Да и что больнице, сложенной из надёжного строительного материала – сибирской лиственницы, сделается? Так и будет стоять, принимая на себя боль и другие несчастья, коих окрест неё во все времена  хватало. Если, конечно, где-то там, «наверху», на немыслимой для неё высоте, даже вовсе и не в Иркутске, а в самой Москве, не объявятся  умники и не примутся в очередной раз с бухгалтерской въедливостью мерить эту боль и эти человечьи несчастья рублями и иными бюджетными «затратами». Мол, выгодно ли державе, между прочим, при любом подходящем случае напоминающей о своём богатстве, содержать в глубокой глуши такой крохотный источник врачевания и участия? 

Ведь сколько больничек, подобных листвянской, позакрывалось в России из-за их якобы «нерентабельности», и сколькими человеческими трагедиями обернулся этот узколобый чиновничий прагматизм,  успевший растоптать тысячи негромких, бесценных жизней, что роились по дальним медвежьим углам. К счастью, судьба и районная власть листвянскую участковую больницу хранят. Но вообще сельская медицина, главным образом её самая первая, «почвенная», ступень оказания помощи, дошла до крайней черты отчаяния и нищеты. Иначе зачем же сотканный из отзвуков благородных отечественных традиций и неясных воспоминаний о далёкой чеховско-вересаевской лекарской эпохе образ земского врача начал спускаться с самого что ни на есть чиновничьего верха на грешную землю?

Правда, никто не представляет, в каких реальных чертах воплотится этот искусственно сконструированный фантом. Никому не ведомо, что же конкретно должна из себя представлять утверждённая «высшей государственной волей» программа «Земский врач». Не постигнет ли её незавидная участь программы «Семейный врач», о которой тоже было говорено немало красивых слов. Пока лишь известно о том, что окончившие медицинские вузы и училища молодые специалисты, изъявив желание начать свою практику вдали от крупных городов (чем дальше, тем лучше), получат очень солидные подъёмные. Что, согласитесь, уже немало. Только, полагаю, натужно не было нужды ничего воссоздавать. Потому что земство в отечественном здравоохранении (если иметь в виду сотни российских медиков, ни разу за многие годы своей практики не изменивших селу) никуда не ушло. Просто ему до последней поры очень не везло с вниманием государства, не умеющего ценить то, что оно имеет. Участковые больницы, из тех, что мужественно отстаивают своё право быть востребованными, такие, к примеру, как больница в Листвянке, – какие же они, если не земские? 

Неказистая, вытянутая в длину, внешне смахивающая на одноэтажный барак,  который окунули в зелёнку, листвянская больница не так проста, как может показаться с первого взгляда. В меру сил старается отвечать запросам времени, по характеру оставаясь патриархальной. Её главврач и одновременно председатель Думы местного муниципального образования Юсуп Эргашев защитил кандидатскую диссертацию по теме «Гигиена и стоматология». Её педиатр и участковый терапевт – обе выпускницы Иркутского медуниверситета – недавно подтвердили высокую квалификационную степень. Девять работающих в ней медицинских сестёр имеют среднее специальное образование. В аптеке – весь необходимый набор лекарств, отвечающий её статусу первичного звена медицинской помощи. Её кухня и душевая удобны, потому что оснащены по-современному. И у неё, этой скромной больнички на байкальском берегу,  немалые притязания. Ей бы очень хотелось «уйти из-под бюджета», от которого сверх положенных статей расхода «лишней копейки не дождаться»; ей бы в систему ОМС, чтобы «были живые деньги на развитие». 

Терапевт Любовь Тимофеева готовит пациента к выписке

– Но для этого, – делится скорее мечтой, чем планами главврач Юсуп Эргашев, – нам надо открыть рентген-кабинет и добиться, чтобы наша лаборатория могла делать биохимический анализ крови. Ну, если не рентген-кабинет, разместить который  негде, то хотя бы поставить аппарат УЗИ – для этого место найдём…

Если судить по тому, как разумно, экономно, но с учётом удобства пациентов спланировано внутреннее больничное пространство, «место для УЗИ», скорее всего, нашлось бы. Но не нашлись и вряд ли найдутся рублёвые миллионы, на которые только и можно купить современное диагностическое и лечебное оборудование. Да и то сказать: ну не положено оно по рангу листвянской больнице. Зато в её вековых лиственничных стенах легче дышится и сердце, как сказал один больной, «стучит ровнее». Наверное, потому, что тут царит особый дух, давно улетучившийся из  современных многокоечных лечебных комплексов: обыкновенного, спокойного человеческого участия и непоказной, но явно ощутимой домашности. 

Конечно, здешние пациенты – «люди невеликие»: в основном пожилые хроники, многие из которых существуют в одиночестве, а то и больше страдают от обид и притеснений в семье, чем от своих привычных хворей. «Острых»,  требующих оперативных вмешательств, или больных, нуждающихся в современных методах лечения, сразу везут  кого в ЦРБ Иркутского района, кого – в областную клиническую больницу, благо в Иркутско-сельском районе семь оборудованных машин «скорой помощи», на приобретение которых районная администрация не поскупилась. Ну а тут, в скромных, но чисто прибранных палатах с широкими окнами на Байкал, – те, кого нужно и «подлечить», и обогреть, хотя бы ненадолго дав передышку от житейских тягот. А то и просто спасти от напастей, которые почему-то чаще выбирают старые, а не молодые плечи.  

