«Члены УИК – такие же люди, как и вы, им тоже за их зарплату фальсификации не нужны. По крайней мере, в Иркутской области», – успокаивал нас в феврале на курсах для новичков член облизбиркома  юрист Роман Буянов. «Э-э-э, дорогой, так мы тебе и поверили», – хихикали мы, потирая руки. Мерещились «карусели», вбросы и массовые поедания бюллетеней. И вот оно, канун 4 марта. «Ты спишь?» – «Не-а, чё-то страшно», – летели СМС.  Конечно, страшно. Кому приятно, когда тебя в шею выгонят?

«Давайте уже голосовать, электричка уйдёт!»

За полчаса до начала выборов президента России на участке № 789 царила торжественная суета: тестировали и затем опечатывали КОИБы, рассаживали наблюдателей, проверяли видеокамеры. 

– А что нам нужно делать? – спросила меня член УИК с правом совещательного голоса от «Единой России» второкурсница одного из иркутских вузов Лена. – Мне сказали, что всё объяснят здесь, а никто ничего не говорит, – девушка растерянно смотрела на мою подробную «дорожную карту» и таблицу для визуального подсчёта числа избирателей, которые выдавали наблюдателям от кандидата Прохорова. 

– Давайте уже голосовать, электричка уйдёт! – за пару минут до восьми утра просила девушка с парой лыж наперевес, но избирательный участок № 789 открылся точно в 8:00. К моменту, когда председатель участковой избирательной комиссии Марина Никифорова торжественно объявила о начале выборов президента, у прохода в школьный холл уже выстроились в очередь несколько первых избирателей (так было и на двух других наших участках, явка в Иркутске превысила 54%). 

Через небольшой холл школы № 63, где разместилась участковая избирательная комиссия, за день прошло более 1600 человек, но даже в момент наибольшего скопления народа со всеми члены УИК были неизменно приветливы и успевали, заполняя книги со списками избирателей, коротко обсудить успеваемость своих учеников с их родителями, а у выпуск-ников – поинтересоваться, как складывается их жизнь после школы. 

Самый ранний электорат в основном составили пожилые люди, которые стремились пораньше исполнить свой гражданский долг. Особенно восхитила и комиссию, и наблюдателей бабушка 1918 года рождения с активной жизненной позицией. «Я ещё и без очков читаю!» – получив бюллетень, весело подмигнула она нам и направилась к кабинке, после чего успешно скормила бумагу КОИБу. 

Наблюдателям благодаря электронным урнам не пришлось долго ждать, пока комиссия вручную пере-

считает бюллетени – после закрытия участка техника выдала готовый протокол голосования. Ближе к вечеру УИК посетили международные наблюдатели от ОБСЕ. Марина Никифорова ознакомила их с работой участка, ответила на все вопросы и показала монитор, на который было выведено изображение с двух камер (для этого пришлось открыть сейф в запертом школьном кабинете). Вместе с наблюдателем Мартой из Чехии мы убедились, что одна камера снимает столы, за которыми избирательная комиссия выдаёт бюллетени, а вторая «смотрит» на КОИБы. Ни вбросов, ни «каруселей», ни каких-то ещё махинаций на участке не зафиксировано. Единственное нарушение заметил наблюдатель от КПРФ: на лотке в холле школы среди художественных книг затесались несколько изданий с фамилией «Путин» на обложке. Впрочем, когда об этом сказали председателю УИК, «Путина» продавать перестали. 

«Тут все прохиндеи»

Право на выбор получили все: и те, кто умеет писать, и кто не умеет. Ни писать, ни читать

В 7.25 утра мы уже были в госпитале ветеранов. Участок № 818 включает сам госпиталь, детский дом-интернат № 1 для умственно отсталых детей и Иркутскую областную клиническую психиатрическую больницу. Председатель Светлана Корнакова, вопреки опасениям, наблюдателей метлой гнать не стала. А даже была очень доброжелательна. В итоге на несчастных членов комиссии нас со-

бралось шестеро: трое от Прохорова – два наблюдателя и член УИК, двое от Путина (конспиративная бабушка, член УИК от «ЕР» и девушка с юрфака ИГУ) и молодой человек от КПРФ. 140 ветеранов голосовали по «списку главврача» и открепительным. Вскоре уже выстроилась целая очередь ветеранов. «На участке должна быть бодрая музыка!» – закричала старушка в тренировочном костюме. Радио запело: «Валера-а… Валера-а-а…» Старички загудели…

– Наблюдатели! Кто едет в больницу?

