– Вы вольны спрашивать всё, что считаете нужным, – предупредил в начале беседы Фёдор Шмидт. –  Я готов ответить на все вопросы, если у меня будет ответ. Но никогда не стану говорить о том, чего не понимаю. Обычно я говорю: «Я не знаю». Я и в науке такой человек. 

– А часто вам приходилось отвечать «Я не знаю»? 

–  Довольно часто. Я вам приведу один пример. 1998 год. Я еду в Санкт-Петербург на Менделеевский съезд – это самое высокое, что у нас, химиков, есть. Сразу же смотрю тезисы докладов и вдруг нахожу там одно слово, которое, честно вам скажу, первый раз вижу. Слово «фрактал». И я начинаю спрашивать:  что это такое? Некоторые сказали: «Не знаю», другие: «Я что-то слышал, но точно не помню». В итоге  нашёлся человек, который смог  мне объяснить. И, представляете, это меня настолько увлекло, что в 2001 году я написал, по существу, первое на  русском языке учебное пособие по теории фракталов и их применению в физической химии.  Дело в том, что если я чего-то не знаю, мне хочется в этом разобраться, – такой у меня характер. 

«В моём учебном пособии речь идёт о том, – Фёдор Шмидт взял ручку и положил перед собой лист бумаги,  –  что все мы живём во фрактальном мире. Смотрите: вся геометрия, которую мы изучаем в школе, это геометрия точек. – Шмидт нарисовал на листе точку. –  Много точек – линия. Ещё дорисуем – поверхность. А дальше – объём». Учёный отложил ручку и, внимательно глядя на своих собеседников, журналиста и фотографа, будто на учеников, продолжил объяснять: 

–  Точка имеет нулевую размерность – ну, так договорились учёные. Линия имеет размерность – единицу, площадь – два, объём – три. Но в природе существует много объектов, у  которых нет целочисленной размерности. Это и есть фракталы. Самый яркий пример – дерево: представьте его ствол, ветки, отходящие в разные стороны. Одно из свойств фрактала – то, что изменение его масштаба не упрощает его структуры. Например, когда мы смотрим издалека на круг, то видим просто точку. А когда имеешь дело с фракталом, то вне зависимости от того, с какого расстояния на него смотришь, видишь примерно одно и то же. 

Я настолько увлёкся этим делом, что 2000, 2001 годы просто бредил фракталами! Концепция фракталов  активно применяется геологами в Институте земной коры. Как-то они рассказывали мне, что для того, чтобы воссоздать фракталы, они разбивали стекло. Я спрашиваю: «Зачем? Ведь в России асфальт – это сплошные фракталы. Выходите из института и изучайте». Ну, это шутка. Вообще, конечно, я не  специалист по фракталам. И тогда мною ничего не двигало, кроме интереса. 

– Насколько я знаю, «ваша» наука – это металлокомплексный катализ. 

–  Совершенно верно. Я написал книгу «Физико-химические основы катализа». – Учёный извлёк из ящика стола учебник зелёного цвета внушительного объёма. – Вот, зелёная книга Шмидта. Здесь напечатаны мои лекции, которые я читаю для студентов химического факультета. Но она очень толстая, а студенты не любят толстых книг. В этом году издадут другую, поменьше. 

Я ведь сам был студентом. Помню, по физической химии у нас тогда была всего одна книга, её автор Раковский. Книга была издана в двух вариантах: толстом из 600 страниц и тонком из 250. Куда мы бежали? Естественно, за тонким.  

«Все преподаватели – говоруны»

– А это не скучно – 44 года читать одно и то же? 

– Нет. Физическая химия – уникальная наука, в ней сосредоточена вся химическая база. Она такая интересная, что к ней невозможно привыкнуть. Хотя, конечно, если быть предельно честным, когда я был молодой и шёл на лекцию, всегда испытывал внутренний подъём. Сейчас – нет, я не хочу ничего из себя изображать. Но всё равно я люблю читать лекции. И читаю их с удовольствием. Это естественное желание кого-то чему-то учить. Оно со временем недостатком становится! Вот вы встречали молчаливого учителя? Мы же все говоруны. 

«Дальше этого огорода – никуда»

Что он станет преподавателем, ректором Иркутского госуниверситета и известным учёным в области физической химии, сам Фёдор Шмидт долгое время и предположить не мог. Он родился в семье депортированных с Волги немцев ровно через две недели после их высадки в Нижнеингашском районе Красноярского края. «Папа и мама, пока были живы, по моему возрасту считали, сколько лет они живут в Сибири», – вспоминал он. Родители Фёдора Карловича, приехав в Сибирь, совсем не знали русского языка. Отец до конца жизни говорил только по-немецки. Фёдор Шмидт рос в деревне на 50 дворов, учился в поселковой школе и изначально не мог даже надеяться на то, что когда-то сможет выбраться за пределы района. «Когда мне было 11 лет, к нам приезжал сотрудник МГБ. Я никогда не забуду то, что он мне сказал, когда мы вышли за ограду: «Запомни, здесь ты родился, здесь женишься и здесь умрёшь. И дальше этого огорода – никуда», – вспоминает Фёдор Шмидт. 

