Заборные мысли

– Вы не поверите, Николай Григорьевич, но вчера вечером, возвращаясь с именин, я почти час просидел на заборе: собаки загнали! Только извозчики и сумели вызволить, да и то один пёс напоследок хватанул за рукав! Теперь думаю предъявить иск, и на  сумму куда большую, чем обошёлся бы намордник, – хозяев этих глупых шавок  следует поучить! Понимаю-понимаю: вы с Еленой Игнатьевной меня не одобрите – и совершенно напрасно, господа. Большинство этого собачьего «населения» (как и населения вообще) –  особи примитивные, беспородные, так сказать, и готовы в любой миг вернуться в полудикое состояние. Вы же судите по такому джентльмену, как Спай, хотя он – абсолютное исключение. Одно слово, иностранец! Мать ведь у него из Швейцарии?

– Отец из швейцарского монастыря, а мать – из подмосковного питомника Заводского, – мягко поправила Елена Игнатьевна, – и самое ценное в нём – это чистота породы. Но если бы Спая стали оценивать как сторожа или бойца, он остался бы далеко позади местных уличных псов. Мне вообще кажется, они охраняют иркутских обывателей много лучше полиции. 

– А обыватели  принимают это как должное и заботятся о животных только пока те в силе, – продолжил Николай Григорьевич. – У  ресторана «Париж» вот уж вторые сутки валяется труп чёрной дворняги, охранявшей соседний дом, – он досадливо отвернулся к окну и весь оставшийся вечер молчал. В последние недели хозяин был вообще молчалив, и сколько Спай ни вглядывался в его лицо, до причины доискаться не мог. 

Легко ли поддерживать реноме?

Это немного тревожило Спая, но в общем он был очень доволен. За год и три месяца, прожитых на этом свете, пёс почти не знал огорчений и даже два длительных переезда на поезде перенёс на удивление легко. Иркутский климат позволял ему оставаться бодрым и вполне поддерживать мнение о великодушии сенбернаров. Не далее как два дня назад, когда Спай спасался от жары в приангарских кустах, туда же забрёл белый с жёлтыми пятнами пойнтер антрепренёра Вольского. Сразу было видно, что тот сбежал, и, пожалуй, нарушителя стоило проучить, но, принюхавшись, Спай задумался ненадолго – и вильнул хвостом. 

Кстати, вечером того дня гости Николая Григорьевича (все «собачники») обсуждали короткое объявление Вольского в местных «Ведомостях: «Доставившему пойнтера –  вознаграждение, утаившего буду преследовать». 

– Конфуз в том, что Вольский сам преследуем – кредиторами, – заметил один из сослуживцев хозяина. – Все, должно быть, слышали, что Николай Иванович объявил себя несостоятельным должником? Скоро будет не только без собаки, но и без дома, где собака жила, – закончил он неожиданным каламбуром. Этот гость в доме был впервые, и, принюхавшись, Спай мог только сказать, что недавно тот общался с дамой, у которой духи «Фру-фру».

– Однако же отдадим Вольскому должное: он продолжает зарабатывать собственным ремеслом, – вступился за несчастного антрепренёра Николай Григорьевич.

– Вот именно: собственным ремеслом зарабатывает! – горячо подхватил желчного вида господин с холёными пальцами. – А вот некоторые чиновники  ищут прибавку к жалованью в балагане! 

Не пристало нам по балаганам хаживать!

Речь шла о мелком железнодорожном чине Г., оказавшемся в центре скандала. Вот уже более месяца он, отбыв присутственные часы, отправлялся на Тихвинскую площадь, в цирк Стрепетова, и соревновался с борцами. На него делались ставки, и поклонники вслед за газетчиками называли его «чиновник-атлет».

– Это же совершенно неслыханный для корпорации случай! – горячился господин с запахом «Фру-фру». – Всякий уважающий себя чин сторонится простонародных развлечений и уж тем более никогда не станет выступать в балагане!

Борцовские подвиги Г. почти неделю не достигали коридоров железнодорожного ведомства. Ещё неделю по присутствию носились слухи, верить в которые никто не хотел. Но всё же один новенький, метивший на место Г., отправился на ближайшее представление и на другое утро доложил кому следует.

Вызванный изумлённым начальством атлет-чиновник, однако, и не подумал оправдываться: 

– А я таким образом компенсировал себе наградные за прошлый и позапрошлый год – из тех 250 тысяч, которые таинственным образом «испарились» у нас в бухгалтерии. Я ведь правильно понял, что тех денег уже никому не видать?

