«Ничего особенного»

В Интернете рост населения планеты превратили в шоу. Интерактивные счётчики показывают, как мир с каждой секундой становится всё более тесным. Цифры сменяются с умопомрачительной скоростью, но, судя по тому, насколько они разные, точной численности населения Земли сегодня не знает никто. По данным одних сайтов, количество людей на планете уже перевалило отметку в семь миллиардов, другие считают, что мы только на подступах к ней. Точную дату, когда родится 7-миллиардный ребёнок, похоже, знают только в бюро переписи населения США. По их данным, это произойдёт 31 октября 2011 года, не раньше и не позже. Тем временем пристальное внимание людей к собственной численности заметили демографы. «Откуда такой интерес к теме?» – почти с порога задал корреспонденту «Конкурента» вопрос Константин Григоричев, в сферу научных интересов которого входит и демография, и признался, что за последнюю неделю даёт уже третье интервью.

– Насколько для нас в Иркутской области, где плотность населения три-четыре человека на один квадратный километр, вообще важна эта цифра – семь миллиардов человек?

– Мне кажется, ничего особенного в ней нет. Не так давно по историческим меркам на Земле было три миллиарда человек, потом эта цифра удвоилась. Население растёт, это обычный процесс. В данном случае важно другое: говоря об общей цифре, мы всё время забываем, что население распределено неравномерно. Это становится очевидно, даже если сравнивать Сибирь с европейской частью России, а что уж говорить о Европе и Азии! Хотя Азия тоже очень разная, самый яркий пример – Ферганская долина (большая её часть приходится на территорию Таджикистана, периферийные части занимают Узбекистан  и Киргизия. Отличается самой высокой плотностью населения в Средней Азии. – «Конкурент»), плотность сельского населения там составляет чуть ли не пять тысяч человек на квадратный километр. Но при этом есть горные районы того же Таджикистана, где этот показатель близок к нулю, то есть даже меньше, чем в Сибири.

Ещё один популярный вопрос, который постоянно возникает – прокормит ли Земля столько людей, – на мой взгляд, тоже связан с тем, как население будет распределено по территории континентов и стран. И с этим неизбежно связаны процессы миграции. Именно миграция становится одним из основных экономических и социальных явлений в жизни Земли. И Россия, в том числе, всё активнее включается в этот процесс.

– Как можно охарактеризовать сегодняшнюю демографическую ситуацию в стране и в регионе? 

– Я бы сказал, что сейчас достигнуто состояние очень нестабильного баланса. Он поддерживается за счёт того, что в последние несколько лет немного подросла рождаемость и не-много снизилась смертность. В результате чуть-чуть увеличился естественный прирост. Но при этом сказать, что население из-за этого начало расти, по-прежнему нельзя – потому что увеличился миграционный отток. До этого, напротив, смертность была выше рождаемости, но миграционный приток немного покрывал возникающую убыль населения. 

При этом надо понимать, что такой нестабильный баланс долго не сохранится и в ближайшие годы рождаемость неизбежно будет падать. Основная причина в том, что сейчас в возраст рождения детей вступает поколение 1990-х годов, которое само по себе было довольно малочисленным. На количество потенциальных отцов ещё можно махнуть рукой (в том плане, что это менее критичный фактор в рождаемости), но если мало потенциальных матерей, то детей при любом раскладе много уже не будет. Женщина не может рожать чаще установленного природой предела. Поэтому, если говорить об абсолютном числе рождений, спад неизбежен.

– И когда мы увидим этот спад? 

– Он уже начинается. Судить об этом можно в том числе и по общедоступной базе данных Госкомстата России. К примеру, с 2004 года в течение нескольких лет в стране шло достаточно активное увеличение рождаемости и снижение смертности. А вот если сравнить 2009 и 2010 годы, то рост рождаемости был уже минимальным. 

