– Я вообще не иркутянин, из города Килия Одесской области, – не дожидаясь моих вопросов, начинает отец Вячеслав. Мы встретились с ним на крыльце одного из корпусов Иркутского госуниверситета, того самого, который раньше назывался историко-филологическим. 

– Как же вы попали в Сибирь?

– Родители приехали, как говорится, «за туманом и за запахом тайги» в начале 60-х, строить Усть-Илимск. С пяти лет я жил там и многим обязан этому городу. А в Иркутске начало моё вот здесь. – Оборачиваясь, указывает на исторический факультет наш гид.  – Вот этот старый ангарский мост, по которому я первый раз пешком с вокзала пришёл на факультет, люблю больше всех мостов. Самые первые впечатления о городе связаны с этим мостом и с этим корпусом. Здесь у нас была очень необычная для советских времён атмосфера. Не напыщенная строгость, а свобода, которую даровал нам исторический факультет: конференции, коллоквиумы, симпозиумы – открытый обмен мнениями…

– Но ведь история в советское время была, пожалуй, самой идеологизированной из наук?

– Я начал здесь учиться достаточно поздно – когда поступил, мне было 23 года и это был последний год, когда ещё преподавалась история КПСС, а после её отменили. Свобода отовсюду прорывалась на историческом факультете, да и как иначе? Тут были сосредоточены лучшие мыслители Иркутска. Преподавали такие выдающиеся умы, как Николай Щербаков, Георгий Генералов, Юрий Абрамов, Константин Жуков, Ольга Шостакович. Они очень многое для нас сделали, открыли мир глубинных исторических взаимоотношений, а не официальной, прилизанной истории. Да и вообще все преподаватели были хороши, нами они занимались и по долгу, и от души, да и мы тоже учились с удовольствием. Инерция требовательности оставалась, а тут ещё и эйфория свободы появилась, казалось, мы можем всё на свете изменить к лучшему. Был сильный стимул для внутренней работы, что мобилизовало к учёбе и сделало нас, с одной стороны, в интеллектуальном смысле достаточно продвинутыми, с другой – здравыми трудоголиками. Весь мой выпуск 1995 года – профессионально состоявшиеся люди: известные учителя, есть директор школы, начальник золотодобывающей артели, офицер таможни, руководитель коммерческого банка, руководитель турфирмы, даже есть один заместитель руководителя в крупной государственной энергетической компании. Да все состоялись.

Прежде чем поступить на истфак, Вячеслав Пушкарёв окончил штурманский факультет мореходного училища в Херсоне, отслужил в армии – в подразделении, охранявшем министра внутренних дел Грузии и Верховный суд Грузинской ССР. После армии прошёл годичную профессиональную отработку на Херсонском судостроительном заводе. Начиная с 1989 года работал учителем истории в школе, активно занимался пауэрлифтингом и любительским скалолазанием. Слушая его рассказ, я невольно поймала себя на мысли, что такая биография подошла бы герою приключенческого фильма. 

Знаменский собор напоминает корабль спасения, где сосредотачиваются самые благочестивые люди

– Что вас после моря потянуло в историческую стихию?

– Море – это, знаете, было так… нечаянно. После школы меня направили по разнарядке поступать в МГИМО, на журфак. Я был не против, но когда приехал, посмотрел, мне сильно не понравилась тамошняя атмосфера. Не стал даже документы сдавать в приёмную комиссию. Купил пособие для по-ступающих и решил ехать куда-нибудь поближе к родине, например в Херсонское мореходное училище. Меня зачислили без экзаменов, так как аттестат был хороший и направления были сразу от всех госинстанций. После второго курса нас всех призвали в армию. После демобилизации вернулся в Херсон, восстановился в ХМУ, доучился. Уже на плавпрактиках понял, что мне не быть капитаном на белом корабле. Работа эта очень нравилась, но противоречия раздирали: всю жизнь по полгода, по девять месяцев проводить с 50–70 мужиками, которые ни о чём, кроме денег, водки, женщин и своей работы, не разговаривают. Я их очень ценил, они хорошие люди с открытым сердцем, решительные, последнее отдадут, но уровень их интересов был ограничен вот этим скромным набором чисто плотских желаний, да и горло у плавсостава слабовато. Я не был уверен, что смогу их переделать, да, по чести, и не собирался. На обязательную отработку попросился на военный судостроительный завод в Херсоне. Там я великолепно узнал уже не теорию, а практику устройства судна и механизмов, научился работать руками. Сейчас это очень помогает при реставрации храмов. То время очень важно для меня. И ещё армия, которая оказалась ускоренным университетом бытовой психологии.