Семья Фёдора Шмидта и правда не собиралась уезжать из Сибири. «Где-то в 1956 году, когда жизнь потихоньку наладилась и мы поняли, что от голода не умрём, отец сказал: «Мы никуда не уедем отсюда. Потому что в Сибири жить легче, чем на Волге». На этой Волге через год неурожай! А в Сибири за все годы, что мы там прожили, неурожай был всего один раз, в 1947 году. Тогда действительно было тяжело. А так картошка вырастала всегда». 

Родители будущего учёного, хотя сами не заканчивали школу, всё сделали для того, чтобы он учился. «Они считали, что я непременно должен получить среднее образование, – рассказал Фёдор Шмидт. – Отец обещал, что, если я не захочу, заставит меня. Но этого не требовалось – учиться я очень любил. Окончил четырёхлетку в своей деревне, затем ещё три года отходил в школу в соседней деревне, а завершал обучение в Нижнеингашской средней школе. В 1958 году я окончил её с серебряной медалью». 

Заявление от сотрудника МГБ, услышанное Фёдором Шмидтом в детстве, не сбылось: он попал в ряды первого поколения русских немцев, которым советская власть разрешила выезжать за пределы районов высылки, чтобы учиться в вузах. 17-летнему выпускнику школы Фёдору уже тогда прочили будущее в науке. «Я до сих пор благодарен своему учителю физики Ивану Фёдоровичу Смирнову, – сказал  теперь уже 70-летний Фёдор Карлович. – Именно он когда-то заявил мне: «Фёдор, ты должен учиться в университете». И я поверил». 

Образование без пересадки 

– По какому принципу вы тогда выбирали вуз? 

– Это довольно интересно. В то время было два университета в Сибири: в Томске и в Иркутске. А семья моя жила на границе Иркутской области и Красноярского края. Я открыл карту – я люблю это дело, если куда-то еду, обязательно смотрю карту, – и что я вижу: если ехать в Томск, мне придётся добираться с пересадкой, останавливаться на ночь на станции Тайга. А ведь летом я должен был ездить к родителям, косить сено и пилить дрова. Я представил, как каждый раз буду ночью сидеть в этой Тайге, –  и поехал в Иркутск. Поступил на вечернее отделение химического факультета ИГУ, чтобы иметь возможность зарабатывать себе деньги на жизнь, и устроился рабочим в трест «Иркутскспецстрой», СУ-3. Мне ещё не было 17 лет, когда я пришёл туда трудиться. Помню, бригадир Николай Михайлович Афанасьев спрашивает меня: «Ты из деревни? Наверное, на лошадях умеешь работать?» Я говорю: «Ну конечно». Он: «Бери лошадь, лопату», – и с этого момента началась моя трудовая жизнь. 

Мы асфальтировали улицы Франк-Каменецкого, Декабрьских событий, 4-ю Советскую. Так что я внёс свой вклад в асфальтирование Иркутска. А зимой копали траншеи: от рынка до улицы Октябрьской революции. Тогда  не было компрессоров, это был ручной труд. Можете себе представить 17-летнего пацана, который целый день пахал на 30-градусном морозе, а потом пришёл в аудиторию? Я вам честно скажу: тогда я хотел спать. Однако и в университете встретился человек, который помог мне с выбором пути в жизни. Доцент кафедры неорганической химии Николай Александрович Решетников, встретив меня как-то на каникулах, сказал почти так же, как когда-то говорил учитель физики: «Фёдор, ты должен заниматься наукой». Представляете? Для молодого человека, приехавшего из деревни, всего боявшегося и стеснявшегося, это имело огромный моральный стимул. 

–  Со своей женой вы познакомились тоже на химфаке? 

– Нет, позже, хотя она училась там же и знала меня со слов Алексея Дмитриевича Баранского, нашего преподавателя и будущего декана. Жена рассказывала мне, что Баранский, читая им лекции, несколько раз упоминал, что на вечернем учится  один очень толковый парень, Фёдор Шмидт. И она мою фамилию запомнила. А я первый раз увидел её на  традиционном вечере  химфака, она играла на пианино. 

Но познакомились мы только в аспирантуре. У нас была общая работа,  мы помогали друг другу,  тогда же и поженились.