Дело в том, что на первую половину 2000-х годов приходится вступление в возраст рождения первого ребёнка поколения 80-х годов прошлого века. В середине 80-х был предпринят комплекс государственных мер, в результате которого рождаемость немного выросла. В наши дни следствием этого стало увеличение количества потенциальных матерей, вот детей и стало больше. Плюс на это наложились меры по повышению рождаемости, которые в последние годы предпринимало государство, тот же материнский капитал. Однако эти стимулирующие меры не столько вызвали всплеск, сколько сделали его чуть выше. В большинстве случаев за счёт того, что второго и третьего ребёнка родили те, кто и так собирался рожать, но чуть позже. А сейчас эти меры просто изменили календарь рождений. Грубо говоря, зачем что-то откладывать «на потом», если сейчас за то же самое дают деньги? Таким образом, в последние два-три года мы получили мощный всплеск и рождаемость довольно быстро росла. Сейчас, пожалуй,  этот подъём достиг своего потолка. Дальше потенциальных матерей будет становиться меньше, а это неизбежное снижение числа первых детей. Плюс родители, которые собирались родить второго или третьего ребёнка позже, уже тоже это сделали.

Наполовину развитая

Константин Григоричев считает, что ничего особенного в цифре семь миллиардов нет

Для нашей страны лишь наполовину характерна модель воспроизводства, типичная для развитых стран: при умеренном уровне рождаемости мы по-прежнему имеем достаточно высокую смертность. В большинстве развивающихся стран это соотношение прямо противоположное: рост населения там происходит на фоне постепенно снижающегося уровня смертности и сохраняющегося уровня рождаемости. Впрочем, сложившуюся у нас ситуацию демографы совсем не считают парадоксальной и списывают всё на специфику исторического развития. Но из этой «специфики» следует, что сейчас уровень рождаемости у нас как в развитой Норвегии, а смертность – как в Руанде. 

– Так всё-таки по модели воспроизводства населения мы скорее развитая или развивающаяся страна? 

– Я бы вообще не использовал такие термины – «развитая» или «развивающаяся». Ведь «развитая страна» – это показатель каких-то более глобальных изменений. В данном случае мы можем говорить, что демографическая модернизация, или процесс осовременивания модели рождаемости, у нас произошла. Но именно рождаемости, а не воспроизводства в целом! Потому что смертность у нас по-прежнему остаётся на очень высоком уровне, а её структура крайне неблагоприятна. Есть явление ранней смертности, есть проблема сверхсмертности в молодых возрастах, есть огромная диспропорция в смертности мужчин и женщин. Мужчин умирает не просто больше, а чудовищно больше. Вот самый близкий к нам пример: несколько лет назад в некоторых районах Иркутской области смертность мужчин в возрасте от 20 до 45 лет была в 4-5 раз выше, чем у женщин этого же возраста. Так что берегите мужчин, нас – мало.

– В таком случае какие прогнозы относительно изменения численности населения Сибири, Иркутской области можно делать?

– Население будет сокращаться в силу неизбежного снижения рождаемости. И противостоять этому можно только за счёт снижения смертности. Кроме того, население Сибири продолжит сокращаться и за счёт миграционного оттока. Пример тому – данные по Иркутской области: ежегодно только по этой причине мы теряем несколько тысяч человек. Причём уезжают люди в совершенно определённые точки притяжения страны – в Москву, Питер, Новосибирск, чуть меньше – в Красноярск. Это то, что в применении к России называют «западным дрейфом миграции». Это такая, если хотите образно, отливная волна. Ещё до 70-х годов прошлого века сюда шёл приток населения – БАМ, Братская ГЭС, другие стройки притягивали. Теперь идёт обратный процесс. И чем восточнее регион, тем острее он этот отток ощущает. Хотя бы потому, что более западные регионы Сибири и Дальнего Востока могут немного «урвать» у соседей: так, мы немножко «урываем» у Бурятии и Забайкальского края. Впрочем, потенциальные переселенцы из той же Бурятии или Якутии, которые могли бы приехать к нам, в Иркутск, начинают уезжать дальше – в Новосибирск, Красноярск.

– То есть более сильные соседи в данном случае становятся нашими соперниками? 

