Деревянный на 60% 

Иркутск развивался как любой другой сибирский город: сначала на его месте возникла деревянная крепость, впоследствии ставшая каменной, вокруг которой постепенно создавался массив одно– и двухэтажных домов. Строили их по большей части из дерева: в 1730 году в столице губернии насчитывалось всего пять каменных строений. «Это положение просуществовало минимум 80–90 лет», – констатирует Меерович. Эстетику деревянных жилых домов при этом в основном определяли купцы, что неудивительно, ведь Иркутск был центром жившей за счёт торговли губернии, в территорию которой была включена даже Аляска. 

Пожар 1879 года, в свою очередь, не изменил облик города: новые дома, строившиеся на месте сгоревших, возводились в тех же габаритах. Причиной тому послужили существовавшие правила, ограничивавшие размеры построек. Логика домовладельцев была простой: больше строить нельзя, а меньше попросту нет смысла. «Я готов сделать утверждение о том, что и в декоративном отношении застройка восстановилась в тех же самых формах, – добавляет архитектор. – Поэтому по застройке после пожара и по её декору мы можем – пусть и не стопроцентно, но с достаточно высокой степенью достоверности – судить о том, какой она была в допожарный период». 

Примеров подобной застройки сохранилось немало: в настоящее время в Иркутске насчитывается около 3 тыс. деревянных домов, которые занимают почти 60% площади города. Проблема в том, что подавляющее большинство из них не являются памятниками истории и архитектуры и с официальной точки зрения не представляют никакой ценности. Более того, они находятся в плачевном техническом состоянии, и значительную часть таких домов можно смело отнести к трущобам по критериям ЮНЕСКО: в них нет централизованных систем отопления, водоснабжения и канализации. Причину Меерович видит в советской жилищной политике, когда людей до того, как началось масштабное строительство многоэтажных домов, переселяли в коммунальное жильё. «До революции это были нормальные индивидуальные дома, обеспеченные водой и внутренней канализацией, но как только пропал хозяин и исчезла какая-либо личная ответственность за них, они начали постепенно ветшать и приходить в негодность, и государство невольно взяло на себя гигантскую обузу по их содержанию, – замечает он. – И на всём протяжении советской власти оно пыталось с себя её сбросить и уничтожить эту застройку под любым предлогом, а сейчас обстановка обострилась, потому что появились инвесторы, которые заменяют эту застройку, непомерным грузом висящую на плечах муниципалитета, на современное жилище».  Казалось бы, ничего крамольного в уничтожении ветхих домов и строительстве вместо них современных многоэтажек из стекла и бетона нет, но иркутскому архитектору их «всё-таки жалко». И причины этой жалости понятны не только специалистам: дома, пусть и не отнесённые официально к разряду памятников, неповторимы, и такого декора, который можно встретить даже в так называемой «средовой» деревянной застройке, не встретишь нигде, кроме Иркутска. «Я буду рассказывать – и готов выслушать ваши возражения – о том, что это не просто красивые завитушки или бессмысленные оригинальные узоры, – заявил Меерович в начале лекции. – Это в полном смысле слова книга, по которой можно читать, это культурный феномен наших предков, ключ к пониманию их сознания и во многом архаического мироощущения, подспудно и неосознанно передаваемого из десятилетия в десятилетие, из столетия в столетие».  

Смесь язычества с барокко

Эстетическую ценность представляет не только жильё, но и надворные постройки

Специалисты насчитывают шесть стилей декора деревянных зданий, которые встречаются в Иркутске. Первый, имеющий все основания считаться уникальным, – это сибирское барокко. «Удивительный, редчайший, абсолютно необъяснимый стиль, до сих пор неизвестно, откуда он взялся», – подчёркивает Меерович. Существует версия, что он сформировался под влиянием барочных иконостасов в церквях европейской части России, поэтому сибирское барокко некоторые исследователи называют нарышкинским, или московским. Кто-то полагает, что его привнесли переселенцы из Украины, однако нет никакого объяснения, почему ничего подобного нет в других городах, где они оседали. Видят и влияние польских ссыльных, есть и другая гипотеза: сибирское барокко сформировалось из-за… оформления мебели, которую завозили купцы. «Удивительный стиль, есть огромное количество построек, не систематизированных, не изученных по декору, это хорошая задача для будущих исследователей», – отмечает академик. 