Вот недавно выписался одинокий старик-погорелец. Больница дала ему кров: деться-то было некуда. И он под этим тёплым кровом жил, пока не нашли ему комнатушку, да ещё и поставили в ней, даром что маленькая, холодильник с телевизором. Он ушёл, а чистенькая, аккуратненькая, тихонькая женщина, не понять, сколько лет, но уж точно немолодая, пока осталась: дети по-своему распорядились её домом, и ей идти пока некуда.

Только не думайте, что листвянская участковая только и делает, что занимается благотворительностью. И старика после пожара нужно было выводить из стресса, и вот эта неожиданно оказавшаяся беспризорной женщина пока мается тахикардией. Просто она, как любая сельская, то бишь земская, больница, к земле, к трудной нашей повседневности ближе. Потому и в лицо пациента внимательнее вглядится, и теплом невзначай одарит, и «уколет или капелек накапает», не забыв словом перемолвиться. Это та роскошь, о которой, попав в современную клиническую больницу, мечтать глупо. Ничего не поделать: ритм в ней другой и занедуживший человек, дай Бог, при благополучном исходе движется, словно по конвейеру, от одной процедуры к другой – до выписки. В эту же, пятнадцатикоечную, стремятся попасть не только из самой Листвянки, но и из ближних, а то и дальних посёлков, даже подчас из областного центра. Конечно, в расчёте подлечиться: медикаменты все есть, сёстры доброжелательны и умелы, врачи опытны и внимательны. Но ведь притягивает ещё и возможность просто перевести дыхание, хотя бы ненадолго обрести покой, словно оказаться в краткосрочном отпуске на острове, где ещё существует обыкновенное чудо человеческого общения между врачами и пациентами.

Собственно палатный врач здесь один. Зато, как я понимаю, самый настоящий земский, истово преданный своему делу – Любовь Александровна Тимофеева. Из полувека медицинской практики 17 лет отданы именно этой, листвянской больничке. Нет, наверное, взрослого человека в трёхтысячной Листвянке, хоть раз не обратившегося к ней. И нет пациента, при первом взгляде на которого она, опытнейший терапевт, мысленно, пока только «для себя», не составила бы представления о его состоянии. Не назову возраст: её личное дело – помнить, сколько вёрст осталось за спиной. Скажу лишь, что представить маленький стационар без Любови Александровны так же нелепо, как и её саму вне стационара. А ещё не назову зарплату, потому что есть обстоятельства, о которых нельзя говорить вслух, настолько они несправедливы и унизительны для человека. Скажу лишь, что, когда были у настоящего, невыдуманного земского врача Тимофеевой силы, она сама носила домой из Байкала воду; и о дровах на зиму заботилась, как могла, тоже сама. Сейчас и на воду из озера, и на дрова, которых холодному, давно не ремонтированному её дому с каждой зимой нужно всё больше и больше, – на всё это «благоустройство» требуются немалые деньги, и она отдаёт сильным, но чужим рукам весомую часть своего «заработка». 

Заметив моё недоумение, объясняет: «Если бы в стационаре лечилось 20 пациентов, это была бы норма, за которую полагается полная ставка. А у нас всего 15 стационарных коек, выходит, я не дорабатываю и поэтому получаю меньше».

Главный врач Юсуп Эргашев более откровенен. Впрочем, он размышляет  не  конкретно о Любови Александровне Тимофеевой, которой «замены не найти», а вроде бы «вообще»: 

– Я рад, что они ходят на работу. Вот они уйдут, и тогда – всё: кто за такую крохотную зарплату работать будет?

Вот и я думаю: кто? Это прекрасно, что молодые медики, согласившись ехать в село, получат солидную сумму на первое обустройство. Но деньги обладают особым свойством: они быстро тают. Где гарантия, что кого-то из нынешних – молодых, полных сил и энтузиазма – не постигнет судьба их старшей коллеги, отдавшей жизнь медицине, вылечившей за полвека сотни больных, преданной сельской больнице, но зависящей от унизительной «ставки» и сегодня без вины виновной  в том, что в её стационаре не 20, а 15 коек? 

…Листвянская участковая больница вряд ли удостоится официального титула земской. Как и её палатный врач, она тоже «нормой не вышла». Только Любовь Александровна Тимофеева «не дотягивает» по числу пациентов, а больница – по расстоянию до областного центра. Сами посудите: если от неё до Иркутска каких-то 70 асфальтированных километров, какое может быть земство? Впрочем, тем, кому там облегчают страдания и даруют тепло, без разницы, в каком она пребывает звании. Лишь бы не постигла её участь листвянской верфи. А там, глядишь, сельским медикам зарплату поднимут. И уж предел желаний – в скромной поселковой, а то и районной казне вдруг найдётся немного денег, чтобы преданному этой больнице врачу отремонтировать его старый холодный дом…