– Владимир Васильевич, почему выбрали профессию журналиста?  

– В журналистику я шёл долго. После окончания школы в родном городе Херсоне на Украине сразу пошёл работать на производство.  В 1956 году был принят в газетный цех областной типографии на должность помощника печатника и тогда же летом поехал в Москву и поступил на заочное отделение философского факультета МГУ. В общественной жизни страны наступил период оттепели, так называемой десталинизации. Безотчётно тянуло к познаниям основ жизни, к тому, что формирует личность. 

Но учиться на философском факультете, совмещая с работой, было нелегко: в типографии я работал по ночам. Учебников, по существу, не было. Философию учили по четвёртой главе «Краткого курса истории ВКП(б)» – о диалектическом историческом материализме». Был ещё учебник «История западноевропейской философии» академика Георгия Александрова – начальника управления пропаганды и агитации ЦК ВПК(б). Удачным был учебник по логике профессора Валентина Фердинандовича Асмуса. Я ему, кстати, сдавал то ли зачёт, то ли экзамен. Проучился только два курса, и потом меня забрали в армию. 

Служил я в Ангарске, в строительных частях Министерства среднего машиностроения. Поскольку я был с приличным образованием, то меня начали выдвигать то на комсомольскую работу, то я заделался физруком полка. Часто выезжал в город, общался со многими людьми. Представился случай, а было такое правило, что если на третьем году службы поступаешь учиться в вуз, то в случае успешной сдачи экзаменов прощаешься с армией. Так я поступил на отделение журналистики Иркутского государственного университета. 

– А помните свою первую публикацию? 

– В 1958 году на экраны вышел фильм «Летят журавли». Руководством страны, в частности Хрущёвым, он был принят холодно, а попав на Каннский фестиваль, получил высшую награду. Я написал на него отзыв, помню, был  потрясён судьбой Вероники, и отправил в «Комсомольскую правду». Смотрю однажды газету и вижу обзор писем читателей и целый абзац с моим мнением о фильме, подписанный «печатник В. Ходий из Херсона». 

Когда я работал в типографии, мой интерес к газете был чисто профессио-нальным, как полиграфиста. Не оставляла постоянная озабоченность, как сделать её ярче. Постепенно появился интерес и к содержанию материалов, начал пробовать своё перо. 

В армии я уже свободно, можно сказать, овладел им и активно печатался в городской газете «Знамя коммунизма», «Ангарском строителе» и, конечно, в газете Забайкальского военного округа «На боевом посту». 

С этим багажом я и прибыл в Иркутский госуниверситет. В «Восточно-Сибирской правде», помню, впервые опубликовался в День физкультурника в 1962 году. Тогда в Иркутске были две главные газеты – строгая, как партийная дама, «Восточка» и «Советская молодёжь», выглядевшая этакой кокетливой комсомольской активисткой. Однажды в октябре 1963 года «Молодёжка» вызвала студентов-журналистов на футбольный матч. Мы тогда сразились на поляне стадиона «Труд». За «Матрицу», как назвали свою команду наши соперники, играли Александр Вампилов, Юрий Скоп, Анатолий Преловский, Геннадий Машкин, Виталий Белоколодов. И мы их обыграли всухую – то ли семь, то ли восемь безответных голов забили. После игры ко мне подошёл Вячеслав Шугаев, тоже из знаменитой иркутской «писательской стенки», и сказал: «Знаешь, мне в «Восточке» поручили писать о спорте, но я в нём плохо разбираюсь, ты приходи, пиши для нас постоянно». Но в газету я писал не только о спорте. Так, когда 9 мая 1965 года впервые после Великой Отечественной войны официально отмечался День Победы, я по своей инициативе подготовил очерк «Два дня, разделённые войной». Для этого просмотрел номера «Восточно-Сибирской правды» и «Советской молодёжи» за 22 июня 1941 и 9 мая 1945 года и, набрав материал из них, пошёл в областной ЗАГС и попросил, чтобы там в архиве подняли имена тех, кто родился в Иркутске в день окончания войны. Их оказалось восемь человек, потом я через УВД узнал, что в городе остались только трое, нашёл их и включил разговор с ними в очерк. 