Второй стиль – классицизм, распространённый не только в Иркутске, но и в других городах России. Возник он потому, что власть старалась упорядочить все сферы жизни страны. Поэтому ещё в 18 веке были разработаны первые «регулярные» градостроительные планы, а в периферийные города посылали специальные альбомы с типовыми фасадами домов – строить предписывали исключительно по ним. Это нашло отражение и в первом высочайше утверждённом градостроительном плане Иркутска. Поскольку строить из камня или кирпича в нашем городе было накладно, типовые фасады для них переносили на деревянные постройки. «Это была не просто перерисовка, здесь обязательно пёрло творчество, местные мастера что-то придумывали, – говорит Меерович. – Этот феномен местной интерпретации очень интересен и для понимания того, как здесь совмещались результаты деятельности профессиональных архитекторов, которых было не очень много, и как это всё воплощалось в деятельности ремесленных артелей, без специального высшего образования строивших дома». 

Третий стиль архитектор условно называет древнерусским языческим. Казалось бы, он должен встречаться где-нибудь в Великом Новгороде, Пскове или Ярославле, но факт остаётся фактом: те же знаки, которые можно увидеть в оформлении традиционных славянских домов или бытовой утвари, вышивке национальных костюмов, появляются в декоре иркутских «деревяшек». Например, символы солнца, засеянного поля – круг в окружении двух прямоугольников, едва ли не повсеместно встречающийся на наличниках окон, –  дождя, а то и вовсе женского начала. Встречаются и зооморфные элементы: стилизованные изображения коней по верху наличников и водоплавающих птиц по нижней их части. Что удивительно, они тоже являются солярными, или, проще, солнечными знаками. «Всё очень просто: земля стоит на китах, а ниже находится мировая влага, в которую солнце уходит, чтобы помыться и утром опять выйти на небосклон, –  объясняет Меерович, опираясь на существующие интерпретации языческих славянских символов. – Оно само не ходит, в подводной части его тянут водоплавающие птицы – утки или гуси, – а по небу везут кони». Сочетание в декоре знаков солнца, дождя, поля и женского начала тоже легко объяснимо: вместе они символизируют цикличность погоды и плодородие земли, столь важные землепашцу для того, чтобы вырастить урожай. 

Впрочем, встречается в Иркутске не только славянский декор, но и восточные мотивы, что неудивительно, поскольку в городе постоянно живёт мощная бурятская диаспора, а до революции существовало весьма многочисленное китайское сообщество. Но почему-то подобного стиля декора нет ни в одном населённом пункте в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. «Одна девушка, учившаяся у меня, проводила интересную работу: взяла традиционные элементы декоративного искусства архитектуры Японии, Китая и Камбоджи, монгольские и бурятские орнаменты, выявила графемы и наложила их на местный декор, чтобы проследить какие-то характерные линии, – продолжает архитектор. – Интереснее всего то, что они садятся на те же места, что элементы древнерусского стиля, но уже не несут того же смысла». 

Ещё один характерный для деревянного Иркутска стиль – модерн. Остаются и различные сочетания, например древнерусских и восточных мотивов. При этом восточный декор помещается внутрь славянского языческого орнамента, что может быть следствием колониального мышления. Бывает и так, что классицизм сочетается с сибирским барокко, хотя их разделяют 100 лет. Встречаются и сочетания трёх-четырёх стилей. «В Иркутске таких домов как грязи, но для органов охраны памятников истории и культуры интерес представляют только уникальные конструктивно-пространственные образования, – резюмирует Меерович. – Остальное – это неофициальное историко-культурное наследие, их не интересующее. Декор вообще не является элементом, который позволяет отнести здание к разряду памятников, – он включён в таблицу признаков, но находится на последнем месте и имеет весовой показатель, несопоставимый, например, со спецификой конструктивной системы или способа рубки». 