– Я! – рванула я галопом к председателю. В машине было одно место, но из моих коллег больше активности никто не проявил. И вот она, табличка: «Отделение принудительного лечения». Как я мечтала сюда попасть! Ещё с прошлых выборов, когда меня остановили на пороге суровые российские законы: «СМИ записываются за три дня! Режимное учреждение…». 

– Фотоаппарат убираем. Тут снимать нельзя, – любезно сообщила медсестра.

– По закону – без разрешения главврача, – сказал кто-то из УИК.

– Да вообще по всем законам, – отрезала медицинский сотрудник. 

Все 78 дееспособных лечащихся тут голосуют по открепительным. 

– Заходите, присаживайтесь, – вежливо говорит пациенту женщина из УИК.

– Зашёл, сел, – командует медработник. – А ты чего уши высунул? Быстро в отделение, когда надо, позовут. Тихо стоим, не разговариваем, – приказы тут отдаются быстро. Медицинские работники стоят у каждой двери, плюс охранник – контингент в большинстве специфический. Все двери закрываются на ключ. 

– Антон, волнуешься?

– Конечно, – чешет голову пациент с солидным и загадочным прошлым, судя по обилию наколок. Только одного в его жизни ещё не было – голосования на выборах. «В первый раз?» – «Да не помню я, вроде в первый», – говорит Антон. 

Часть комнаты отделена белой простынёй с печатями. Эти «кабинки» будут в каждом отделении, куда нас поведут. В отделении, где, как мне шепнули, «от армии косят», простынка закрывает «кабинку», одна из стенок которой – поставленный на бок теннисный стол. Пациенты заходят в комнату по одному, чётко по алфавитному списку. «Заходим за ширмочку, берём бюллетень, голосуем, сбрасываем в ящичек», – монотонно говорит член УИК. Молодой человек в пижаме со шрамами на голове пристально изучает бюллетень. 

– В Питере по пачке сигарет на голосовании давали, – с надеждой говорит наконец. 

– Ну, попроси, может, дадут, – усмехается медсестра. – Они всё подарков ждут. 

– Давно уже ничего не дают, – не отрывается от записей член УИК. – Даже тем, кто в первый раз голосует. 

– Это плохо, – рассуждает медсестра. – Давали бы что, мы бы в первых рядах. 

– Складывать-то как? – вертит бюллетень в руках только что покинувший кабинку для голосования новоиспечённый электорат.

– Да как вам удобно, – разрешает девушка. 

– Сейчас он вам журавлика-то сложит, – медсестра упирает руки в бока. – Вчетверо в урну – и в отделение бегом. 

– Так подсказали бы, как складывать, мы же… дураки, – усмехается пациент. 

Нас ведут по отделениям. Дееспособный электорат в основном мужской. Дверь открыли, нас пропустили, дверь закрыли. «Найдите Иванова. Иванов где?» – спрашивает медсестра. «Да в душ он пошёл», – ворчит пациент. «Вот видите, какие они у нас, перед голосованием, молодцы, чистенькие чтоб были!» – улыбается она. В одном из отделений последним к нам приводят тихого молодого человека. Он не умеет читать и писать, но признан дееспособным, в списках значится, УИК его не вправе исключить. Он голосует не в первый раз. Вместо росписи в открепительном ставит крестики. «Откуда тебя Центральная избирательная комиссия знает? Когда ты там засветился у нас?» – улыбается медсестра. 

– Он фамилии кандидатов знает? Путин, Прохоров? – интересуюсь.

– Не знаем мы, он же сам голосует, в кабинке, – машет рукой медсестра. Мы едем в детский дом. Там четырём девчонкам и одному мальчишке исполнилось по 18 лет, но путёвки во взрослые интернаты пока запаздывают. А значит, надо голосовать. По дороге останавливаемся у киоска. Члены УИК купили детям по сникерсу. У меня, наблюдателя, совести не хватило назвать это нарушением. Детей жалко. Один 18-летний избиратель отказывается голосовать. Он тоже не умеет писать и читать, но отлично всё понимает. Уговорили, все пятеро голосуют. «Ребята, помните, как мы с вами учились ставить галочку? Сейчас все заходим и делаем, как учили», – слышу голос. Девочка берёт сникерс. «Спасибо… Пожалуйста… До свидания», – говорит она. 