– И сегодня мы им проигрываем в конкуренции не только в экономической сфере, но и за население. А это становится сейчас всё более важной составляющей противостояния между странами и даже регионами в пределах одной страны.

Почему? Все знают о проблеме старения населения. При этом в ближайшие 10–15 лет у нас будет быстро сокращаться количество людей трудоспособного возраста. Даже в 1990-е годы, когда общая численность населения падала, доля трудоспособного населения росла, поскольку в трудо-способный возраст входили многочисленные поколения – тех же 1980-х годов и более ранние. Но теперь, в перспективе 10–15 лет, даже если общая численность за счёт благоприятного соотношения  рождаемости и смертности будет оставаться стабильной, доля трудоспособного населения всё равно будет сокращаться. Хотя  именно эти люди нужны в экономике, это рабочие руки. И на таком фоне конкуренция за человеческие ресурсы будет только обостряться. Причём в сибирских регионах она будет особенно сильна. Потому что большая часть того населения, которое Иркутская область теряет за счёт внутренней миграции, это люди трудоспособного возраста.

– Какую-то мрачную картину вы нарисовали.

– Это не мрачная картина. Нужно смотреть на вещи реально.

Человек человеку дождь

Насколько реально смотрят на вещи учёные-демографы, можно только предполагать. Однако, по их прогнозам, в ближайшие 40 лет первую строчку среди самых густонаселённых стран Китай уступит Индии. Россия и Япония покинут десятку государств с самой большой численностью людей. Темпы роста населения Земли при этом замедлятся, а процессы миграции – активизируются. И не исключено, что далёкая холодная Сибирь покажется не такой уж и страшной жителям Африки или Юго-Восточной Азии. Собеседник «Конкурента», впрочем, относительно подобных прогнозов оказался настроен скептически. И на вопрос о том, поедут ли к нам когда-нибудь массово индусы и афроамериканцы, заявил: «Не думаю. Я не отношусь к тем, кто бьёт тревогу, мол, всё плохо». 

– А что, кто-то уже бьёт тревогу по этому поводу?

– Есть такое мнение, что Китай скоро заселит весь Дальний Восток и что даже в Чите одни китайцы и русского лица там не увидишь. Правда, когда об этом говоришь самим читинцам, они начинают смеяться. Но при этом утверждают, что вот во Владивостоке точно одни китайцы. Когда говоришь о том же жителям Владивостока, они отвечают: да, есть на рынке китайцы. Ну и что?

Я же предлагаю взглянуть на ситуацию так: без мигрантов мы не сможем. Они едут к нам. Мы их видим. На улицах их не так много. На рынках в основном торгуют китайские мигранты и ещё киргизы. Таджики и узбеки по большей части на небольших стройках. Но, заметьте, никто из них не хочет здесь жить постоянно. 

– Холодный климат пугает?

– Дело не в этом. Давайте возьмём ситуацию со среднестатистическим таджиком или узбеком. Предположим, он тут зарабатывает 5 тысяч рублей в месяц, которые у него остаются помимо того, что он тратит на питание и жильё. Здесь содержать семью на 5 тысяч рублей невозможно. Это данность. А вот в Таджикистане на те же 5 тысяч можно, причём довольно большую. И до тех пор, пока эта существенная разница сохраняется, переезжать сюда и перевозить сюда семью ему совершенно ни к чему.

Поэтому временная трудовая миграция, которую мы сейчас в большинстве случаев имеем, полностью экономически обусловлена. Человек приехал, поработал, уехал. Нам она тоже выгодна. Она компенсирует недостаток рабочих рук. Ведь эти люди платят налоги, тратят здесь часть заработанных денег. Но в то же время они не требуют масштабных социальных услуг. Им не надо предоставлять места в детских садах, школах, платить пенсии и так далее. Так что для нас тоже очень удобно, чтобы люди приезжали сюда временно на заработки. 

– Но есть какие-то факторы, которые ограничивают и, наоборот, стимулируют миграционные процессы?