Неисправность проводки 

В декоре многих иркутских домов отчётливо угадываются языческие мотивы

Получается, что подобные типовые деревянные дома, отличающиеся только неповторимым декором, ничем не защищены. «Что-то единично реставрируют, но мы прекрасно знаем их судьбу, потому что в конфликте денег и культуры деньги оказываются сильнее, а стоимость земли под этими домами многократно перевешивает культурно-историческую ценность, переведённую в рубль», – с грустью констатирует архитектор. Однако те здания, которые официально признаны памятниками, тоже не застрахованы от уничтожения. По данным специалистов из Томска, например, 43% объектов историко-культурного наследия уничтожаются при переселении людей и расчистке территории для новостроек, 22% погибают из-за целенаправленных поджогов. В 14% случаев причиной утраты является самовольное губительное искажение постройки, когда её, скажем, оббивают сайдингом, ещё столько же даёт списание зданий в аварийное состояние с последующим уничтожением. Наконец, 7% исчезают из-за пожаров по техническим причинам. 

По Иркутску такой официальной такой информации нет, но одно можно сказать с уверенностью: умышленный поджог практически никогда не фигурирует в качестве причин пожаров в деревянных домах, представляющих историческую ценность. В большинстве случаёв всё списывают на замыкание электропроводки. Существуют, правда, и положительные примеры, когда памятники не горят. Например, в Великом Устюге городская администрация обязывает на месте снесённого исторического здания строить точно такое же, вдобавок выделены значительные зоны средовой застройки, которая имеет статус охраняемого местными властями объекта. «Проводка так стала замечательно у них работать! – язвительно усмехается Меерович. – До этого всё тоже горело, а тут прекратились пожары! Вот удивительный пример того, как на состояние наших домов может влиять распоряжение выборных властей». 

Конфликт интересов в отдельно взятом квартале

К сожалению, в нашем городе продолжается постепенное уничтожение деревянных домов, что объясняется просто: крупный строительный бизнес, стремящийся застраивать центр, видит в них помеху дальнейшему развитию. Логика бизнесменов проста: стоимость жилья или офисов в том же Правобережном округе Иркутска значительно превышает затраты на возведение, а окупаемость строительства на периферии несколько ниже. Когда мэром города был избран Виктор Кондрашов, архитекторы во главе с Мееровичем предлагали его администрации ввести мораторий на новое строительство в центре, пока не будут определены границы достопримечательной зоны, однако это не было сделано. 

Попыткой регенерации исторической застройки стал 130-й квартал – проект, одним из соавторов которого выступал Меерович. «Я думаю, вы всё равно будете задавать мне вопросы по этому поводу, – сказал эксперт под конец лекции. – Конечно, он не является историческим феноменом, но это безусловно лучше того, что там было, и лучше того, что там должно было быть, – на тот момент, когда губернатор провозгласил идею регенерации исторической среды, на согласовании лежал проект тотальной зачистки этого квартала и строительства на том месте комплекса жилых и офисных зданий». Взамен предложили идею, по которой 80% деревянных домов в квартале отводятся под жильё, при этом подразумевалось сохранение исторического ландшафта вплоть до подпорных стенок из песчаника. 22 из 56 домов предполагалось попросту отремонтировать. Однако инвесторы, которых привлекли к реализации проекта – средства из бюджета, напомним, выделялись только для переселения людей из ветхого жилья, – пошли своим проторенным путём. Строители, работавшие на месте, тоже не стали заниматься реставрацией. «Инвестор стал ключевой фигурой, с моей точки зрения, это политически неправильно, но ни я, ни кто-то другой с этим сделать ничего не может», – заключил Меерович. Впрочем, выход из сложившейся ситуации с сохранением неформального историко-культурного наследия есть, если привлекать к этой работе небольшие компании, занимающиеся реставрацией. Таковых в Иркутской области и соседней Бурятии архитектор насчитал около двух десятков.