Бывает так, что зависнет в голове какая-то мелодия и ничем её оттуда не выдавишь. Ходишь, пишешь, говоришь, а она, будто пущенная по кольцу, не кончается. Вот и теперь, после прочтения в одной из информационных лент интервью министра лесного комплекса регионального правительства Николая Пенюшкина, застряли в моей голове слова Владимира Высоцкого: «Нет, ребята, всё не так».

Считается, что по запасам древесных ресурсов наша область находится примерно на третьем месте среди субъектов Российской Федерации. Я говорю «примерно», потому что в России уже несколько десятилетий не проводилось тотального лесоустройства. А это значит, что мы только догадываемся, но никто в нашей стране не знает точно, где и сколько растёт лесов, какого они качества. Управление лесным хозяйством и развитие лесного бизнеса строятся не на объективных, а на прикидочных, усреднённых и экстраполированных данных, полученных в результате детальных исследований некоторого количества локальных участков типичных лесов и распространения полученных данных на глобальные территории. 

Средние глобальные данные получаются при этом достаточно точными, и вывод о том, что лесов в стране пока ещё много, что рубить их для извлечения прибыли можно, особых сомнений не вызывает. Но где именно и сколько можно вырубить деревьев, чтобы лес при этом остался живым, никто толком не знает. До вступления в силу нового, действующего сегодня Лесного кодекса на эти вопросы, как и на тысячи других, обеспечивающих грамотное и эффективное управление лесами, отвечало обязательное и всеохватное государственное наземное лесоустройство. Теперь его нет. Вернее, как вид работ оно сохранилось, только перестало быть регулярным, обязательным и государственным. 

Теперь, если кому-то из арендаторов захочется точно знать, сколько, чего и какого возраста растёт на его арендованных площадях, – пожалуйста, плати деньги, заказывай. И если чрезмерно образованное правительство какого-либо субъекта федерации, в управление которым теперь переданы леса, захочет узнать, какими лесными ресурсами располагает регион, – тоже пусть платит. Федеральный бюджет обещает даже частично возместить такие расходы. Частично! А наземное лесоустройство, остающееся самым точным и самым полным источником данных о живых лесах, стоит дорого. 

– Что же в итоге? – спросил я Леонида Ващука, главного инженера Прибайкальского филиала «Рослесинфорга» – структуры, специализирующейся на проведении лесоустройства. – Располагает ли сегодня Иркутская область объективной информацией, необходимой для эффективного управления лесами? 

– Можно сказать и да, и нет, – отвечает Леонид Ващук, которого я считаю наиболее опытным лесохозяйственником Иркутской области. – Смотря о чём конкретно мы будем говорить. Если о территориях, которые недавно пройдены лесоустройством (а такие тоже есть), там картина более-менее правдивая…

– Недавно – это когда?

– По моей оценке, 10 лет и меньше. Когда-то в нашей стране считался нормой ревизионный период от одного лесоустройства до другого 10 лет. Хотя новые лесоустроительные инструкции с каждым разом давали ка-кие-то послабления. Если в середине прошлого века была жёсткая установка – 10 лет, то потом – «как правило» 10 лет. В некоторых лесах, интенсивность эксплуатации которых считалась невысокой, стало допустимым проводить лесоустройство и через 15, и даже через 20 лет. А последняя инструкция вообще не устанавливает ревизионных сроков. Лесоустройство стало по сути пожеланием, рекомендацией государства, не требующей обязательного исполнения. Умышленно, я думаю.

Слово «умышленно» Ващук произнёс, мне показалось, не очень уверенно, с долей сомнения. Но у меня сомнений нет. Древесина – это огромные деньги, «пилить» которые на личные счета выгодно многим и не очень сложно. Особенно при недостатке объективной информации у собственника. А лесоустройство, давая объективные знания о том, где и сколько «денег» выросло, делает финансовую картину слишком прозрачной как раз для собственника, этим облегчает контроль за использованием переданного в пользование имущества и мешает «распилу». 