– Согласитесь, жить на севере Африки, с одной стороны, голодно, с другой – сорвал с ветки банан и с голоду не помрёшь. В той же Индии можно круглый год ходить босиком. Я, конечно, утрирую, но здесь, у нас, выжить безусловно сложнее. Так что совсем не факт, что значительная часть населения решится сюда уехать.

Кроме того, мигранты притягиваются в ту же Европу хотя бы потому, что политика многих европейских стран ориентирована на привлечение этих людей в качестве рабочих. Она включает социальную поддержку, помощь в адаптации, облегчает переезд, плюс установки на мультикультурализм, возможность сохранять свои традиционные ценности и так далее. Поэтому они туда и едут. Если бы Европа изначально поставила границы на замки, то нелегальная миграция была бы всё равно, но в других масштабах. Но европейцы раньше поняли, что сами не смогут без них. 

Судя по всему, то же самое сейчас происходит и с Россией. И если избежать потока мигрантов невозможно, единственное, что нам остаётся, – начать управлять этим процессом. Впрочем, миграция – это не водопроводный кран. Грубо говоря, его нельзя сначала открыть, а потом, когда исчезнет надобность, закрыть.  Потому что давление в системе останется и все наши соединения всё равно прорвёт. Другое дело, что это будет идти уже нелегально. 

Плюс надо понимать, что экономики целых стран сейчас встраиваются с учётом того, что значительная доля их населения занята в России. И так продолжается уже больше 15 лет. Понятно, что выстроена целая система. Причём не только где-то люди организуют свою жизнь, исходя из этого цикла, но и мы выстраиваем наши повседневные практики, ориентируясь на то, что есть эти китайцы, узбеки, таджики. Целые предприятия сегодня организуют свою деятельность с учётом притока рабочих рук из-за рубежа. Отказаться от них мы не сможем. Мы взаимоувязаны и взаимозависимы. И ничего страшного в этом нет. 

Об изменении подходов можно судить хотя бы по благоприятным подвижкам в российском миграционном законодательстве. Доказательство тому – декларируемый миграционной службой отказ от инструмента квот. Плюс либерализация трудовой миграции, которая началась в 2007 году. Потому что реально существовавшие ограничения не работали и создавали массу проблем. Благодаря произошедшим изменениям огромное количество мигрантов, которые так или иначе присутствуют здесь ежегодно, легализовалось. А когда мигрант легален, с ним легче работать. От этого выигрывают и сам мигрант, и власть, и общество. Потому что тот, кто находится вне закона, всегда более опасен для закона.

Хотя, конечно, масса людей в этом случае скажет по-другому: мол, этих приезжих становится много, это вообще катастрофа.  

– Получается, мы становимся более цивилизованными? 

– Скорее, взаимовыгодными. Понятие цивилизации весьма условно. Египтяне в своё время считали себя весьма и весьма цивилизованными, но это не мешало им жестоко эксплуатировать рабов. Греки по-другому считали себя цивилизованными.

И речь тут не обязательно об экономической выгоде. Всё в жизни взаимообразно. Старая правда: относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе.

– Сокращение населения будет только отчасти компенсироваться именно за счёт миграционных процессов? 

– Не отчасти. Этот процесс в основном будет связан с миграцией. И отказаться от этого инструмента уже невозможно в принципе. Рассчитывать на то, что у нас всё улучшится, население будет рождаться и не будет умирать, смешно. Это не значит, что нужно поставить на демографической политике крест: хоть все вымрите, мы откроем границы для киргизов, таджиков, узбеков и китайцев, и всё будет хорошо. Конечно, нет. Не надо бросаться из крайности в крайность. Я могу, конечно, неправильно трактовать с  точки зрения экономики или политики. Но надо смотреть реально на происходящие процессы. Самый большой дефицит у нас в стране – это дефицит здравого смысла. Да, нам нужно выработать привычку, умения, инструменты жить в условиях сокращающегося населения. Это не хорошо и не плохо. Это как дождь – его нельзя отменить, но можно им воспользоваться.