях. Спустя несколько месяцев беседа продолжилась на газетных страницах.   

– Раиса Моисеевна, вам было трудно определиться с профессией?  

– Когда я училась в школе, классе в шестом опубликовала свои первые стихи в «Советской молодёжи». Очень вдохновилась этой публикацией и решила, что надо идти на факультет журналистики. В то время на этот факультет можно было поступить, только если у тебя есть стаж работы. Было жаль терять время, мне очень хотелось учиться в университете. Дельный совет тогда мне дала мама моей подруги. Она сказала, что литературу, поэзию своей профессией делать нельзя: молодые все стихи пишут. А потом, когда вырастают, получается трагедия. Так же, как плохим врачом или педагогом, нельзя быть плохим поэтом. Неизвестно, каким ты будешь поэтом и будешь ли вообще, но нужно иметь какую-то профессию, например геолога. Они все романтики, ходоки, все пишут. Я послушалась совета, выбрала геологию и в этой науке пошла совсем не на женскую специальность. О чём абсолютно не жалею. 

– Можно себе представить, какая атмосфера царила в среде геологов несколько десятилетий назад… 

– Геология – это не столько профессия, сколько специфический образ жизни. Вместе с преподавателями мы выезжали на полевые работы на целое лето с первого курса. Коллектив преподавателей и студентов был неразрывен, эта традиция продолжалась из поколения в поколение. Геологический факультет Иркутского государственного университета я заканчивала в 1970 году, тогда он был одним из лучших геологических факультетов страны. Геологическая наука была на подъёме. А поскольку большая часть геологии была сосредоточена за Уралом, в Сибири, лекции нам читали, наверное, лучшие специалисты в стране. Все они были действующими геологами. Мощные работы в то время шли в Иркутской области. Искали алмазы, золото. Я получила фундаментальное образование, его качество ощущаю до сих пор.

– Какая отрасль геологии стала сферой вашего научного интереса?

– Моя специальность называется «геотектоника». Это наука о движениях земной коры, разломах, сейсмических процессах. Именно в этой области сложились мои основные профессиональные успехи. По тектонике у меня написано 12 монографий. Мои личные находки, научные разработки вошли в некоторые разделы учебника по геотектонике, написанного моими московскими коллегами. Могу похвастаться, что моими наработками пользуются тектонисты во многих уголках России при оценке разломов земной коры. 

Когда в 1987 году в Спитаке произошло землетрясение, я была в числе 20 экспертов, которые вошли в государственную экспертную комиссию по ликвидации последствий землетрясения. Два года я работала в Армении. Приезжала в Иркутск, блоком читала лекции студентам, потом снова уезжала в Спитак. Экспертировала различные объекты: атомную электростанцию, многие гидроэлектростанции, жилые дома. В Спитаке были написаны некоторые книги по последствиям этого землетрясения. Там работало много людей из разных уголков мира. Общение мы продолжили и после того, как закончили работу в Армении. Например, по приглашению польских коллег мне довелось побывать в нескольких геологических экспедициях в Польше. Кроме того, я выполнила много работ по оценке сейсмотектонической ситуации на Кавказе, в Закавказье, в Крыму, на Камчатке. На протяжении 20 с лишним лет почти каждый год езжу в экспедиции в Китай. Это высокосейсмоактивный регион, и вместе с коллегами-тектонистами мы также изучаем состояние земной коры. 

– Как случилось, что вы резко сменили направление деятельности и практически с нуля стали осваивать другую сферу? 

– После перестройки изменилась жизнь в стране, вслед за этим должно было измениться и образование. В 1995 году по программе TACIS я вместе с другими преподавателями из Иркутска обучалась на курсах за рубежом. Четыре месяца мы жили и работали во Франции и Италии, вникали в новую экономическую ситуацию, чтобы потом эти знания использовать на Родине. Надо сказать, моя учёба прошла успешно. Группа, руководителем которой меня назначили, вышла на первое место среди пяти коллективов. Справедливые вопросы, с которыми меня встретили коллеги по возвращении: чему я там научилась, как я могу помочь своему факультету.