– Какую тему вы могли бы назвать своей?  

– Поскольку жизнь сложилась так, что двумя моими местами работы оказались сначала «Восточка», а потом ТАСС, где я служу уже 31-й год, пришлось и приходится браться за все темы. Пишешь обо всём на свете: о политике, экономике, криминале, спорте и так далее. Так что, наверное, я многостаночник. 

Тему своей дипломной работы в университете я назвал «Байкальский репортаж». Для этого побывал на озере в разные времена года, в разных местах. Был такой репортаж «Как умирают байкальские льды». «Десятая категория твёрдости» о бурении экспериментальной скважины у истока Ангары, поскольку остаётся загадкой, когда Байкал избрал местом своего стока именно то, что мы называем Шаман-камнем. Или «Капля Байкала», где устами учёных Лимнологического института раскрывалось содержимое одной капли из 23 тысяч кубокилометров байкальской воды. «Сумерки над тоннелями» – статья, ради которой я проехал по всей Кругобайкальской железной дороге. Ещё были живы признаки того, что здесь когда-то по-настоящему бурлила жизнь, Транссиб проходил с запада на восток и с востока на запад именно через эти места. Например, на вокзальчике в Порту Байкал ещё висели часы, которые показывали московское время. Как и все остальные материалы, эту статью хотел напечатать в «Восточно-Сибирской правде», но почему-то заместитель редактора Валерий Павлович Никольский зачеркнул мой заголовок и написал свой –  «Вдохнуть новую жизнь в старые тоннели». Я не согласился и отнёс текст в «Молодёжку», где он вышел в рубрике «Репортаж дня». 

С темой БЦБК тоже связан давно. Когда осенью 1966 года вводили в строй очистные сооружения, поехал и посмотрел на них. Они производили колоссальное впечатление, ведь вокруг кроме основного здания комбината и ТЭЦ не было никаких построек, даже деревья в том месте ещё не высадили. Репортаж назывался «Чистый поток», поскольку было запущено производство небелёной целлюлозы и стоки не были такими грязными. Я привёл цифры, согласно которым содержание в них вредных веществ было минимальным. Их мне дали специалисты, контролирующие пуск комбината, но когда газета вышла в свет, меня вызвала редактор  Елена Ивановна Яковлева. Оказывается, эти данные не подлежали огласке, хотя цензура претензий не имела. За газету заступился секретарь обкома КПСС по промышленности Павел Борисович Коцуба, и, как сказала Елена Ивановна, благодаря его «широкой спине» неприятностей удалось избежать. 

– Сложно было отстаивать свою точку зрения, противоречащую позиции власти? 

– Конечно, я об этом могу очень много рассказать. Когда я стал заместителем редактора газеты, а это был уже 1978 год, просматривая почту, обратил внимание, что огромное количество писем приходит из одного места – совхоза «Гороховский» Иркутского района. Люди жаловались на грубость и злоупотребления со стороны директора совхоза Данильченко. Я собрал эти письма, поехал в Горохово, поговорил с людьми, с самим директором. И под моей подписью вышла статья «Злая трава», в которой подтвердились все жалобы. После этой публикации поднялся огромный шум. Корреспондент Телеграфного Агентства Советского Союза (ТАСС) Александр Иович Гайдай, родной брат знаменитого режиссёра, рассказал уже потом, что он в то время лежал в больнице вместе с секрётарем обкома партии по сельскому хозяйству Павлом Акимовичем Мосягиным. Тот раскрыл газету, и его лицо побледнело. В ней как раз и была эта публикация. Оказалось, Данильченко был другом Мосягина, вместе они где-то директорствовали, и, как я потом выяснил, сразу же была дана команда Иркутскому райкому партии выгородить незадачливого директора совхоза. Но все эти попытки не увенчались успехом – Данильченко вскоре сняли с должности. 

