– Первый вопрос в интервью – биографический. Как судьба из Харькова в Иркутск занесла?

– Мой отец – офицер Советской Армии, служил в дальней авиации. Сначала жили в Белой Церкви, в Борисполе, а потом всех нас посадили в большой самолёт и через четыре часа мы оказались уже под Семипалатинском. На краю ядерного полигона был военный городок Чаган. Я вырос в окружении военных, и детство было абсолютно и безоблачно счастливым.

В Иркутск попал почти случайно. В юности я шесть или семь раз поступал в различные вузы, но не проходил по совершенно субъективной причине. А в Иркутске тогда был штаб корпуса дальней авиации, и когда я в очередной раз не поступил, на этот раз – в Новосибирский университет, знакомые и сослуживцы отца посоветовали: пусть приезжает, у нас есть культурно-просветительное училище. Я приехал в Иркутск с чемоданом инструментов, молоточков всяких, у меня была специальность «слесарь-медник первого разряда», и я мог заниматься ремонтом музыкальных духовых инструментов.

И мне говорят: попробуй-ка подать документы в Иркутский университет. Я пошёл на истфак, где деканом был Владимир Павлович Олтаржевский. На экзаменах я недобрал один балл, был зачислен кандидатом – раньше был такой статус. Буквально через месяц место освободилось, декан спросил меня: а самодеятельность поднимешь? Да я был готов двенадцать подвигов Геракла совершить.

– А как вы заработали первый рубль?

– Во-первых, я ещё до университета работал на заводе слесарем, получал зарплату. В университетские времена сколотил музыкальную группу. Однажды мы приехали со своим джаз-бандом в Урик, после концерта нас попросили остаться и танцы отыграть. За вход брали пятьдесят копеек, по-моему, а вместо билетов у нас были открытки с печатью профкома. Пришлось всё это оформлять через профком, но по рублю нам отдали в качестве гонорара.

Первый раз настоящие деньги я заработал на четвёртом курсе. Мы с ребятами поехали в этнографическую экспедицию вокруг Байкала. Компания подобралась замечательная: Александр Рогачевский, он сейчас стал известным иркутским музыкантом, Ирина Рогачевская, теперь директор турбазы «Прибайкальская», Саша Клейн, ныне заместитель генерального директора ИТАР-ТАСС, Вадим Шахеров… Иду я по селу Горячинск и вижу объявление: требуется бригада землекопов, оплата аккордная, целых 780 рублей.

Я собрал пацанов и говорю: давайте вечерами работать? Нужно было прокопать траншею под водопровод 880 метров длиной, полтора метра глубиной и шириной сантиметров сорок. Месяц мы днём ездили по сёлам, а вечерами возвращались на попутках в Горячинск и копали траншею. Умотались так, что сил никаких уже не было, но честно докопали траншею, и нам выдали 780 рублей, которые мы разделили между собой. Получилось 140 рублей на каждого, в 1978 году это были для студента приличные деньги.

– Как в вашей жизни случилась встреча с комсомолом?

– Я всегда тянулся к активной работе, а в те времена, скажем прямо, кроме комсомола активничать особо и негде было. Университетский комсомол – это особая песня, это была отличная школа. Ребят, которые со мной работали, я до сих пор считаю своими учителями: это и Константин Жуков, и Михаил Труфанов, Валерий Рыжиков, Игорь Конопак, Анатолий Тимофеев… Там было страшно интересно, и мы занимались делом.

– А как же марксизм-ленинизм?

– Что было – это были чувства и идеи. В голове были представления о том, что правильно и неправильно, а идеологии как таковой было мало, она всё время куда-то утекала. Были тринадцать тысяч комсомольцев, были реальные деньги, и за нами не так пристально смотрели из «Серого дома».

В конце концов я стал заместителем секретаря комитета комсомола ИГУ по идеологии. А вот секретарём комитета комсомола я так и не стал. За восемь часов до конференции меня с этой должности снял секретарь обкома партии Евстафий Антипин с формулировкой: «Секретарём комитета комсомола госуниверситета не может стать человек с фамилией Гольдфарб».

– Кстати, что означает фамилия Гольдфарб?

– В переводе означает буквально «золотая краска». Но такие нюансы, понятное дело, обком не интересовали. Я накануне приехал в университетский комитет комсомола, привёз из типографии материалы конференции. А там стоит машина Владимира Саунина, секретаря райкома КПСС, машина секретаря обкома комсомола Натальи Чапоргиной… Секретарь парткома 

госуниверситета Павел Симонов, хороший был мужик, кстати, объяснил: «Извини, так получилось…». Мы с ним с горя выпили, а утром на следующий день я проводил конференцию, но выбирали на ней уже не меня.