 Требовался конкретный план, и он появился достаточно скоро. «Надо открывать новую специальность, – рассуждала я. – Но не сейсмичности же учить студентов, этому мы их и так учим! Специальность должна быть прикладной, востребованной, например, обработка камня и создание ювелирных украшений». Я стала узнавать, есть ли в стране такая специальность. Как человек Интернета (тогда сеть только начинала функционировать), зашла через компьютер и мгновенно нашла вуз, который в порядке эксперимента открыл специальность «технология художественной обработки материалов». Я поехала в Москву, в этот вуз, познакомилась с людьми, предложила себя в качестве соратника. В 1996 году я открыла кафедру геммологии в своём университете, мы стали учить студентов художественной обработке камня и изготовлению ювелирных изделий. Идея оказалась продуктивной, потому что на эту специальность сразу возник спрос. Первые пять лет мы набирали студентов только на коммерческой основе.

– Раз такая специальность востребована, значит, в Иркутске есть мастера, художники, которые занимаются ювелирным искусством. По каким критериям можно судить об уровне их работ?

– Изделия иркутских художников признаны не только в России, но и в мире. Особенно это касается камнерезных изделий.  Работы иркутских художников-камнерезов входят в лучшие частные коллекции. Бывает, мастер ещё не завершил работу или она существует только в эскизе, но уже известен будущий владелец произведения. 

Иркутских мастеров многократно отмечали самыми престижными в мире ювелиров наградами. Например, дипломами международной выставки «Ювелирный Олимп», которая ежегодно проходит в Санкт-Петербурге. Работы иркутян принимают лучшие экспозиционные залы России и мира. Сейчас в России городов, в которых камнерезное искусство существует в таком ярком проявлении, немного. Это, прежде всего, Санкт-Петербург, Екатеринбург и Иркутск. Вот, пожалуй, и всё. Ювелирных центров тоже не так много: Москва, Санкт-Петербург, Кострома и снова Иркутск.

– Почему нам, жителям Иркутской области, так мало известно о земляках, «в камне вытачивающих» славу нашего края?

– Большая беда – непросвящённость людей, она снижает достижения в любой области, в том числе в ювелирном искусстве и ювелирном дизайне. Для некоторых людей бижутерия, ювелирные украшения, драгоценности как таковые и нечто сделанное руками – что-то близкое. На самом деле ювелирное искусство и ювелирный дизайн – вещи очень разные. То, что продаётся в ювелирном магазине, и то, что можно увидеть на ювелирных выставках, тоже разные вещи. Иногда изделие, которое стоит больших денег, в художественном смысле не является очень уж привлекательным. А вещь, которая оценивается не так дорого, в художественном отношении может оказаться настоящим шедевром. Спрос определяет цену, а он формируется знанием и незнанием людей. В прошлом году я написала книгу «Кольцо Прометея. Ювелирные коллекции Иркутска», её великолепно проиллюстрировал фотохудожник Александр Князев. Мы попытались вполне доступно и образно показать, что такое ювелирное искусство, что такое ювелирный дизайн, как зародились ювелирные промыслы в нашем городе. В этой книге прослеживается более чем 300-летняя история ювелирного искусства Иркутска, отдельные главы издания посвящены наиболее интересным современным художникам. Я считаю, что наш город абсолютно уникален в этом отношении. В 18-19 веках он был ювелирной столицей Сибири. Во второй половине 20 века он стал если не столицей, то очень приметным в ювелирном мире городом. 

–  Объясните, в чём разница между ювелирным искусством и ювелирным дизайном?