– Они вам рассказывали, кому симпатизируют? – спросила я у воспитателя. 

– Я знаю, что они все одного кандидата хотят. Но вот кого – не скажу, – отворачивается она. 

Время до трёх на участке пролетает мгновенно. Только вернулись из больницы и детского дома – через час выезд на квартиры, там, правда, только три заявки. А следом полуторачасовой обход по госпиталю: основная масса боевых старичков и старушек уже отголосовала, но есть и те, кто не может ходить. 

– Почитайте, подумайте, за кого голосовать. – Дают старушке бюллетень. 

– Тут все прохиндеи! – решительно заявляет она. – Вот Прохоров: ни семьи нету, никого и лезет учить нас. Зюганов ещё бы ладно, дети наши выучились бесплатно, квартиру дали бесплатно. Ещё можно за такого человека проголосовать. Но ему же не дадут, не поднимется он никуда. А с этим, – она тычет в последнюю строчку бюллетеня. – С этим хоть на койке лежим, – и ставит крестик в низу листа. – По 600 рублей к пенсии дали, ещё давайте! – Женщина с укором смотрит в нашу сторону. «И вам до свидания», – машем мы ей в ответ. Здесь таких ещё 19. Поскольку в палатах кабинок нет, я одним глазом заглядываю в бюллетени. Пять из 19 старичков «крест» поставили в середине списка, остальные – внизу.

Узнать, как голосовали пациенты психиатрической больницы, дети-инвалиды или ветераны, мы не сможем. Всё так странно, всё так запутанно. Все бюллетени из переносных ящиков смешивают в одну кучу с листками из стационарных урн, получая «среднюю температуру по больнице». И это верно, потому что мы – одна страна. 

«С новым царём вас, ребята!»

Наибольшую активность на выборах проЯвили пенсионеры

Половина восьмого утра, комиссия на участке № 807, что в микрорайоне Радужный, неторопливо заканчивает последние приготовления. На скамейке, втиснутой между кабинками для голосования и входной дверью, уже сидят трое наблюдателей. 

– Почему вы наблюдателям так мало места предоставили?! – с удальцовской интонацией в голосе басовито осведомляется парень, сидящий с краю. – Я вообще отсюда не вижу работы комиссии! Несите стулья!

– Молодой человек, давайте не будем нагнетать конфликт, – спокойно отвечает председатель участковой избирательной комиссии Ирина Губская. – У нас участок оборудован в соответствии с условиями помещения, могу акт предъявить. Стулья взять негде – все соседние кабинеты опечатаны. 

– Меня не волнует, мы на лавочке не умещаемся, несите стулья! – не унимается тот. – Хоть диван ставьте, меня не волнует.

– А вы, собственно, от какого кандидата? – интересуется Губская.

– А это неважно! – отрезает её собеседник, доставая сотовый телефон и набирая на нём какой-то номер. – Здравствуйте, это Алексей с восемьсот восьмого участка. Тут наблюдателям место не предоставляют…

На этом конфликт утихает, не успев разгореться – участок № 808 находится в соседнем подъезде того же здания. Туда и уходит наблюдатель, напоследок пробормотав: «Извините». 

Избиратели на участке появляются всего через несколько минут после открытия. К 9.30 набирается уже 60 человек. «Да если так дальше пойдёт, у нас явка будет 100%», – усмехается Губская. Её ожидания оправдались примерно на 45%. Практически с самого начала оказывается неожиданно много тех, кто голосует по открепительному удостоверению. В какой-то момент одновременно зашли четыре человека, предъявившие открепительные. Выйдя из участка, все сели в ВАЗ-2106 редкого светло-голубого цвета. Услышав, как я диктую номер авто координатору в общественной приёмной Михаила Прохорова, сразу несколько членов избирательной комиссии объясняют, что по открепительным голосуют сотрудники расположенного неподалёку МУП «Спецавтотранс», которые работают в воскресенье. Действительно, несколько позже подошла пара десятков человек в спецовках с логотипом предприятия, которых распределили по двум участкам. Правда, и подозрительная «шестёрка» ещё раз появлялась ближе к концу дня, но в этот момент по удостоверению голосовал только один человек, что заставило серьёзно усомниться в применении «карусели». Всего же, с учётом членов УИК и одного наблюдателя, открепительными воспользовались 36 человек – 3,54% от 1016 проголосовавших. 