Лесоустройство в целом – это обширный комплекс работ для получения многообразной информации о сиюминутном состоянии лесов. Но мы с Леонидом Николаевичем, используя термин «лесоустройство», подразумеваем в первую очередь таксацию, его важнейшую составляющую часть, определяющую количественные и качественные характеристики лесов: сколько деревьев растёт на единице площади, каких пород, толщины и высоты, какого возраста. Без этих знаний грамотное управление лесами организовать невозможно. 

– Это же неправильно! – устало, без особых эмоций говорит Леонид Ващук. – Чтобы сдать имущество в аренду, в первую очередь нужно знать, что именно я сдаю. Ведь ни один хозяин, сдавая в аренду собственную квартиру, не скажет арендатору: «Ты сам посчитай, сколько там комнат, и посмотри, есть ли холодильник, телевизор». Хозяин – он же не дурак. Определяя цену аренды, учтёт всё, вплоть до свежих обоев. А здесь получается, что собственник в лице государства отказывается от лесоустройства. Получается, что ему не интересна информация о реальной стоимости сдаваемых сырьевых запасов. 

Между тем, пусть и прикидочные, но иногда, думаю, близкие к реальным знания о состоянии и качестве живых лесов в природе существуют. В нашей области они концентрируются в лесничествах и, отчасти, в бывших лесхозах, теперь в «аушках» (АУ – автономное учреждение), и, разумеется, в Агентстве лесного хозяйства. Другое дело, что знания эти растрёпаны, изорваны и для разных территорий очень неравнозначны. 

– Если говорить о материалах лесоустройства, которое проводилось 50 и больше лет назад, то нельзя считать, что они есть вообще, – утверждает Леонид Ващук. – Если в то время на карту была нанесена, к примеру, вырубка или гарь, то теперь там, может быть, 50-летний древостой набирает силу. А где был лес, его за прошедшее время могли пять раз спилить или спалить. Обновление информации, которая содержится в Государственном лесном реестре, обеспечивают органы управления лесами. По-старому это называлось учётом лесного фонда. Каждый год лесничества вносят изменения: что вырубили, что выгорело, что посадили, сколько, где что случилось, сколько гектаров леса отдали под садоводства… 

Леонид Николаевич делает паузу. Недолгую. Может быть, думает, стоит ли предавать широкой огласке собственные субъективные выводы, и, приняв решение, сам себе задаёт вопрос:

– Насколько правильны и объективны уточнения? Можно сразу сказать, что не очень правильны. Это ориентировочные данные. И ещё нужно иметь в виду, что не всегда лица, которые ведут учёт, заинтересованы в отражении истинной картины. Это же влияет на его показатели. Есть случаи, когда информация умышленно искажается. По вырубкам – сравнительно правильная информация. Но это по вырубкам, которые законные. А те, что незаконны, – фактически её нет, такой информации. Официальные сведения о ничтожных объёмах самовольных рубок, конечно же, не соответствуют истине. И учтённые выгоревшие площади… думаю, они далеки от реальных, но подтвердить или опровергнуть сомнения могут только материалы лесоустройства. 

– Леонид Николаевич, но в такой ситуации могут пострадать и арендаторы, получив меньшие объёмы древесины, чем рассчитывали. По логике, они должны стоять в очереди у вашего здания и зазывать вас к себе, упрашивать: проверьте, посчитайте, обновите информацию…

– Вы правы, арендаторы крайне заинтересованы в достоверной информации. Но не каждый из них готов платить за неё свои деньги. В прошлом году по заявкам арендаторов в Иркутской области проведено лесоустройство на площади 456 тысяч гектаров. В семи лесничествах. Но лесничества не целиком устроены, а только маленькими кусочками, которые интересовали арендаторов. 

– А какие площади устраивались в те времена, когда лесоустройство было государственным и обязательным?

