Не верю!

Хозяйка, женщина занятая и никогда не читавшая, скоро увлекалась и, забыв про товар, перевешивалась через прилавок, подперевшись для равновесия полной рукой. Если сюжет закручивался с первых слов, то тут же являлся и маленький столик с закусками. Иногда их приносил не приказчик, а молодой человек с необыкновенно живыми  глазами и аккуратными усиками. Хозяйка находилась с ним, по собственному признанию, в очень близких отношениях. А замуж не выходила потому, что  давно уж считалась повенчанной. Правда, красавец супруг ещё в первый год сбежал с заезжей актрисочкой… С той поры Лидия Афанасьевна уже более не доверяла мужчинам. 

И нынешний молодой человек временами казался ей как-то слишком уж обходительным.  Вот и сейчас не успела она даже плечом повести, а уж он усадил рассказчиц на хорошие стулья и конфеты предложил из её любимых. Но самое главное, два раза оглянулся на дверь – и она очень скоро отворилась, впуская на порог эту фифу Пучинскую, разодетую в пух и прах. И не надо, не надо говорить, будто бы она всюду так наряжается – ей с такими костюмами надо прогуливаться по Большой, а не шастать по лавкам. 

Лидия Афанасьевна медленно распрямилась и, как свидетельствовали в «Восточной заре», «после ряда словесных оскорблений нанесла Эмилии Пучинской удар по лицу. Сорвала шляпу и разорвала вуаль». Это самое подтвердили и подруги Казанцевой, свидетельствуя 14 июля 1909 года у мирового судьи 3-го участка Иркутска. Газетчики сразу же назвали дело любопытным, а уж о публике нечего и говорить: узнав, что лавочница Казанцева «привлечена к уголовной ответственности за оскорбление словами и действиями», многие и многие поспешили в залу заседаний занимать лучшие места.

Суд состоялся по горячим следам, и Лидия Афанасьевна, не остыв ещё, повторяла с неистовой убеждённостью, что Пучинская «отбивала» у неё молодого человека и что в лавку вошла она не случайно, а с целью какого-то «волшебства». Мировой судья с некоторым сочувствием поглядывал на неё, но всё же признал виновной в нанесении обиды и побоев и приговорил её к одному месяцу ареста.

«Евангелие» от Фифи

В тюремный замок Лидию Афанасьевну не повезли, а все четыре недели держали в камере при полицейской части. Грязь здесь была неимоверная, но Казанцевой разрешили заказать из дома не только постельное бельё, но и маленькую дорожку. Что до обедов, то ей их в избытке доставлял… молодой человек. Он ни разу не помянул о прошедшем – и к концу третьей недели Лидия Афанасьевна была совершенно растрогана, а из камеры выходила уже с ощущением своей полной вины перед… молодым человеком. Пучинская ей не то чтобы не вспоминалась, но она каким-то удивительным образом отдалилась в уголок горизонта со всеми её шляпками и расписными портмоне.

Кстати, о портмоне. За первым же чаем между половиной одиннадцатого и полуднем разговор зашёл вдруг о недавнем  и очень занятном объявлении в «Восточной заре».

– Одна дамочка пишет, будто бы за кошелёк с десятью рублями даст двадцать пять рублей! А всё потому, что дарёный тот кошелёк, с какой-то там монограммкой на немецком языке. Она и номер свой сообщает в «Марселе», и имя. А зовут её знаете как? Фифи… – рассказчица так и закатилась от смеха.

А Лидия Афанасьевна отчего-то подумала: «Немцы, а вот ведь как могут любить!» И вечером она даже прошлась до угла Троицкой и Большаковского переулка, и хоть в саму гостиницу не решилась войти, ей  без этого стало вдруг хорошо. И даже пересуды, о которых она часто думала и которых так опасалась, отчего-то перестали беспокоить. И где-то глубоко-глубоко внутри уже зарождалось одно очень странное для неё самой решение.

Главное – не подать виду

И вот однажды в привычное время между половиной одиннадцатого и полуднем  приятельницы Казанцевой не обнаружили Лидию Афанасьевну на привычном месте. Молодой человек предложил им чаю, но на все вопросы отвечал как-то очень неопределённо. И ещё целые две недели им не удавалось узнать, что половину того странного дня Казанцева провела на Малой Блиновской, 3, у адвоката Льва Николаевича Пеховича.  Он вёл всякого рода дела, но свои объявления начинал с двух заветных слов – «специальные бракоразводные» и непременно прибавлял: «гарантия за дело».

Ещё Пехович обладал замечательным свойством «не подавать виду» и в любых, даже самых пикантных ситуациях сохранял невозмутимое выражение на лице. Он и в этот раз повёл себя так, будто бы и слыхом не слыхивал о Казанцевой, а просто уточнил: «О разводе хлопотать будем?» И добавил с приятным выражением на лице:

 – На этом фронте у нас очень хорошие новости: обер-прокурор предложил Святому Синоду передачу всех бракоразводных дел гражданскому суду, у меня есть самые верные сведения, – голос адвоката опустился до самых низких тонов, – что сие произойдёт в самом скором времени. То есть в сравнении с законопроектом  двухлетней давности нынешний идёт далеко вперёд. И на этом не кончится: помимо прежних  четырёх поводов к разводу введутся ещё четыре. Вы по какому предпочитаете начинать дело?