– Это была точка поворота, когда из комсомольского активиста родился будущий медиаменеджер?

– Я не думал, что буду журналистом и литератором, хотя у меня были приятели-журналисты – и Олег Желтовский, и Гена Сапронов. Хотел быть историком, преподавателем – но и в университет, и в пединститут дорога мне была заказана. Всё тот же субъективный фактор. Как говорила мама: «Лучше бы ты был музыкантом».

В 1983 году я работал в газете «Иркутский университет» и оттуда ушёл в «Советскую молодёжь» от тоски и безнадёги, и потому же потом ушёл из «Молодёжки» в 1986 году. Да, я был ответственным секретарём, но не видел смысла в своей деятельности. Понимал, что в этой газете редактором никогда не стану.

Ушёл собкором в газету «Наука в Сибири» при Сибирском отделении Академии наук. Вот это было совершенно счастливое время. Люди вокруг были замечательные: академики Николай Логачёв, Лев Таусон, Рюрик Саляев, Михаил Кузьмин… Я объездил всю Сибирь, было невероятно интересно работать. Нужно добавить, что после защиты диссертации мне положили 450 рублей зарплату. Просто не знал, куда деньги девать.

Когда началась перестройка, я создал ассоциацию молодых историков. Фактически это был кооператив. Мы писали истории городов и районов, читали лекции. Зарабатывали неплохо. Я месяцами сидел в архивах, тогда никому не платили зарплату, а у нас были живые деньги. Я за какие-то копейки переснял весь архив Байкала, например.

Это уже был менеджмент. Потому мы создали организацию под названием «Институт гуманитарной информации и рекламы», которая занималась в том числе и издательской деятельностью: буклеты, книги, альбомы. И на каком-то этапе Олег Желтовский предложил нам выступить издателем «Советской молодёжи».

Это уже был серьёзный замах на газетный бизнес. Начали заниматься рекламой, делать первые специальные выпуски, притащили в Иркутск первый сканер, начали работать с электронной вёрсткой, не без нашего влияния Дом печати отказался от металла и перешёл на плёночный процесс.

Тогда-то мы поехали в Москву, в «Комсомолку». Мы приехали и сказали: «Ребята, а давайте мы будем у вас в телепрограмме менять ваш кусок на местную программу?». Ответственным секретарём «Комсомольской правды» тогда был Сергей Кушнерев, сейчас он главный редактор телекомпании «Вид». Сергей нас послушал-послушал и побежал за чаем. Потом Владимир Сунгоркин, главный редактор «Комсомольской правды», рассказывал, что на его памяти Кушнерев бегал для кого-то постороннего за чаем раза четыре всего.

Это был 1992 год. В Иркутске к тому времени «Комсомолка» не выходила, висело долгов два вагона бумаги. Я помню семинар партнёров «Комсомольской правды», на который нас пригласили. Рядом со мной сидел директор ликёроводочного завода, чуть дальше – директор швейной фабрики… те ещё партнёры были.

Каждый раз, когда я начинал какое-то новое дело, не представлял, что будет так тяжело. Помню 1994 год, мы только что заехали в дом Сперанского на автовокзале. На потолке – лампа без плафона, которую я притащил из дома, голые стены, даже штор на окне нет. Как раз перед этим мы издали альбом «Иркутск», тираж которого у нас обещал купить для администрации Иркутска Борис Говорин, на мне висел кредит, взятый специально под проект. Но в последний момент Борис Александрович отказался, и с меня лупили 134% годовых. А типография не плачена, зарплата не плачена, денег на бумагу нет. Сижу в пустой комнате с голыми стенами, и такие мысли мрачные в голову приходят…

И удивительно, что после этого момента как-то всё наладилось. Год я писал книжки забесплатно, лишь бы кредит закрыть, сделали рекламное агентство, стали делать цвет, ставить компьютеры… 

– Станислав Иосифович, а зачем всё это? Скучно? Или желание заработать нелишнюю копейку?

– Дело не в том, что скучно или выгодно. Почему нужно покупать собственный офис, а не сидеть на арендованной площади? Потому что это престиж, это стабильность и потому что это правильно. И мы первые среди региональных редакций «Комсомолки» вложились в офис. Сейчас все покупают эти офисы. Я понимал, что газета должна иметь свой пресс-центр. Не просто как место, где люди разговаривают, а как элемент продвижения. И мы сделали такой пресс-центр.

Раньше была монополия на типографские услуги и мы всё время находились в позе «Чего изволите?». Мы построили свою типографию первыми, а теперь в регионах у «Комсомолки» их стало уже двенадцать.