– Ювелирное искусство – это только то, что делает ювелир-художник, воспроизвести такую вещь сложно. Ну и, кроме того, этого и делать не надо, потому что художник создал нечто неординарное – произведение искусства. Такие изделия были востребованы в прошлые времена, до начала 20 века. В конце 19 века на фоне промышленной революции появилось много людей, которые желали иметь ювелирные изделия, но не хотели ручной работы, потому что на тот момент с началом промышленной революции индустриальные изделия выглядели привлекательнее. Тогда стали активно внедрять промышленное производство ювелирных изделий, которые выходили малыми сериями. Эти изделия были красивы, но художник, который их создавал, теперь уже знал, как совместить художественную идею с технологическим воплощением. В 20 веке такого художника назвали дизайнером. Индустриальные ювелирные изделия не подделки, а всегда высокотехнологичные вещи, которые делают малыми сериями на производстве. Эти изделия получили название «индустриальный дизайн». У его истоков стояла, например, знаменитая российская ювелирная фирма Карла Фаберже. С индустриального дизайна начинали такие всемирно известные ювелирные дома, как Картье, Бушерон, Тиффани. И у нас в регионе есть компании, которые работают в этом направлении. Тем не менее  в ювелирных магазинах мы чаще всего видим изделия уровнем пониже, к искусству они обычно имеют отдалённое отношение.

Существует ещё одно направление дизайна, оно родилось в начале прошлого века. Это так называемый концептуальный дизайн. У его истоков стояли две женщины. Одна – известная всем Габриэль Шанель, другая не так известна – американка Мириям Хаскель. И та и другая считали, что украшения должна носить любая женщина вне зависимости от её достатка. Можно сделать красивые, броские или, напротив, сдержанные и элегантные украшения, и они будут недорогими и доступными. Во второй половине  20 века эти идеи воплотились в виде бижутерии, ценовая политика которой варьируется в широких пределах. 

– Вы сказали, что в 18-19 веках Иркутск был ювелирной столицей Сибири. Какие для этого существовали предпосылки?

– Ювелирное искусство Иркутска зародилось одновременно с основанием нашего города. Вместе с первопроходцами на новые земли пришли ремесленные люди. Причём ремесленников было гораздо больше, чем служилых людей. Они заложили острог со множеством его строений, возвели храм. Потребовались мастера, которые бы резали иконостасы, писали иконы, изготавливали наперстные и нательные кресты, оклады икон и Евангелий. Известно имя первого в Иркутске серебряника (так раньше называли ювелиров), он есть в списке первожителей города, – Тимофей Серебряников. Этот человек основал клан ювелирных дел мастеров. В 18 веке в Иркутске серебряным делом занимались 25 семей. Это очень много для небольшого в то время поселения. Для сравнения: иконописным делом в нашем городе были заняты 20 семей, колокольным делом – 11 семей, резьбой иконостасов – четыре семьи. А основной предпосылкой, естественно, являлось минеральное богатство Сибири – наличие месторождений цветных камней, золота, серебра.

– Наверное, не менее важное условие – спрос. Ведь ювелирные украшения даже сейчас могут себе позволить покупать люди с достатком. А тогда Иркутск был очень богатым городом.