После первого года работы я при-ехал в отпуск в Усть-Илимск, и моя любимая учительница истории, которая одновременно была директором школы, Александра Петровна Терентьева, посоветовала мне вернуться в Сибирь и начать работать с детьми. Соответственно, я вернулся и поступил-таки на истфак. Учился с большим интересом и довольно хорошо. В должниках не ходил. По субботним вечерам и воскресеньям старался ходить в Крестовоздвиженскую церковь на службы, от нашего общежития она была недалеко. Этот храм стал для меня особым маленьким институтом жизни. 

– Сейчас в университете вы преподаёте…

– Я никогда не порывал с университетом. Один раз полюбил, и всё. С преподавателями дружу даже семьями. Ну и работаю в ИГУ в должности старшего преподавателя.

– Изменился ли дух студенчества в этом корпусе?

– Не могу судить. Другие факультеты и специальности мне неведомы. Мне кажется, мои студенты – самые лучшие. Это взрослые люди, которые пришли учиться по собственной воле – у нас же заочное отделение – и учатся с таким удовольствием, что и нам с ними в удовольствие работать. Я недолго преподавал в США в колледже Ланкастера историю православия в Сибири, там тоже очень интересные студенты. Время, конечно, изменяется. Многие из деток, которые родились с 80 по 90 год в атмосфере, когда ничего святого не было в стране, выросли несчастными, у них нет ориентиров, поэтому их захлёстывает наркомания, алкоголизм и безделье, с этим поколением было сложно работать. Родившиеся позже уже совсем другие: они и добрее, и проще. Единственное, что свобода теперь чрезмерна. Если раньше у нас на 70 человек потока курили четыре или пять девушек, то сейчас все поголовно почти курят, самоубийства встречаются, это меня очень печалит. А так нормальные студенты, хорошие, ищущие люди. 

– Вы упомянули реставрацию храмов. О каких идёт речь?

– У нас огромное количество храмов: строим новые, древние раскапываем, вычищаем и восстанавливаем. На сегодня в Верхоленском благочинии мы уже подняли 28 приходов.

– Ваше историческое образование помогает?

Исторический факультет госуниверситета – первая иркутская альма-матер отца Вячеслава

– Конечно. С великим пристрастным уважением вспоминаю Германа Ивановича Медведева. Мы с ним до сих пор дружим, хотя он и посмеивается над моей рясой. Я к этому отношусь философски, всё равно его люблю. 

– Есть ли такие храмы, к которым у вас особенное отношение?

– Два храма построены по моим эскизам. Само собой, их обработали архитекторы, а потом инженеры сделали общестроительные чертежи. Это храмы Святой Троицы в посёлке Усть-Ордынский и Сорока мучеников севастийских в селе Ревякино Иркутского района. 

Мы уже едем по набережной в направлении Крестовоздвиженской церкви. 

– Cколько времени проведено в этой библиотеке, – восклицает наш гид, когда мы минуем Белый дом. – Последнее время здесь тоже наукой занимаемся, раскопали с отцом Игорем Зыряновым в редком фонде Евангелие от Иоанна на бурятском языке, дореволюционного перевода, нашли служебник и требник на бурятском, одобренный Священным Синодом Русской Православной Церкви, катехизис. Сейчас готовим к печати вместе с отделом науки Белого дома, будет три больших подарочных служебника и несколько служебников маленьких, в простом переплёте, для употребления непосредственно среди бурят, которые говорят на западном наречии. 

– А как вы пришли в храм? 

– Это был личный выбор, которым я обязан своей прабабушке Элеоноре Жановне Шевалье. Она была религиозным человеком, имела очень хорошее образование, окончила классическую гимназию. Она сохраняла свою веру, несмотря на то что муж её дочери, мой дедушка, был коммунистом и её дочь, моя бабушка, папина мама Жоржет-Виолет Георгиевна, была вторым секретарём горкома партии в Килие. Да и сам мой дед Иван Николаевич, несмотря на свои коммунистические воззрения, был человеком по-своему религиозным. В конце 40-х годов он, будучи председателем колхоза, активно помогал открыть в своём селе церковь. Конюха по имени Фотий отправил учиться в Одессу в семинарию, встречал епископа хлебом-солью. Бабушка Жоржета не была такой открытой, я никогда не знал о её религиозности, прабабушка же всегда на Пасху пекла куличи, делала пасочки, ходила по соседям, раздавала, жертвовала. А я жил у них в детстве до пяти лет, когда и закладываются все основы миропонимания. 

Многие мои друзья в 80-х годах пытались постичь смысл происходящего и на этом пути находили Бога, я начал этот путь, когда служил в армии в Тбилиси. 

Вот мы и у Крестовоздвиженской церкви. Это не только удивительный памятник архитектуры, но и свидетельство нашего духовного возрождения. Для нас в 90-х годах церковь стала спасательным кругом, опущенным с Небес в бушующее человеческое море. Она в какой-то степени олицетворяла нашу доперестроечную жизнь: диссонанс внешней красоты – при советской власти ВООПИК больше занималось сохранением внешнего облика памятников – и внутренней запущенности напоминал о красоте православия и разгроме, который был ему нанесён.