Жена Фёдора Карловича Ольга Ильинична всю жизнь была рядом с мужем: они оба окончили аспирантуру в Ангарске, затем, когда в 1968 году переехали в Иркутск и Фёдор Шмидт стал  доцентом кафедры физической химии, она получила такое же звание на кафедре органической химии. Ольга Ильинична поддержала супруга, когда он получил назначение на должность проректора по науке ИГУ, однако была категорически против того, чтобы муж возглавил университет. «И, наверное, была права, – говорит сегодня Фёдор Шмидт. – Она подозревала, каких нервов это будет стоить». 

– Вначале я и сам отказывался, я же видел, как это сложно, на примере Юрия Козлова, моего предшественника, – рассказал Фёдор Шмидт. – Но эта должность выборная, и коллектив университета проголосовал за меня, причём при полной поддержке обкома партии, что в то время было немаловажным. Я приступил к работе на этом посту 1 февраля 1990 года, два года проработал при советской власти,  которая, надо сказать, меня поддерживала. Я тогда, как и многие, думал, что эта система вечна.  

– Наверное, с того момента вам окончательно пришлось позабыть о науке и сделаться хозяйственником? 

–   Если быть откровенным, то 90% времени на посту ректора я был хозяйственником. Тут уже не до науки. Крыша прохудилась, вода течёт, тепла нет – всё идёт на голову ректора. Вы не представляете, скольких нервов мне стоило достроить наше 12-этажное общежитие. Мы его запустили в октябре 1991 года, а если бы не успели, то, возможно, в этой новой жизни оно бы до сих пор стояло недостроенным. Начали строить жилой дом для сотрудников. Отремонтировали несколько корпусов. 

Иногда я вдруг осознавал, что ни о чём, кроме денег для университета, не думаю. Еду в машине, а в голове крутится: «Так, эту зарплату выдали, а в следующий раз когда будут деньги?» Тогда история была такая: деньги вовремя не приходили, а я знал, что люди живут от зарплаты до зарплаты. И я говорил: сегодня возьмём деньги на зарплату с внебюджетного счёта, а когда придёт жалованье из Москвы, вернём назад. И за все восемь лет, что я работал ректором, зарплату у нас задержали только один раз, в январе 1996 года. Но постепенно вуз пришёл в себя. Мы заключили договоры о сотрудничестве с университетами ФРГ, Кореи, Америки, Китая, и зарубежные студенты поехали к нам учиться. Но, будем откровенны, китайские студенты  в первое время сюда ехали не только за знаниями. Они ехали также и  торговать одеждой. Мы им даже давали машины, чтобы они ездили на рынок. Зато они платили за учёбу по тысяче долларов, которые университет тратил на своё развитие. 

– Тем не менее, пережив самое сложное для образования время, вы подали в отставку по собственному желанию.  

– Я ушёл с должности ректора не только потому, что я один так хотел. Были и внешние причины, с которыми я устал бороться. Я три раза был у министра образования с просьбой об отставке, и только в июле 1997 года он принял моё заявление. По закону в течение месяца его можно было вернуть назад. Где-то за неделю до окончания этого срока позвонил министр, спросил: может, ты передумал? Но я всё твёрдо решил. 

Я стал читать лекции без отрыва на постоянные командировки, вернулся к своей любимой науке, книгам. Я ведь очень люблю не только учить, но и учиться. Я бы и сегодня пошёл в университет на первый курс физического факультета. И слушал бы курсы по физике с удовольствием. 

– Вы не в первый раз так тепло отзываетесь о физике, а всю жизнь изучали химию. Не было ли у вас дилеммы, когда вы поступали? 

– Да, то, что вы заметили, это правда! Дело в том, что ещё в детстве моим любимым занятием было решать задачи по математике и физике. Поэтому, когда я ехал в Иркутск, хотел поступить на физико-математический факультет. К тому же в те годы физика была примерно тем же самым, что сейчас менеджмент. Мы же строили коммунизм! 

Я приехал в конце июня, зашёл в первый корпус Иркутского университета. Я до сих пор очень хорошо помню этот день, хотя прошло 53 года. И вдруг увидел объявление, что на химическом факультете организовано вечернее отделение. Так как химию я тоже любил, хоть и меньше, чем физику, я решил, что  поступлю туда, буду работать, себя кормить и не надо будет сидеть на шее родителей. Так я стал студентом вечернего отделения химического факультета. 

– Не жалко было прощаться с физикой? 

– Жалко. Я на втором курсе даже хотел перевестись в Томский политехнический институт, где был открыт новый, физико-технический факультет. Но там готовили специалистов по атомной энергетике, и меня не взяли. Вероятно, моя национальность в то время помешала. Но вот люблю я физику! Даже одну книгу написал – «Статистическая физика для химиков». Сказал студентам, потому что этот предмет мы совсем немного читаем, а в книге у меня 250 страниц накатано. Но она очень тяжело написана. Вот, думаю, когда выйду на пенсию, я её перепишу. Я ведь всю свою жизнь занимаюсь физической химией – наукой на стыке физики и химии.