– Разумеется, но для расцвета ювелирного искусства одного достатка мало. Важно, чтобы на высоте был общий уровень культуры общества. В Иркутске всё это присутствовало. На нашей земле возникли кланы коллекционеров и меценатов. Богатые люди считали меценатское дело служением отечеству, да и вообще коллекционирование – дело, угодное государству. Понимали, что этим поддерживается слава России. Покупка картин, скульп-тур, ювелирных изделий даёт развиваться талантливым людям. В Иркутске было много богатых купцов, золотопромышленников, которые остались известны благодаря своему коллекционированию: Сибиряковы, Сукачёвы, Медведниковы и много других. В нашем городе жила одна из самых знаменитых коллекционеров ювелирных украшений Варвара Базанова-Кельх, её имя известно в мире любому человеку, интересующемуся ювелирным искусством. Она была внучкой золотопромышленника Ивана Базанова. Не секрет, что муж Варвары Александр Кельх, необыкновенно любя свою жену, испросил у императора разрешение заказывать в мастерской Фаберже яйца не только для императрицы, но и для Варвары. Поэтому каждый год создавалось два яйца: одно, поменьше, для императорской семьи и другое, побольше, для Кельхов. Почему побольше? Яйца для императорской семьи уже делались раньше, у них был определённый размер. Сейчас известно, что Кельх платил не только за яйца для Варвары, но и за подарки для императрицы. После кончины Варвары в Париже яйца и другие драгоценности от Фаберже были распроданы на разных аукционах – Кристи, Сотбис. Сейчас изделия находятся в разных коллекциях, некоторые из них были куплены Виктором Вексельбергом.

– Есть ли сегодня в Иркутске коллекционеры? Можно их сравнить с предшественниками?

– Люди есть, но сравнить их с коллекционерами 19 века я, к сожалению, не могу. Хотя наши, иркутские коллекционеры проявили себя совершенно замечательно как минимум один раз. Владельцы произведений ювелирного искусства держат свои коллекции закрыто. Но в прошлом году Наталья Бакут с камнерезными  работами своей мастерской была приглашена в Константиновский дворец в Санкт-Петербурге. Месяц шла выставка. Но чтобы показать работы во дворце, их нужно было получить, они же все находятся в частных коллекциях, мастера почти ничего у себя не держат. Все вещи продаются. Иркутские коллекционеры и некоторые московские дали изделия на выставку. Сразу по окончании выставки москвичи свою собственность забрали, а иркутяне разрешили показать работы в нашем городе. Но это оказалось не так просто, ведь изделия такого класса и такой стоимости надо охранять. К сожалению, областное министерство культуры от выставки отказалось, чиновники сказали, что это слишком хлопотно. «Лучше бы вы из дерева резали. А с камнем большие проблемы» – такой был ответ мастерам от культурной руководительницы. Тогда иркутские коллекционеры сами нашли деньги на охрану, и горожане могли в течение двух недель  любоваться этой редчайшей экспозицией. 

– Сколько может стоить готовое изделие?

– Спектр цен очень широк: от нескольких тысяч рублей до нескольких миллионов. У нас в Иркутской области этот рынок достаточно закрыт, цена изделий обычно не оглашается. В среднем это сотни тысяч рублей. Самое дорогое изделие, цену которого я видела в одном из московских художественных салонов, стоит около трёх миллионов рублей, но знаю, что бывают и дороже. 

– Много ли в Иркутске коллекционеров, знатоков ювелирного искусства? Можете назвать имена этих людей?

– Много их быть не может. Чтобы покупать такие вещи, нужно обладать определённым количеством свободных денег. Множество изделий, не только камнерезных, но и ювелирных, могут существовать исключительно как произведения искусства. Их никогда не наденут, а приобретают только для коллекции. Люди понимают, что такие вещи нужно иметь. Например, Лариса Иннокентьевна Забродская. Сейчас она живёт в Москве, но любит Иркутск, часто бывает здесь. Лариса Иннокентьевна знаток и коллекционер, носит авторские ювелирные изделия, но не часто. Как только она видит, что есть интересная работа, не жалеет денег, покупает. У неё есть изделия Павла Овсянникова, Ксении Ятиной, Александра Родивилова и Даши Намдакова. Большинство иркутских коллекционеров по понятным причинам стараются не афишировать своего интереса к данной отрасли культуры. Но могу сказать, что многие из них известные в регионе персоны. 

– Насколько велика ваша личная коллекция?

