Отвечали неохотно и невнятно

«Что ж, её можно ведь и понять: в деревенской среде ещё мало сторонников «вылупления» из крестьянских девочек барышень», – мысленно соглашался Василий Васильевич. Недавно, объезжая Иркутский уезд по делам Общества взаимного кредита, он много общался с мужиками и мог засвидетельствовать: о школах они и не поминали.

С начала лета все разговоры в деревнях вертелись вокруг дорожной повинности. Усольские крестьяне недоумевали, отчего это кроме просёлочных и административных дорог их обязывают выправлять и участок у солеваренного завода. В Тутурской волости возмущались бумагой от верхоленского исправника, предписавшего расчистку Шелашниковского тракта, закреплённого за соседнею волостью. А на все вопросы Еличева, почему они не отдают сыновей в Иркутское сельскохозяйственное училище, отвечали невнятно и неохотно. 

По замыслу своего основателя бывшего генерал-губернатора Горемыкина, это учебное заведение должно было поставлять деревне просвещённых работников. Ежедневное погружение в сельскохозяйственные науки чередовалось здесь с ежедневной же практикой в подсобном хозяйстве. На училищной пасеке 24 пчелиные семьи должны были ежегодно давать около 4 пудов мёда и не менее 25 фунтов воска. Внимания требовала и учебная свиноферма, где разводились (и потом продавались окрестным жителям) поросята йоркширских кровей, и 17 коров, обеспечивающих работу новенькой маслобойни, оборудованной самыми современными приспособлениями.

В 1904 году министерство земледелия закупило для Иркутского сельскохозяйственного училища ещё десять голов самых лучших пород и уже приготовило их к отправке, когда железную дорогу перевели на военное положение, и пришлось отказаться от прежних планов. Но всё-таки «жердовское масло», произведённое на учебной ферме, оставалось самым сладким в округе. 

Площадь опытной пашни колебалась от года к году, но за восемь лет, что существовало училище, не бывала менее 100 десятин. И в самые холодные годы озимая рожь не пропала ни разу, расширялись посевы и крупнозернового шведского овса и курляндского ячменя. Училищные луга ещё требовали орошения и удобрения, но огороды приносили уже стабильный доход (в прошлом, 1906 году он составил 1300 рублей). Особенно удавалась белокочанная капуста, огромные головы которой изумляли всех окрестных крестьян. 

Просто «выйти в люди»

Но при всём этом из 25 человек, окончивших курс, ни один не пожелал заняться сельским хозяйством: 12 определились учителями, двое изучали горное дело, трое стали конторскими служащими на железной дороге, один пожелал быть приказчиком, а шестеро вообще не выбрали определённых занятий. То есть, поступая сюда, крестьянские дети хотели просто «выйти в люди». В бытность свою директором училища Еличев несколько раз проводил опросы, в том числе и анонимные, но ни разу ни один мальчик не попытался даже изобразить, что хочет работать в деревне.

Имея давнюю привычку к исследованиям, Еличев и в директорском кресле пытался докапываться до причин и самым подробным образом изучил огромную переписку, которую вёл с министерством просвещения бывший генерал-губернатор Горемыкин.

Александр Дмитриевич Горемыкин запомнился иркутянам героическими усилиями, которыми он отстроил театр и выхлопотал, чтобы железная дорога не обошла этот город. Куда менее известна его попытка смягчить её отрицательное воздействие на быт крестьян. А в девяностые годы многие опасались, что «чугунка» отберёт заработок у мужиков, промышлявших извозом, – и начальник края искал способ приобщить их к образцовому (а стало быть, и доходному) хозяйству. Но теперь выяснялось, что детище губернатора – Иркутское сельскохозяйственное училище – «не отвечает прямому своему назначению». Что это неработающий проект, хоть и очень дорогостоящий: из одних только земских сборов на содержание училища отпускается 16900 рублей ежегодно, а нужно добавить к ним ещё 3500 рублей от департамента земледелия. 

Весной нынешнего, 1907 года все собранные Еличевым материалы выстроились в серию статей, и Василий Васильевич стал печатать их с продолжением в «Иркутских губернских ведомостях». Это вызвало недовольство нынешнего руководства училища, и хотя оно было, в общем, естественно, Еличев и не предполагал, какой «злой умысел» будет усмотрен в его стремлении разобраться в провале хорошего начинания. 

Ох, как хотелось ему поговорить обо всём с самим Александром Дмитриевичем, и ещё три года назад, тщательно подобрав все бумаги, он отправился в отпуск в Петербург, но, к сожалению, опоздал – бывший генерал-губернатор скончался, когда Еличев был в пути. Успев, правда, передать всю наличность нынешнему иркутскому губернатору – на тёплую одежду для нижних чинов, отправляющихся на фронт. 

«Лишние» сто рублей

И вот три года спустя Василий Васильевич Еличев снова возвращается из Петербурга. В одном вагоне с ним коммивояжёры из Варшавы, Лодзи и других привислянских мест. Весьма и весьма разговорчивые, так что скоро уж знают все, что они «составят серьёзную конкуренцию местным коммерсантам». Правда, уверенность поляков несколько поубавилась, когда соседний вагон наполнили агенты нижегородских фабрикантов и кустарей, везущие дешёвые косы и серпы, ножницы и ножи, замки и миниатюрные маслобойни. Эти коммивояжёры направлялись в сторону Монголии, чтобы купить там дешёвую кожу и шерсть, а по дороге надеялись распродать собственные товары. При подъезде к Иркутску они стали выспрашивать, стоит ли делать здесь остановку или лучше проехать дальше. Василий Васильевич чуть замешкался с ответом, зато его попутчик, не раз бывавший в городе, ответил не задумавшись: 

– И не сомневайтесь, господа! Иркутск город хоть и губернский, а окраины самые что ни на есть деревенские, со свиньями и коровами. Представьте, в городе несколько табунов рогатого скота!

Василий Васильевич поморщился: при всём критическом складе собственного ума он терпеть не мог, когда кто-то чужой позволял себе дурно отзываться о его городе. И он перевёл разговор на недавно прочитанную статью г-на Ефимова о французском обществе поощрения земледелия и борьбы с уходом из деревни. И ловко вставил: 

– Тут кстати вспомнить и о недавней мере по развитию сельского хозяйства Восточной Сибири: тем педагогам, что во время каникул пожелают заняться огородничеством, полеводством и при этом достигнут хороших результатов, обещаны сторублёвые премии. А также дополнительное поощрение за приобщение к своей работе крестьянских детей. И вот ведь что замечательно, господа: оценивать работу педагогов командируется специальный агроном министерства сельского хозяйства!

Концовка вышла несколько напыщенной, и Василий Васильевич огорчился. К счастью, поезд уже прибыл в Иркутск, и неприятный разговор естественным образом кончился. 

Извозчик, уже усаживаясь на козлы, делился с товарищем последней новостью:

– Нонче на постоялый двор Никонова заехали на трёх лошадях, а постоялец, крестьянин Привзоров, возьми да признай своего коня, три недели назад украденного в Черемховском. Чо тут было-то! 

Уже расположившись в экипаже, Василий Васильевич почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. 

– Говорю тебе, это тот самый Еличев, который и вывел недавно новую яблоню-полукультурку! «Еличёвка» называется. 

«Это – слава», – с привычной самоиронией подумал Василий Васильевич. Но всё равно ему было приятно.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского