Дело о простреленной сорочке

На дачу Каштак собирался и городской голова Исцеленов, но с утра он вместе с гласным Жарниковым застрял над текстом  опровержения публикации в «Восточной заре».  Собрать мысли в кулак мешало переполнявшее их обоих раздражение. Над письмом в газету мучился и поручик Иванов, впрочем, очень недолго. Он решил дело просто, по-военному: заехал к частному поверенному и поручил ему эту муторную работу. И получаса ещё не прошло, как появился готовый текст: «На основании 139 статьи «Устава о цензуре и печати» прошу поместить в ближайшем номере опровержение заметки «Дуэль», в которой сказано, что «у Иванова оказалась простреленной сорочка». Сорочка прострелена не у Иванова, а у Зуева, и никакого судебного следствия не начато». 

В редакции Иванов застал лишь дежурного-фельетониста, скучавшего над ворохом газет. На второй полосе зияла внушительная дыра, но идей не было решительно никаких. «Не описывать же, в самом деле, стрельбу по тарелочкам на даче Каштак!» – раздражённо думал корреспондент. 

А вот господин тюремный инспектор собирался пострелять непременно! И, высвобождая время, заранее подбил срочные дела: ещё в субботу вечером подготовил нужный в понедельник обзор по тюремному замку. Сообщил и о том, что к началу августа нынешнего, 1909 года там пребывают 1249 заключённых, большинство которых составляют уголовники – 1234. Из них женщин лишь 106. Они и болеют чаще: в больнице при тюремном замке их сейчас два десятка (в то время как мужчин – 124 человека).

Расчётам посвятил этот день и иркутский коммерсант Виник, известный производством жаростойких плит и колосников. Правда, на этот раз он планировал доходы от своего образцового огорода. Да, каждый день с 8 до 12  Виник торговал свежими овощами в своём доме по Дёгтевской, 29. А желающих покупать партиями направлял на Брянскую улицу, «в поместье», как с любовью называл он свою вторую усадьбу. Виник и сам наезжал туда два раза в день, но ближайший воскресный вечер станет всё-таки исключением: антреприза разыгрывает спектакль с самой настоящей собакой. 

Вожаков расселили, но…

К немалому огорчению  владельца парохода «Кучум», погода в воскресенье не заладилась; в довершение всего к половине шестого, когда на обоих берегах собралось много публики, реку вдруг окутал туман и все три парохода сразу же утонули в нём по самые мачты и трубы. Встревоженные капитаны то  и дело подавали свистки и готовились встать на прикол, но налетал ветер, разгонял ненадолго туман – и пассажиры требовали отправиться по маршруту.

На Каштаке же было тихо, пули с точностью ложились в мишени, и один из лучших результатов показал господин тюремный инспектор. Но, едва отстрелявшись, он сразу же и уехал, потому что давно уже взял за правило каждое воскресенье наведываться в тюремный замок с проверкой. И непременно доходить до камеры № 5, в которой помещались почти полсотни уголовников. Инспектора очень беспокоило, что одна стена этой камеры была общей с тюремной церковью, а уж оттуда-то открывался прямой путь на свободу!

Вчера во время обхода он кожей почувствовал общую решимость арестантов на что-то и велел расселить пятерых вожаков и ещё раз проверить все вещи в камере. Но сегодня, проезжая мимо тюремного замка, снова почувствовал тревогу и хотел уже остановиться, но его окликнули из притормозившего экипажа. Это были городской голова Исцеленов и гласный Жарников, оба очень  довольные. Да, они дописали-таки своё грозное опровержение и даже заскочили по дороге на Каштак в редакцию «Восточной зари». И ещё застали дежурного-фельетониста, крайне раздосадованного: он так и не нашёл ещё тему! Промучившись часа два, он решил отправиться за вдохновением в театр. 