– Да изменил он – стало быть, по измене… – покраснев, отвечала Лидия Афанасьевна.

Одно другое не гасит – но можно и «по отсутствию»

– Ага, – зацепился Пехович, – стало быть, прелюбодеяние. И тут наше новое законодательство даёт новый шанс. При старом-то, если доказывалось, что супруга, ищущая развода, и сама повинна в грехе, в котором обвиняет супруга («Знает, всё знает, подлец!» – мелькнуло у Лидии Афанасьевны), то в иске, безусловно, отказывалось. Нынешний же законопроект признаёт, что нельзя одно прелюбодеяние считать погашением другого.

– А он может выхлопотать доказательства?! – ужаснулась Казанцева.

– Это совершенно в его интересах, и я бы взял на себя смелость советовать вам отказаться от того повода. Благо выбор большой: чем, к примеру, плоха неспособность к брачному сожительству? Ведь детей у вас не было, как я понял?

Густо покраснев, лавочница отчаянно замотала головой, и Пехович на мгновение задумался.

– Постойте, постойте, а нельзя ли подвести вашего супруга под безвестное отсутствие? Он к вам писал, приезжал, телефонировал? Прекрасно! Срок безвестного отсутствия сокращается новым законом до трёх лет, а для военнослужащих – и до двух. Он у вас случаем не военный?

– Никак нет. А с актрисочкой этой сбежал скоро будет семь лет… 

– Семь лет! И вы не сказали об этом замечательном сроке с порога! Да он весь теперь в наших руках, и мне не придётся  шить к нему дурную болезнь или уклонение от православия. Впрочем, новый законопроект облегчает и это.

Загадка, да и только!

С того дня, как на лице у Казанцевой появилось загадочное выражение, выведать у неё хоть что-нибудь сделалось решительно невозможно. А уж как старались подруги, как ярко живописали самоотравление  от любви Алексея Афанасьевича Дорофеева с улицы Подгорной, попытку самоубийства. 9 августа 1894 года в 10-30 пополудни в доме Шестунова по Подгорной улице отравился уксусной эссенцией екатеринбургский мещанин. Он объяснил, что сделал это из-за нежелания жены жить с ним.  А 30 июня 1893 года крестьянин Нижнеудинского округа Амши Иосифович Дорона с улицы Знаменской – «вследствие семейных неудовольствий». Лидия Афанасьевна на это всё лишь отстранённо улыбалась, думая о чём-то своём. И даже рассказ о неудачнейшем браке Антонины Пуцилло, принуждённой давать мужу деньги в долг под залог его собственного имущества, совершенно не тронул её.  Лишь однажды проронила она со спокойно-нравоучительной интонацией:

– Екатерину Сироткину недавно исключили из богадельни – за предосудительное поведение. А ведь я помню её молодой и здоровой… Не так мы живём, не по-божески.

Подруги переглянулись, однако ничего не сказали. А скоро их, как и всех обывателей, увлекла совсем другая история, связанная с семьёй помощника полицмейстера Фавстова. Его, равно как и супругу, в камере мирового судьи 5-го участка уличили в «распространении клеветнических слухов, позорящих имя  пристава 2-й части Римского-Корсакова».  

А чью сторону примет главный свидетель?

А обстоятельства дела были таковы: 1 мая городовой Садовников, стоящий на посту у Иркутского полицейского управления по Луговой улице, заметил, что наружная стена дома, где находится квартира помощника полицмейстера Фавстова, вымазана дёгтем. А спустя несколько дней по городу разнеслись уже слухи, что всё это дело рук Римского-Корсакова. И когда тот пошёл на возбуждение дел, отыскалось немало свидетелей. Но главным из них мог стать (или же не стать) господин полицмейстер. И с начала судебного заседания переполненный зал, натурально, ел глазами то место, на котором мог появиться (но мог и не появиться) Василий Андреевич Бойчевский.

И вот в самый напряжённый момент, когда, кажется, и не ждали уж, он вошёл и, слегка откашлявшись, подтвердил правоту обвинения. Вслед за ним это сделал и начальник сыскного отделения Аулин, после чего г-н Фавстов был приговорён к аресту на один месяц. Госпожу Фавстову оправдали за недостатком улик, и скоро по городу разнеслось, что супруги покидают Иркутск навсегда. Но помощник полицмейстера ответил на это опровержением, а его супруга чаще прежнего стала появляться в публичных местах.

– И молодец, и правильно: уж любить так любить! – прокомментировала газетную хронику Лидия Афанасьевна и добавила, что подписалась на две местные газеты.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского