– С тех пор, как господин Браун со своим биоскопом сделал первое турне по Сибири, прошло только пять лет, а в Иркутске уже шесть иллюзионов, – глядя на толпу с противоположной стороны улицы, рассуждал журналист. – А ведь кинопрокат уже двинулся от центра к окраинам: в сентябре электротеатры открылись на Арсенальской, в Глазково, Иннокентьевском, ведётся строительство и в военном городке. Представьте: на недавнем собрании в Ремесленном клубе один из старшин пожертвовал личными сбережениями, лишь бы только семейно-танцевальный вечер прошёл «как у людей» – то есть с непременной демонстрацией фильмы.

– Да, иллюзионы стали за последнее время силой и уже вступили в конкуренцию с «действительными» театрами, – неохотно согласился его спутник, всем в Иркутске известный антрепренёр Николай Иванович Вольский. – Это – несомненно, мой друг, только вот хорошо ли это? 

Корреспондент понимающе улыбнулся: у ветерана сцены, естественно, был резон выражать недовольство. Однако же надо было признать, что и собственно зрители договаривались до того, что «иллюзионы на русской сцене – почти то же, что и порнография в литературе! Вся эта синема – на потребу народным низам и незрелой молодёжи, всегда готовой поменять Шекспира на картинку с экрана – позор!».

Из Египта в Мексику – за одну лишь минуту

Основная претензия к репертуару была та, что исторические, географические картины редки, а большинство лент ориентированы на вкусы извозчиков или же несут «идеалы» бонвиванов. Действительно: в московских и парижских прокатных конторах скапливалось немало этакого «добра». Но, во-первых, фильмы совершенствовались с каждым месяцем, а во-вторых, за прокатчиками оставалось право выбора и возможность ориентироваться на запросы своей публики. В иркутских иллюзионах образца 1909 года репортаж с гребных гонок сменялся кинопрогулками по Стамбулу или рассказом о золотопромышленности в Египте. Сцены охоты на острове Ява чередовались с сюжетами о современной металлургии и о конном заводе в Алжире. Праздничное гуляние в Мексике дополнялось спортивными соревнованиями в Швеции. А кинопоездка по Цейлону плавно переходила к картинкам из жизни женщины-политика. Но настоящим гвоздём зимнего сезона стал перелёт графа Цеппелина от Боденского озера в Берлин на собственном аэроплане. Во время спуска машина предстала камере во всех деталях и оказалась столь внушительной, что в первом ряду кто-то даже присвистнул: «Уж это не наш пузырь…»

За 20–25 копеек любой школьник мгновенно перемещался в Альпы и своими глазами видел манёвры итальянской артиллерии. И не успевал ещё обернуться приятелю с «Ух ты!», как оказывался в Париже, где в это самое время тушили огромный пожар. А впереди был ещё международный конкурс аэростатов, на который «и в жизнь бы не попасть нам на поезде или на лошадях». 

Эти невероятные путешествия и взрослых заставляли радоваться, как детей. Едва в зале гас свет, стиралась разница и в происхождении зрителей, и в их достатке, на фоне происходящего на экране было неважно уже, сидит ли кто в ложе с вазой фруктов и чашечкой кофе или же запрокидывает голову с нулевого ряда. 

Соперники удлиняют жизнь!

– Этаким-то макаром и не приметим, как сами в синематограф попадём, – сказал как-то при встрече с Антонио Дон-Отелло иркутский предприниматель Давид Кузнец. Он, кажется, пошутил, но одержимый итальянец принял всё совершенно всерьёз – и сейчас же представил, как провожают в последний путь уважаемого горожанина, а синематографический аппарат всё-всё фиксирует, и через сколько-то дней иркутяне лицезрят уже это с экрана. Воображение нарисовало такую убедительную картинку, что Антонио не удержался и поделился планами со знакомым прокатчиком из Читы. 

– А тот возьми и договорись, чтобы взяли его в Харбин снимать встречу российского министра финансов Коковцева с японским князем Ито! – рассказывал он потом Давиду Кузнецу. – И ведь так деликатно установил аппарат, что корейцы, задумавшие на Ито покушение, даже не обратили никакого внимания, и сцена покушения была снята прекрасно! 