Время тогда было тяжёлое: действующих храмов в городе было всего три, в Крестовоздвиженской церкви не было постоянных хороших певчих, только в выходные приходили петь профессионалы. А в будни придёшь – там бабушки поют, и так нескладно, хоть святых выноси. И вот всю службу борешься с собой, чтобы не осуждать их и ещё молиться вдобавок (смеётся). Потом потихоньку всё изменилось. 

Когда я окончил университет, мой наставник отец Александр Белый посоветовал съездить к владыке Вадиму. Владыка предложил мне войти в клир Иркутской епархии, и я согласился. В августе 1995 года, 9-го числа, в День памяти Святого великомученика и целителя Пантелеймона, владыка рукоположил меня в диаконы, а через четыре месяца – в священнослужители. Сначала служил в Знаменском кафедральном соборе. Это моя вторая альма-матер, которая открыла мне глубины внутренней церковной жизни и дала знания о том, как совершать таинства и служить требы. 

Именно туда мы и отправляемся. Отец Вячеслав уверенно направляет свой старенький RAV-4 (улыбаясь: «Пусть маленький, но джип!») по колдобинам улицы Грязнова. Видно, что джип батюшки – «рабочая лошадка». Благочинный Верхоленского округа много времени проводит за рулём: приходы находятся в Иркутском, Эхирит-Булагатском, Баяндаевском, Боханском, Жигаловском, Качугском, Ольхонском и Осинском районах, а это более чем 80 тысяч квадратных километров. По дороге батюшка рассказывает, что хочет подтянуть английский язык до лекторского уровня и закончить работу над кандидатской диссертацией по творчеству Николая Лосского. Кроме этого он успевает вести миссионерскую деятельность в Интернете, отвечая на вопросы на форумах. У отца Вячеслава есть два блога, где размещаются статьи и видео, плюс страничка в популярной социальной сети.

– Больше всего работаю в «Одно-классниках», у меня там сейчас уже подходит к тысяче «френдов», друзей. В основном это дети, которых я учил в школе и в вузах, а также друзья отовсюду, где я учился. Я же окончил колледж, университет, кафедру в Питере, семинарию в Тобольске, академию в Киеве – заочно уже, – перечисляет собеседник издания.

– Иркутск стал для вас родным городом?

– Люблю его, но родиной для меня остаются моя маленькая Килия на берегу Дуная и Усть-Илимск, где прожил львиную долю жизни. Иркутск – это база, без которой я уже никуда, здесь я стал тем, кем сейчас являюсь. Вообще, прилепляться к какой-то одной гео-графической точке не в церковном духе, потому что воля Божия для нас заранее не определима и Господь может поднять в один момент и перенести тебя в другое место, служить в другом и другим. Я должен быть к этому готов. Привязанности, которые у меня есть, – к самой религии и к ближним своим, к друзьям. Но друзья всегда останутся друзьями, даже на расстоянии. 

– Какой, по-вашему, характер у города?

– Я когда-то уже думал об этом. Помните, у Васнецова есть картина «Иван-царевич на сером волке»? Если такого Ивана-царевича или, лучше, Якова Похабова посадить в позу роденовского «Мыслителя», но так, чтобы на нём и лук был, и колчан со стрелами, и секира и палица, и мешок с деньгами, чтоб мошна была наполнена, – это будет Иркутск. У него всего много, и он в силах, а что делать с этим, не знает, всё решает и решает, каким ему быть, как ему жить. 

Останавливаемся у величественного Знаменского собора. Сейчас это главный иркутский храм, где идут архиерейские богослужения, однако скоро эти функции будут переданы Богоявленскому собору.

– Единицы священнослужителей в Иркутской и Ангарской епархии избежали участи пройти курс обучения в Знаменском соборе. Нас около 160 человек, и почти все учились здесь. 

– А с чем у вас ассоциируется этот собор?

– С кораблём спасения. Здесь, в епархиальном управлении, как в ковчеге праведного Ноя, всегда сосредотачивались все самые благочестивые люди, здесь чистота восприятия христианства держит высокую планку. В старые времена это был светильник, который горит для всех, чтобы к нему тянулись. Да он и сейчас таков же. Здесь мы могли видеть и образцы монашеской жизни, и лучшие примеры пастырства. Схимомонахиня Гавриила, монахиня Варвара, инокиня Вера – удивительные старицы, прозорливые женщины, многие вещи предвидели. Они были ровесницами двадцатого века, но все ещё что-то делали в храме. Они, отец протодиакон Иоанн Дыдык и ныне здравствующая матушка Магдалина принесли нам традиционное православие из дореволюционных времён. Я благодарен им и всем старым священникам, ранее служившим здесь. Сейчас новое время и новые возможности для жизни и для спасения собственной души. Всё есть, только успевай жить изо всех сил.