Разгневанное начальство, говорят, пригрозило атлету увольнением, но никаких законных причин отыскать не могло. Не помогли и ходатайства нескольких «оскорблённых коллег», не имевшие никакой юридической силы. К тому же управлению не хотелось ворошить тёмную историю с наградными, которая  и без того уже стала известна  в министерстве. Недавно Главное управление российских железных дорог запросило начальника Забайкальской дороги о распределении денег, отпущенных на вспомоществование служащим с низкими окладами – смазчикам, кондукторам и пр. И под угрозой  разоблачения пришлось-таки признавать, что половина переведённых денег выплачена служащим с высокими окладами. Петербург ответил категорическим требованием отдать пособия по назначению, да где же их взять-то теперь?

При пиковом интересе

Местные газеты во всякие времена писали о проблеме бродячих собак. Они же давали многочисленные объявления с «покорнейшей просьбой» вернуть любимого сеттер-гордона или пойнтера

– С момента открытия  Забайкальской дороги основная доля премий независимо от результатов труда достаётся старшим агентам, и эти выплаты в 7-8 раз превышают те, что достаются агентам низшим. За работу на линии поощряются не работающие на линии канцеляристы и бухгалтера, – Николай Григорьевич выразительно помахал газетами, лежащими у него  на столе. – Давайте же признаем, наконец, господа, что младшие служащие у нас заведомо несправедливо и очень опасно обделены!

– Да, но такая позиция игнорирует все сословные перегородки, а ведь  надо же видеть и разницу между Юпитером и быком… – возразил желчный. – Лично для меня она очевидна, и я только приветствую разного рода привилегии. К примеру, принимаю как должное, что военному министру Сухомлинову для поездки по железной дороге выделяется вагон-салон…

– Это бы и не страшно, размести он там свиту, так нет же – двух его сопровождающих  размещают в отдельном первоклассном вагоне  (каждому – по отделению), а доктора размещают чуть ли не с багажом – это как? – возвысил голос обычно сдержанный Николай Григорьевич. – Да что там, у нас и член окружного суда Дулевич не постеснялся оскорблять помощника секретаря – как служащего, занимающего невысокую должность. Есть многочисленные свидетели, но для судебной палаты иск обиженного – только нонсенс, и Дулевича «приговаривают» к символическому штрафу. Господа, у нас ещё не затянулись раны от первой русской революции, а мы уже провоцируем новую! 

Вот так известие!

Четырёхногие аристократы чувствовали себя в иркутских домах важными членами семей

Раз в три месяца Спая непременно показывали ветеринару, и июльский выход в ветлечебницу его поначалу не удивил. Позабавил – да, ведь они с Николаем Григорьевичем стояли в очереди за щеглом, ослом и цесаркой.

– Все собак и кошек, как видно, по дачам развезли – с начала июля приводят в основном лошадей да несут домашнюю птицу, – пояснил ветеринар. –  А вы-то, как я вижу, на всё лето в городе остаётесь?

– Нет, скоро отбываю с женой на четыре месяца – в Петербург и далее за границу.

– А Спай?

– Дал объявление в газету.

На другой день ветеринар, в самом деле, прочёл: «Передаётся на 4 месяца квартира в пять комнат, с обстановкой – за 65 руб. в месяц. Тут же продаётся ручная лисица полутора лет, уже имевшая помёт и пригодная для спаривания с охотничьими собаками соответствующих пород – за 25 руб. Желательно передать в хорошие руки, а охотнику – бесплатно. Тут же продаётся за 600 руб. сенбернар, со свидетельством, от премированного предка, получившего на выставках в России большую серебряную медаль, большой золотой жетон, приз министерства финансов и звание чемпиона». 

«На Спая в Иркутске найдутся охотники; да и то сказать: очень уж благородных кровей. Конечно, и подбалован немного, но уж с этим придётся считаться».

Восстановленная справедливость 

«С животными необходимо считаться» – эта фраза была любимой в ветлечебнице. А неверящим напоминали недавнюю историю, засвидетельствованную местной прессой: «Сентябрьским вечером 1905 года в доме 40 по Малой Ланинской улице работник Иван Петров 30 лет, будучи в нетрезвом виде, стал бить вёдрами по задам лошадей. Из которых одна ударила его в грудь, отчего он тут же и умер». 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.