Сцена в самом деле оказалась потрясающей, в чём и убедились очень скоро все посетители синематографа. Но сам Дон-Отелло, конечно, испытывал чувства очень противоречивые. То есть, с одной стороны, он был обрадован, а с другой – взревновал. Впрочем, горячее дыхание конкурентов всегда взбадривало его. Он даже говаривал не единожды, что «соперники удлиняют жизнь». 

Иллюзион Атонио Дон-Отелло в Иркутске именовался не иначе как «1-й образцовый Гранд-электротеатр». Но при этом конкурирующий с ним «Одеон» рекомендовался как «устроенный по образцу столичных и европейских театров». А «Мираж» – как «единственный художественный театр в Иркутске». «Фарс» хвалился электрическим пианино, а «Модерн» подчёркивал непосредственное соседство с одноимённым рестораном, дешевизну сеансов и концертные в придачу. Закрываясь на каникулы, хозяева «Одеона» затевали роскошный ремонт, а если кто-то и отъезжал за границу, то лишь затем, чтобы «приобрести за большие деньги единственный во всей России экземпляр новой картины».

И сам Дон-Отелло, включаясь в гонку, заявлял с первых страниц газет: «Все картины в первый раз и повторяться не будут!» Или же: «Опять лучшая картина у нас!»

По большому счёту, Антонио мог бы особо не беспокоиться: кроме ежедневных сеансов он сдавал картины напрокат, и довольно выгодно – от 54 копеек за метр, а иные «выдающиеся картины» превышали 1000 аршин! Кроме того, доходы итальянца пополнялись за счёт отделений в Чите, Верх-неудинске, Барнауле, Омске и даже передвижном цирке Стрепетова. Что до симпатий общества, то он завоёвывал их благотворительными сеансами. Вот и осенью нынешнего, 1909 года каждый будний день с 1 часа до 5 ученики городских училищ смотрели все картины бесплатно. 

Мы вас научим делиться!

Во всех учебных заведениях города «уважаемого Дон-Отелло» и «дорогого Антонио» натурально боготворили, и только местным властям было всё мало. Некоторые гласные даже занялись скрупулёзным подсчётом доходов синематографов, а потом завопили: как можно, чтоб при общем застое в торговле и промышленности каждый иллюзион обеспечивал от 500 рублей каждодневно?! На заседаниях городской думы предлагали уже обложить всех кинопрокатчиков высоким трактирным налогом, вот только не знали пока, как подвести иллюзионы под трактирный промысел. Ещё отцам города мечталось ущипнуть синематографистов, заставив их каждый год выкупать разрешения на прокат. Но в губернском по городским делам присутствии рассудили иначе и попросили местное самоуправление не беспокоиться – ибо по закону «все разрешения на открытие увеселительных заведений выдаются исключительно полицией». 

Прокатчики возликовали, и Дон-Отелло даже пригласил «собратьев по искусству» в кафе при своём синематографе, но в самый разгар торжества явился незнакомец – как оказалось, старший контролёр ведомства императрицы Марии Фёдоровны. Во время командировки в Иркутск он помимо ревизии подведомственных учебных заведений обратил внимание и на заведения увеселительные.

– Входные билеты должны обкладываться сбором в пользу учебных заведений ведомства императрицы. Однако у вас этого вовсе нет! – возмутился он. – Мало того, я имел неудовольствие убедиться, что билеты у публики отбирают при входе, и затем их вторично продают! Нанося таким образом ущерб богоугодным начинаниям царствующего дома. 

На другой же день у всех касс появились строгие объявления: публике предлагается следить, чтобы билеты не продавались без марок. Содержателям же иллюзионов губернские власти сделали такое внушение, что мало не показалось никому. Впрочем, Антонио Дон-Отелло скоро увлёкся новыми планами. Не забывая и о старой подсказке Давида Кузнеца. Возможно, из благодарности за идею он три года спустя снял и проводы этого предпринимателя в последний путь. И показал их всем желающим. За деньги, разумеется. 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историкокультурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.