И пока на сцене разворачивалось придуманное действо, на другом конце города начиналось другое: в тюремной церкви, пустой в этот час, посыпались кирпичи из стены… Затем послышался напряжённый шёпот: часть заключённых хотела ломать дальше, а часть отговаривала: «Инспектор ишо нынче не приезжал, не ровён час заглянет!» 

А инспектор входил уже в комнату старшего надзирателя, где как раз выставлялась на стол отварная картошечка, «наисвежайшая, прямо из образцового огорода господина Виника».

Какие странные эти люди, хоть и не кусаются

Сам Виник сидел в это время в первом ряду партера и пробовал угадать, из какой же кулисы появится сеттер. Не угадал, но всё равно обрадовался! А на балконе при виде собаки кто-то даже рассмеялся от неожиданности. Вокруг зашикали, но актриса на четырёх лапах была так забавна, что удержаться было трудно, и там, на балконе, так и прыснули! Потом кто-то вскрикнул, подавил плач – и опять тишина. Но едва лишь закончилось действие, на балконе так и посыпались пощёчины! Напуганные барышни бросились к лестнице, в дверях образовался затор, и артисты, вышедшие на поклон, растерянно вглядывались в происходящее наверху. Один только сеттер оставался невозмутим, очевидно давно уже зная людям цену.

Но никто не знал ещё, что пароход «Кучум», выскочив из тумана, врезался в шедший полным ходом «Иркут», в одно мгновение своротив ему палубную решётку, сорвав угол рулевой будки, часть крыши и сбросив на палубу одного пассажира. К счастью, якорь, бывший на носу у «Кучума», зацепился за «Иркут» и пароходы застопорились. 

Остановились и уголовники, разбивавшие стену своей камеры: дыра достигла уже размера порядочного окна, и арестанты могли выбираться через неё в церковное помещение. Но именно в эту минуту наружная дверь открылась и в проёме обозначились две до боли знакомые фигуры – старшего надзирателя и инспектора… 

Петрову 17-му от начальника № 1

Подравшихся из-за собаки театралов доставили в полицейскую часть, сообщила в ближайшем номере газета «Восточная заря». Она же написала, что от столкновения пароходов «Кучум» и «Иркут» никто из пассажиров не пострадал, если не считать пережитый страх и ушибы. Она же отметила, что покушение на побег из тюремного замка предотвратили его служители. Старший тюремный инспектор при этом не был упомянут, но всё равно он был рад. 

Довольным выглядел и фельетонист газеты «Восточная заря»: за время спектакля с участием сеттера он, во-первых, словил сюжет для колонки хроникёра, а во-вторых, тему для фельетона: сидевшие у него за спиной железнодорожники очень ярко живописали эпидемию увольнения служащих. На выходе из театра журналист имел уже первую фразу фельетона:  «Наши железные дороги отличаются от других дорог мира способностью приносить убытки». А пока шёл до дома, нарисовалась и первая сценка: из аппаратной приносят телеграмму: «Начальнику станции Петрову 17-му. Ввиду увольнения благоволите немедленно прибыть расчётом. Начальник № 1». 

Фельетон получился вдвое больше дыры на полосе, но редактор имел слабость к хорошим текстам. И вообще, главное было в том, что из газетной публикации выглядывала уже целая пьеса или даже роман. Фельетонист взял у супруги амбарную книгу, без ложной скромности оза-

главил её «Беллетристика» и сделал первую запись: «Иванову 17-му шёл 33-й год, у него был мужественный вид, красные щёки, густые волосы, бритый подбородок и усы, закрученные кверху, как у Вильгельма 2-го. Это сходство и послужило три года назад причиной женитьбы, принёсшей ему в краткие сроки Колю, Олю и Полю». 

Воображение понеслось и притомилось уже на рассвете. В редакцию фельетонист подтянулся только к двум часам дня, да и то чрезвычайно заспанный и недовольный. Зато  с исписанными листками в руках. И минуту спустя редактор заливался уже тонким смехом у себя в кабинете. 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.