– Приблизительно три с половиной – четыре миллиона гектаров. Но этого тоже было недостаточно. Ведь у нас в области, согласно Государственному лесному реестру, числится 71 миллион 465 тысяч гектаров лесов. Для их устройства темпами прошлого года потребуется (щёлкает клавишами калькулятора)… нам потребуется 157 лет. Но лес-то живой. Он растёт, болеет, горит. Он постоянно меняется, поэтому и считается, что лесоустроительные данные безнадёжно устаревают уже лет через десять… 

Формальным и самым распространённым объяснением причин отказа государства от наземного лесоустройства за счёт бюджета стали ссылки на растущие возможности дистанционного космического мониторинга. Вот и в этот раз министр лесного комплекса области, сообщив о намерениях взрывообразного увеличения объёмов вырубки, сослался на космический мониторинг как на «использование новейших технологий при оценке запасов древесины». 

Насчёт «новейших» это, конечно, перебор. Космический мониторинг земной поверхности ведётся вообще-то уже несколько десятилетий. Другое дело, что космическая съёмка до сих пор многими воспринимается как некая экзотика. Дело в том что попав в руки пусть даже к самому опытному лесоустроителю, такому как Леонид Ващук, мой собеседник, или к самому главному чиновнику государства, космический снимок сам по себе останется не более чем красивой картинкой. Чтобы он заговорил, чтобы извлечь заключённую в нём информацию, необходимо снимок дешифровать. А это большая и сложная работа, требующая специальных знаний и высочайшей квалификации дешифровщика. 

Мне повезло. Будучи в командировке в Горном Алтае, познакомился с Дмитрием Добрыниным, экспертом в области дешифрирования инженерно-технологического центра «СканЭкс». Важно, что лес России является одной из его приоритетных тем не только по должности, но и по душе.

– «СканЭкс» – это российская компания по получению, хранению, распределению, обработке данных дистанционного зондирования Земли, преимущественно космической съёмки, – объясняет Дмитрий Владимирович. Он уверен, что не чьи-то амбиции, а реальная практика, накопленная за минувшие десятилетия, доказала, что космическая съёмка сама по себе, без её дополнения наземными исследованиями, не может обеспечить органы управления полной информацией о лесах. Более того, основополагающей, по его мнению, является информация, полученная именно наземным способом. А космосъёмка её обогащает, расширяет и максимально уточняет. Дистанционный мониторинг – это только инструмент, но при должном сочетании наземного и космического мониторинга лесов неизбежный допуск погрешности, плюс-минус, стремится к нулю.

– В России существует три разряда таксационных карт, – рассказывает Добрынин. – Первый, самый точный и полный, реализуется наземными средствами. Космические снимки в этом случае помогают ориентированию экспедиции, планированию работ. С их помощью лесоустроители определяют, где исследовать больше точек, где можно ограничиться меньшим количеством, как оптимизировать выделы по кварталам. А по завершении таких исследований на основании космоснимков намечаются обязательные и опять же наземные контрольные проходы лесоустроителей для уточнения и подтверждения конечных выводов.

Второй разряд карт, по словам Дмитрия Добрынина, попроще. Их задача – используя космические и наземные возможности, разобраться с местными, локальными особенностями древостоя на больших ключевых участках, определить, пусть даже без особой детализации, где и что растёт. 

– И третий разряд – это когда остаётся терра-инкогнито и лес-инкогнито, — невесело смеётся Дмитрий. – При подготовке карт третьего разряда устанавливаются лишь несколько наземных тестовых участков, а дальше всё гонится по космическим снимкам. Это, как правило, удалённые, тундровые, низкобанитетные леса, которые заведомо не будут оцениваться экономически и не будут разрабатываться лесопромышленниками. Бизнесу они не интересны, но государству, собственнику, важно знать, что и где у него растёт. Мы отвечаем на эти вопросы. 

Вот и получается, что без наземного лесоустройства, ограничившись одними только космическими технологиями, мы получим третьеразрядные знания о своём главном природном ресурсе. Уже накопившийся и продолжающий накапливаться дефицит объективной информации о состоянии лесов Дмитрий Добрынин назвал в нашем разговоре самой большой болью лесного хозяйства страны.