Постепенно подходит время для выездного голосования, и двое членов комиссии в сопровождении наблюдателя выезжают в частный дом в третьем посёлке ГЭС. На месте нас встречают дочь пожилой избирательницы и тоскливо поскуливающая сторожевая собака в будке, вход в которую прикрыт доской, провожающая наблюдателей грустными глазами. Бабушка, голосующая на дому, демонстрирует блестящее знание своих прав и перед тем, как поставить галочку в бюллетене, обращается к собравшимся: «А теперь отвернитесь, я тайно голосую!»

Избирателей, пришедших непосредственно на участок, становится всё больше. Сотня набралась в 10.22. В этот момент в помещении решают включить музыку. Какой-то певец выводит с хрипотцой: «Россия, мой дом Россия, и лучше дома на свете нет». 

Избирателей становится всё больше и больше – к часу дня уже 400 человек. Пожилая женщина, сбрасывая бюллетень в урну, приговаривает: «Входи-входи-входи». «Желание загадали?» – мрачновато спрашивает мужчина, стоящий рядом с ней. Кто-то обсуждает возраст кандидатов, кто-то – их благосостояние. Появляются и те, у кого в паспорте значится временная регистрация, они не очень радостно встречают известие о том, что им необходимо голосовать на участке в центре города. «Да в гробу я видал ехать!» – в сердцах бросает мужчина лет сорока. 

Находятся и те, кто решил своими методами бороться с фальсификациями, – один избиратель ставит подпись на бюллетене, доверительно сообщая комиссии: «Я всегда так делаю, чтобы точно не подделали». Ещё один, одетый в камуфляж, приговаривает, рассматривая бланк перед кабинкой: «Я не хочу за того, за кого надо, я хочу за того, за кого я хочу». И, сбросив бюллетень в урну, обращается ко всем присутствующим: «С новым царём вас, ребята!» Какая-то пожилая женщина с тростью предлагает поступить с некоторыми кандидатами радикально. «Этого и этого на пенсию!» – указывает она на портреты Владимира Жириновского и Геннадия Зюганова. И тут же тычет пальцем в Прохорова: «А этого – к Собчак в «Дом-2»!»

Подтягивается и протестный электорат. Часа в четыре в дверях появляется высокий мужчина, явно употребивший что-то горячительное для храбрости. 

– Ну, и кого из вас тут выбирать? – с вызовом осведомляется он, осоловело оглядывая комиссию. 

– Вот слева от вас на стене список висит, – указывают ему. 

– Ага, понял, – ухмыляясь, направляется он к столу, доставая паспорт. 

Когда же он заходит в кабинку, из неё раздаётся такой звук, словно кто-то очень энергично пишет шариковой ручкой. Демонстративно развёрнутый бюллетень исчёркан так, что удивительно, как его не порвали. 

«Где здесь Зюганов… Ага, Зюганов!» – оглашает на всё помещение свой выбор дедушка, плотно закрывший шторы в кабинке. Какой-то мужчина, держа бюллетень в руках, интересуется: «А где тут Путин?» Его отправляют в кабинку, наблюдатели и члены УИК согласны не фиксировать это как нарушение. Наивные избиратели в госпитале ветеранов и вовсе иногда ставили галочку прямо на столе УИК, если члены комиссии и наблюдатели не успевали схватить их за руку. 

«Помаши дяде ручкой»

Мы заметили: людям очень нравилась техника. На участке № 807 с десяток человек с помощью нововведений общались с родственниками. 

– Где у вас тут камера? – с порога осведомился парень лет 25 с мобильным телефоном в руках. 

– Вот здесь, на середину выйдите, чтобы лучше было видно, – ответили ему в комиссии.

Тот занял позицию, набрал какой-то номер и с широкой улыбкой спросил: 

– Привет, видишь меня? Нет?

– Подождите, в Интернете задержка пять минут, – тут же предупредили его со стороны стола, где заседала УИК. Некоторые передавали приветы родным и знакомым сразу всей семьёй. Одна женщина подтолкнула в центр помещения ребёнка, негромко сказав: «Помаши дяде ручкой». Помахал дяде ручкой даже мэр Иркутска Виктор Кондрашов, что показали мест-ные телеканалы. 

На участке № 789 наблюдалась та же картина. Отправив листок в машину, люди весело махали в объектив. Немало внимания привлекла и «механическая женщина» в КОИБе, которая, получив бюллетень произносила: «Здравствуйте. Ваш бюллетень обработан. Спасибо!»