Сейчас мы занимаемся телевидением. На Западе большинством каналов владеют старые газеты. Для нас телеканал – это и источник рекламы, и расширение аудитории… Сейчас вот будем заниматься своей радиостанцией.

Речь не идёт о том, чтобы заработать лишнюю тысчонку, хотя это всегда было хорошо. Рынок сейчас тесен, и заработать по-настоящему можно только на дополнительных сервисах.

Вот я прочитал, что польская газета «Выборча» в 2005 году в качестве дополнительной прибыли заработала 200 миллионов долларов. Что такое Польша и что такое 200 миллионов? Мы из Иркутска организовали поездку руководства московской «Комсомолки» в Польшу. Посмотрели, как они работают с аудиторией, посмотрели на их коллекции и поняли, что это наш путь. Стали запускать коллекции – оказалось, что у нас это тоже работает, сейчас более 40 наименований выпущено различных коллекций.

– Есть что-то такое, что задумано, хочется, но пока не сделано?

– Сейчас я продвигаю проект «Кофебук». Мне безумно нравятся эти кафе-читальни, и мне кажется, они хорошо подходят под формат «Комсомольской правды». Хочется запустить по-настоящему радио. И я так думаю, что больше я ничего не успею: чтобы вывести нормальный проект на безубыточность, нужно минимум три-четыре года.

Есть личные планы: сделать исторический триптих. Сейчас вышла первая часть – том «Мир Байкала». Вторая часть будет «Лена-река», третья – «Ангара-река». Когда-нибудь это будет объединено под одной обложкой формата инфолио под названием «Человек. Вода. История». 

Я считаю, что по обилию водных ресурсов, по особенностям развития мы – типичная речная цивилизация. А мы всё время пытаемся жить как континентальная культура. И я хочу попытаться это противоречие осмыслить. Это планы надолго вперёд, а к будущему году я заканчиваю книгу «Иркутское время Юрия Левитанского». Поэт 13 лет прожил в Иркутске, у него здесь вышло шесть книг, Иркутск наложил отпечаток на всё его дальнейшее творчество.

– Дети? 

– Дети есть. Ха, дети… два мужика, одному 34, второму 24. Старший работает коммерческим директором в крупной фирме, младший – у меня компьютерщиком. Не то чтобы специально покровительствую, так уж вышло, и отпускать не хочется. Старший – путешественник, обожает экстремальный туризм: то горы, то на машине куда-то. Младший тоже увлекается автомобилями. Кстати, оба в своё время купили первые машины сами, что называется, «на свои». Говорят, на меня сильно похожи. Но это, точно, заслуга ангела-хранителя семейного очага – моей жены Ольги.

– Любите сентиментально вспомнить об отцовстве? Первая пелёнка, за ручку в садик?

– Старшего растили, времена были ещё советские-комсомольские. Как-то садимся мы с ним в трамвай, народу битком. И так случилось, что сына я в трамвай загрузил, а передо мной двери захлопнулись. «Как же, – думаю, – он же на следующей остановке у меня вывалится». Остановку бежал за трамваем, добежал – двери открываются, и сынок мне на руки выпадает, спиной вперёд. До сих пор вспомню – мороз по коже…

– Есть какое-то хобби?

– Так получилось, что у меня дома хранится огромный архив иркутской периодики. Однажды Лена Огнева мне позвонила и говорит: слушай, у нас Дом печати на свалку выбросил какие-то старые подшивки, тебе не нужны? Я взял свою машину и помчался. Когда я увидел, что там лежит… Подшивки периодики лет за сорок: «Восточно-Сибирская правда», «Комсомолка», «Известия», «Правда». Вытащил всё это из-под самого самосвала. Потом я сообразил, откуда это всё выбрасывают, там ещё оказался журнал «Сибирь», «Новая Сибирь». Я всё это сгрёб себе в подвал, поставил там стеллажи. Теперь вот архив… Ну и библиотека у меня, конечно, приличная, кандидатские диссертации можно писать, не выходя из дома, да и некоторые докторские тоже.

– В эти дни празднует свой юбилей Амгалан Базархандаев, генеральный директор телекомпании «АИСТ». Что бы вы пожелали юбиляру?

– Я желаю, чтобы его канал побыстрее попал в цифровой мультиплекс. Я загадал, что следом за ним и наше телевидение туда попадёт. А если серьёзно, то я его зову братом и искренне и горячо рад, когда у него всё спорится. Создать единственное российское телевидение, которое вещает на территории Монголии, дорогого стоит. Будь моя воля, я ему повесил бы на грудь орден Дружбы. Мало кто сделал столько для сохранения российского влияния, а он последовательный проводник российской политики на Востоке, я это говорю абсолютно серьёзно.