Но то, что меня внесли в «чёрный список», вскоре обнаружилось. Однажды, когда я сам вёл номер, в газете случился конфуз. Поместили фотографию ТАСС, на которой запечатлелся момент посещения интернационального детского дома Генеральным секретарём Компартии Чили Луисом Корваланом. А это был такой период, когда везде цитировали Брежнева. И как наборщица написала «Генеральный секретарь ЦК КПСС Коммунистической партии Чили Луис Корвалан», так эта подпись и прошла через все руки. Вопрос об этой опечатке был вынесен на заседание бюро обкома партии, и я, развесив на стене рабочие полосы газеты, популярно объяснял её природу. Меня, конечно, выслушали и отпустили с богом. Такой у нас был характер работы, хотя нельзя сказать, что мы были под колпаком. 

– Это факт, что ваша газетная карьера закончилась в 1981 году громкой публикацией в «ВСП» очерка журналиста и писателя Леонида Мончинского о Владимире Высоцком? 

– За несколько месяцев до её выхода, в феврале или марте 1981 года, мне позвонил заведующий идеологическим отделом обкома партии Пётр Фёдорович Московских и поинтересовался, не хотел бы я перейти на работу корреспондентом в ТАСС. Я спросил: «А что с Александром Иовичем Гайдаем?» Московских сказал: «Он уходит на пенсию». От меня в агентстве потребовали подготовить ряд материалов, они вышли на ленту, и к осени того года, когда я в отсутствие редактора Валерия Павловича Никольского подписывал газету с очерком о Высоцком, названном «Не играл – жил», я уже готов был сменить работу. Любопытно, что цензура не имела возражений против публикации очерка, а сразу же в первой половине дня после выхода в свет номера меня пригласил секретарь обкома партии по идеологии Евстафий Никитич Антипин и сказал: «Владимир Васильевич, сегодня в газете идеологическая диверсия». Вопрос о публикации очерка был вынесен на бюро обкома, но вышедший в это время на работу Пётр Фёдорович Московских связался с сектором газет ЦК партии и там сказали: «Конечно, ваша газета взялась не за свою тему, но обсуждать эту публикацию не стоит». 

– Поскольку вы уже давно работаете в ТАСС, какая журналистика вам кажется ближе – газетная или информационная?  

– Для меня они одинаково ценны. Иногда в двадцати строчках можно выразить ту же суть и столь же ёмко ответить на вопросы «Что? Где? Когда? Почему?», что и в двухстах. Главное – ощущать себя в потоке жизни, рассказывать о людях и событиях, делиться тем знанием, что доступно только журналисту. 

– Сейчас условия работы журналиста изменились, информационный поток возрос, появились новые технологии. Вам сложно адаптироваться к этому? 

– Естественно. Новую технику я так до конца и не освоил, и плёночным диктофоном по-прежнему пользуюсь не потому, что люблю старые вещи, хотя какие они старые, если я приобрёл его в 2000 году, а потому, что к цифровому я так и не привык, он мне кажется слишком сложным. Компьютер я научился использовать только для того, чтобы выходить в Интернет, просматривать какие-то сайты, набирать заметки и отправлять их в Москву. Что касается приёмов и жанров журналистики, тут проще, ведь они остались прежними. 

– Что можете сказать о молодых журналистах, если сравнивать их с вашим поколением? 

– Молодая поросль – она всегда разная. У нас в группе за всё время учёбы пробыло 30 человек, и они не все стали журналистами. Есть способные студенты, есть не очень – это всегда было, есть и будет. Но я убеждён, что журналистами, в отличие от учёных-математиков и прочих физиков, поэтов и музыкантов, не рождаются, а становятся. И одних способностей и таланта, даже если они есть, для этого недостаточно – нужны огромные волевые усилия, воспитание привычки зорко наблюдать за жизнью, пополнять свои знания, искать свои темы. Причём всё это от возраста не зависит, журналистика всегда молода.