Короткие рубленые фразы ей были свойственны. Кто-то уже потом даже называл её железной леди. Железо в характере у неё, наверняка, было, а вот «леди» – это не про Яковлеву. Не обучена она была «политесам». Жизнь её тесала по своим суровым законам. Даже внешне это проявлялось весьма заметно.

Достаточно рано на её лице проявились глубокие морщины и выработалась тяжёлая походка. И юбки она носила какие-то бесформенные. В редакции солидные мужики, за глаза, конечно, называли её «мать». Такое оно у нас в русском языке ёмкое слово, вмещающее все эмоции.

Елена Яковлева родилась 22 июня 1920 года. Рабочая семья, иркутский уютный дворик, лёгкие парусиновые тапочки, которые начищались зубным порошком. Когда с девчонками она бежала через весь город в театр, несла их под мышкой. Помоет ноги в Ангаре – и в тапочки. Было ощущение счастья, потому что дорога впереди уходила за горизонт.

После школы Елена поступила в Свердловский институт журналистики. До диплома оставались считанные дни, когда началась война. А в августе 1941-го она уже была на фронте. 

Журналисты «Восточки» знали несколько боевых эпизодов разведчицы Яковлевой, но странным образом с годами в них стала вплетаться фантастика. А всё потому, что сама Елена Ивановна не любила рассказывать о своих острых жизненных моментах.

Вот, к примеру, одна из баек, меня поразившая. В очередной раз её забросили с рацией к немцам в тыл. Летит она на парашюте, и ветер вдруг срывает с её головы шапку. На земле стынь, никакого жилья вокруг. И тогда Яковлева обливает свои волосы водой из фляги. Они тут же покрываются ледяной коростой. Так и выходила в этом «панцире» на связь.

На самом деле всё было немного не так. По словам Елены Ивановны, шапку ей действительно сорвало в воздухе, и просвистело все мозги. Но водой она не обливалась. У неё и фляги тогда не было, захотела пить – пожалуйста снежок. На ней ведь висело почти полтора пуда: рация, питание к ней, автомат с патронами, гранаты. Это чтобы в случае чего держать бой до последнего. Лет пять после победы с плеч не сходили «синие лямки». А насчёт холода у неё были испытания куда тяжелей. Однажды двое суток пролежала в болоте с убитым танкистом. Нельзя было поднять головы – всё насквозь простреливалось.

Как-то газетчики её спросили: с какого самолёта было удобнее прыгать? И она, поклонница всего отечественного, нехотя признала, что с «Дугласа». Открыл дверь – и пошёл. А на нашем «ТБ-3» надо было сначала вываливаться на крыло. 

Удивительно, но о своей войне Яковлева так ничего толком и не написала. Сначала было трудно вспоминать, как будто это было вчера, потом в оправдание не раз говорила: «Я погубила в себе очеркистку». Это случилось ещё в пятидесятых годах прошлого века, когда она возглавляла в Иркутске сектор печати обкома. «Наверху» Елену Ивановну вежливо-настойчиво заставляли писать доклады. Многие тогдашние большие начальники вообще не ладили с пером. А доклады той поры – о, это был совершенно особый жанр, когда приходилось не просто наступать на горло собственной песне, но зачастую пережимать его до хрипоты.

В окружении иностранных и столичных гостей.
В первом ряду слева направо: Юрий Никонов, Михаил Бобров, Елена Яковлева,
собкор «Известий» Леонид Шинкарёв, Мария Конева, Михаил Горячкин. Конец 1960-х годов

Правда, не став очеркисткой, она ценила этот дар в своих коллегах. Если открыть сейчас пожелтевшую подшивку «Восточки» конца шестидесятых годов прошлого века, то можно увидеть, как интересны были газете люди труда. Да, свирепствовала цензура, порой раздражал излишний, навязчивый пафос, но эта благодатная тема всё равно звучала. К профессионалам своего дела журналисты ехали за сотни километров, месили с ними разбитые дороги, стояли у фундаментов будущих великих строек. Высвечивались лучшие качества человеческой личности, направленные на созидание. Елена Ивановна не уставала повторять своим ребятам: «Газета должна помогать людям жить».

Спору нет, она была властной женщиной. Могла устроить корреспонденту такой разнос с употреблением «фронтовых» словечек, что подчинённый выходил от неё бледный. Но эти проработки оставались внутри редакции. Своих она не сдавала, и, по крупному счёту, её защита всегда была обеспечена.