– Она не очень большая, но в ней собраны главным образом работы иркутских ювелиров. Поскольку я сама человек небогатый, покупаю вещи, посильные для себя. Для меня главное, чтобы вещь была интересной по своему дизайну, чтобы в ней была неординарная мысль художника. Ценю работы Павла Овсянникова. Мне нравится то, с какой свободой автор обращается с металлом, с камнями. Если изделие обработано слишком тщательно, исчезает авторский шарм. Я люблю, чтобы у ювелирного изделия был характер, индивидуальность. Работы Павла отличаются безграничным полётом творческой фантазии. У меня есть работы Елены Гончаровой. Из бронзы и латуни она делает такие мятые, жатые, как будто старинные, украшения. Возникает ощущение, что они прошли через множество рук. Очень нравятся произведения Ксении Ятиной. Её работы совершенно узнаваемы. В одном изделии художник любит сочетать много-много мелких цветных камушков. Это очень непросто – сложить в один ансамбль, в одну композицию такой разноликий материал. Здесь требуется особое умение. Чрезвычайно интересны и индивидуальны работы Александра Родивилова.

Мою любовь к авторским вещам унаследовала дочь. У неё тоже есть коллекция украшений. Она сама дизайнер, умеет ценить изделия наших мастеров. 

– Где иркутяне могут увидеть работы местных художников?

– Во-первых, у самих мастеров. В Иркутске есть Союз ремесленников и ювелиров. Его мастерские находятся на улице Халтурина во дворе Дома Рогаля. Свои мастерские есть и у Союза художников. Кроме того, до недавнего времени в Иркутске работала постоянная выставка «Вдохновение и камень». Сейчас она, к сожалению, прекратила своё существование, но мы думаем о её возрождении. Кроме того, в Санкт-Петербурге обычно в конце года, а нынче в марте проходит выставка «Ювелирный Олимп», о которой я уже упоминала. На ней обычно много работ иркутских мастеров. 

– Нужно ли, по-вашему, популяризировать высокое ювелирное искусство, так сказать, нести его в массы? Или оно по-прежнему должно оставаться закрытой нишей, интересом для избранных?

– Несомненно, нужно популяризировать. Если бы все события, которые происходят в ювелирном искусстве Иркутска, были широко известны в обществе, мы были бы признанной ювелирной столицей Сибири по второму кругу. Сюда народ ездил бы только на это полюбоваться. На самом деле нам есть что выставлять в постоянной экспозиции. В Иркутске мы должны иметь как минимум ежегодную выставку сибирского ювелирного искусства. 

Сейчас идёт активный поиск индивидуальности, создание бренда Иркутска. Но оказывается, что ничего придумывать не надо, достаточно проанализировать историю. Всего пару веков назад город гремел по всему миру благодаря одному-единственному делу. Ничем, кроме ювелирного искусства, за 350 лет своего существования Иркутск так и не прославился. Зодчество? Такими же памятниками архитектуры богаты Томск и другие города Сибири. Да, когда-то в нашем городе было большое количество храмов – 37. Но уникальными в архитектурном отношении из сохранившихся являются, пожалуй, только Спасская и Казанская церкви. Ничего другого, что могло бы вернуть городу всемирную славу, кроме ювелирного искусства, я не вижу. 

Развитие ювелирного искусства – это лакмусовая бумажка, это репер времени и места, которые отмечены в истории человечества. 

– А каков ваш личный вклад в продвижение идеи возрождения славы Иркутска как ювелирной столицы? 

– Прежде всего, я основала кафедру. Она готовит высококвалифицированных специалистов для ювелирной отрасли Сибири. Вместе с фотохудожником Александром Князевым написала книгу о ювелирных традициях нашего города – «Кольцо Прометея». Подобного специализированного издания нет ни об одном регионе России. Кроме того, я читаю лекции о ювелирном  и камнерезном искусстве Иркутска в университетах страны: в Москве, в Ижевске, в Санкт-Петербурге. За эту деятельность получила орден Михаила Перхина от Международного фонда имени Карла Фаберже в Швейцарии. Рассчитываю, что мои усилия не напрасны.