– Да пожалуйста! – отвечали некоторые бабушки. Большинство удивлялись, почему машина здоровается с ними, когда они уже почти ушли. Особенно радовались наличию КОИБов на участке дети. Родители поднимали малышей на руках, и те «кормили» электронную урну: «Смотри, сейчас он бумажку слопает! Вот, наелся, можно домой идти». 

«Эти ваши выборы – просто прелесть», – заявили в госпитале ветеранов две девицы лет шести без передних зубов, но очень граждански активные. Их поразило помещение. Голосование шло в актовом зале, сцена, занавес. «А когда они все на сцену выйдут-то?» – нетерпеливо схватила меня за рукав одна. «Кто тебе нужен?» – «Как кто? Путин, Зюганов», – возмущённо заявила девчонка, вынув изо рта леденец. «Так они же в Москве!» – «Ой, а тогда зачем все тут собрались? Я лично – за Жириновского. Он мне пенсию прибавит!» Впрочем, проголосовать ей не дали. По причине возраста и мокрых штанов. 

«Вот я лошара!»

«Строго-настрого членам УИК было запрещено ссориться с наблюдателями», – заявил Виктор Игнатенко. Мы испытали это на своих шкурках: члены комиссии были лояльны, на вопросы отвечали, работе не препят-ствовали. Настырному Егору, когда он в очередной раз уточнил «процедурный вопрос», даже предложили: «Раз вы всё знаете, может, за нас всё по-

считаете?» Впрочем, не все были такими занудами, как Щербаков. На участке № 789 член УИК с правом совещательного голоса от «Единой России» практически весь день тихонько просидела в уголке, лишь изредка отрываясь от своего телефона. На другом участке после 12-часового марафона наблюдатель от КПРФ просто уснул. А кто-то и вовсе не парился – пришёл только на открытие и закрытие участка. Студентам юрфаков из проекта «За чистые выборы» задание дали простое: считать электорат, выяснять явку и отмечать 2-3 формальных пункта типа «показали ли урны перед опечатыванием». За это одним давали 1,2 тыс. рублей, другим засчитывали практику. К одному из нас подошёл наблюдатель от КПРФ и осведомился: «А тебе сколько платят?» – «Нисколько». – «Ну, ты даёшь, мне коммунисты – тысячу!» А в понедельник в штабе Прохорова один из нас наблюдал сцену вселенского разочарования. Молодой человек кричал: «Как не заплатят? Я же 12 часов отсидел. Вот я лошара, в натуре я лошара!»

Роман Буянов оказался прав. Члены УИК – тоже люди, мы проверили. Случилось лишь два небольших казуса на участке № 818. Сначала в 18.50 закончились бюллетени и избиратели ждали, когда подвезут из ТИК ещё 70. Наблюдателей с аккуратно подписанными протоколами отпустили в 22.30 домой. А в 12 ночи раздался звонок: «Приезжайте назад, данные протокола изменились». «Вот они, фальсификации!» Застучало сердце. (На следующий день председатель облизбиркома Виктор Игнатенко всё пояснил: ничего страшного, по процедуре у комиссии есть право пересчитать результат, если не «бьются» контрольные цифры.) Комиссия просто ошиблась в числе избирателей – их оказалось на один больше. 

«У нас – Путин», «Чёрт, у меня, похоже, тоже…» – начали лететь СМС после 23.  В госпитале ветеранов росла кучка листков на столе рядом с фамилией премьера. В это время КОИБ на Терешковой уже посчитал: Путин. «Путин, Зюганов, Зюганов, Жириновский, Прохоров, Путин, Путин, Путин, Путин, Прохоров», – монотонным голосом оглашала в Радужном Ирина Губская волю избирателей. Иркутск 4 марта дал Путину 50,2%. Госпиталь ветеранов – 44,57%, участок на Терешковой – 48,34%, и лишь участок Егора Щербакова в Радужном поставил точку в спорах о втором туре – ровно 50%. «За Путина голосовал? Красавчик! Чё, по пивку?» – услышали мы утром 5 марта от парня в маршрутке. В сквере имени Кирова 5, 6 и 7 марта от оппозиционеров было свободно. С 5 по 12 марта это место и все прилегающие улицы с утра до вечера зарезервировал для своих мероприятий Российский союз молодёжи.