С ней и в обкоме партии весьма даже считались. Есть уже «хрестоматийная» история, как Яковлева поставила на место Самого. Однажды первому секретарю обкома партии Банникову не понравилось, что информация о каком-то официальном событии была набрана в газете мелким шрифтом. В своём окружении он достаточно категорично ей об этом сказал. И тут обкомовская челядь услышала то, от чего у неё перехватило дух.

– Николай Васильевич, – спросила наша Елена Ивановна чётко и раздельно. – Вы кто по профессии?

– Металлург.

– А я журналист. Поэтому отвечаю в газете за каждую букву, большую и маленькую. Считаю, что информация набрана тем шрифтом, который в данном случае нужен.

Говорили, что с тех пор первый секретарь уже не вмешивался во внутренние вопросы редакции. Идеологический диктат, конечно, никуда не делся, но газете всё-таки удавалось «со-хранять своё лицо».

Без сомнения, Яковлева обладала мужеством фронтовой огранки. Это чувствовали даже те, кто стоял над ней. Но вот маленькая история из её жизни, в которой фигурирует милицейский свисток. Его подарили милиционеры, так, на всякий случай. Дело в том, что иногда газету приходилось подписывать около полуночи, и Елена Ивановна любила не торопясь пройтись по улице Карла Маркса.  С этим свистком она дожила до перестройки, и как-то раз в подъезде парень выхватил у неё сумку. Знал бы, у кого хватал! Бывшая разведчица не растерялась, огласила трелью всю округу и бросилась за ним в погоню. Поймали вора. В отделении милиции она в сердцах бросила ему: «Эх, ты, проститутка, за чужой счёт хочешь жить!»

Бездельников она не терпела, помогала тем, в ком видела старание  и божью искру. Многим журналистам Яковлева дала путёвку в жизнь. Совершенно забытые сегодня слова. Сгинули заводские проходные, которые выводили в люди, куда-то подевались наставники и такие суровые матери в журналистике, как Елена Ивановна. Время другое – пробивайся сам! А всё-таки в молодости неоперившимся очень нужна поддержка. Становление на крыло, особенно в журналистике, происходит трудно. Сколько зелёных газетчиков при ней отточили перо, женились, получили долгожданную квартиру! А потом ещё и книжки стали писать. Грустно, что сейчас многих уже нет в живых. А тот, кто жив, навсегда заключил мать Елену в свою судьбу.

Только раз я побывала у неё дома. Это было в 1997 году. Обкомовская её квартира показалась довольно компактной. Естественно, никакой роскоши я не увидела. Старый польский гарнитур, много книг. При желании она могла бы завалить круглый стол орденами, медалями, грамотами, дипломами. Но я бы тогда утонула только в перечислении этих наград.

И мы отправились на кухню пить чай с булками. Стоял апрель, тренькали туда-сюда трамваи, и вдруг у Елены Ивановны вырвалось:

– Эх, дождичка бы! Я своим растениям на даче говорю: «Потерпите милые, приеду к вам через пять дней!» И они меня слушаются, ждут.

Что мы вообще знаем об одиночестве таких сильных женщин? «Синие лямки» от рации и автомата были далеко не всей тяжестью её жизни. Она потеряла единственного сына, непутёвого, как сама признавалась. Это отдельная трагедия, после которой тоже надо было выстоять. И начало 1990-х со всеми катаклизмами в стране встретила тяжело. Вот и старость подошла вплотную, когда только цветы понимают…

Последний раз я видела Елену Ивановну в больнице. Мы приехали её навестить и передать денежку. Редакция в ту пору уже была на самостоятельных хлебах и неплохо тогда зарабатывала на рекламе. Яковлева благодарно сунула матпомощь в карман байкового халата и, вместо того чтобы рассказать о своём самочувствии, стала посвящать нас в проблемы соседок по палате: что недодаёт им медицина. Оказывается, к ней обратились как к редактору «Восточно-Сибирской правды». Это через годы-то!

В предстоящий юбилей газеты Елена Ивановна незримо будет с «Восточкой». Ведь в стенах редакции, как не говори, прошли её самые лучшие годы. И кусок времени седые ребятишки не зря называют её именем.