– Сейчас большая часть территории первого и второго уровней таксации уже подорвана лесопользованием, – констатирует специалист по дешифровке космических снимков. – Эти территории постепенно переходят в третий разряд, но не потому, что они далеко в тундре, а потому, что больше не интересуют лесной бизнес. Проблемы от допущенных ошибок страна имеет большие.

Дмитрий Добрынин и Леонид Ващук, мои собеседники, друг с другом не знакомы. Говорил я с ними в разное время и в разных местах. Но слушаю диктофонные записи, и возникает ощущение, будто мы разговариваем втроём. Собеседники, изучающие лес с земли и из космоса, поддерживают, дополняют друг друга, иногда спорят, но чаще делают общие выводы и прогнозы.

– От недостатка качественной и объективной информации о лесах страдают все, – говорит Ващук. – Поговорите с лесохозяйственниками. Они же воют от того, что вынуждены пользоваться устаревшими данными. Если быть совсем откровенным, то в официальную информацию уже никто особенно-то и не верит. Но другой нет! Некоторые лесопользователи, взяв в аренду кота в мешке, планируют построить под него лесоперерабатывающие заводы. Но ведь им, чтобы завтра не возить на свой завод древесину из какой-нибудь Мексики, нужна объективная информация. И государству, собственнику лесов, она тоже необходима, чтобы не продешевить, чтобы получить в бюджет достойную арендную плату.

– Давайте будем откровенны, – подхватывает Добрынин. – И для Иркутской области, и для Якутии, и для Амурской области и других лесных регионов Сибири и Дальнего Востока характерны случаи, когда в рубку отводится одно, а по факту рубится другое. Не потому, что арендатор – «чёрный» лесоруб, а потому, что на таксационной карте было нарисовано совсем не то, что оказалось на местности. И от этого страдают все.

– Я правильно понял вашу мысль, что без регулярного и обязательного наземного лесоустройства в сочетании с информацией, полученной от космической съёмки, разговоры о неистощительном лесопользовании остаются маниловщиной? – уточняю у Леонида Ващука. 

– Неистощительное, комплексное, многоцелевое и ещё какое угодно, но правильное ведение хозяйства возможно только при наличии полной и достоверной информации, – отвечает он. – Но если управление лесами строится на догадках: «скорее всего, там есть примерно столько этого и ещё немножечко того», – то разговоры о рациональном лесопользовании превращаются в утопию. 

– В принципе, значительные массивы сибирской тайги способны сохраниться и без лесоустройства, поскольку они, в связи с отдалённостью и бездорожьем, остаются труднодоступными для лесозаготовителей, – считает Дмитрий Добрынин. – Но территории, на которых в перспективе планируются отводы для заготовки древесины, нуждаются в обязательном государственном лесоустройстве и последующем жёстком контроле, который сегодняшние лесоохранные структуры вряд ли способны обеспечить в связи с их ослаблением после 2006 года. Я очень надеюсь, что таксация и её регулярное обновление за счёт государства хотя бы на таких территориях вновь станет правилом. Без этого лес вокруг человека благополучно существовать не сможет. 

Организация Объединённых Наций провозгласила нынешний год Международным годом лесов. А Иркутская область объявила о двадцатипроцентном увеличении объёмов заготовки древесины. В лидеры страны по масштабам вырубок своих лесов мы выбились ещё где-то во второй половине 60-х годов прошлого века. Так рванули, что до сих пор даже в затылок нам никто не дышит. Соседи-красноярцы имеют больше лесосырьевых ресурсов, но рубят едва ли не в два раза меньше нашего. Правда, они тоже стремятся к росту. Недавно разработали ведомственную целевую программу, которая называется «Развитие деятельности по заготовке и переработке древесины на 2011–2013 годы» и наметили увеличение освоения своей расчётной лесосеки за три года на… 1,4 процента. Увеличить вырубки за один год сразу на 20 процентов им почему-то в голову не приходит.