«Только ни слова о работе»!

Приглашая к себе приятелей по жандармскому управлению, ротмистр в шутку, но  с серьёзным лицом говорил: «Есть условие: о работе ни слова!». И в самом деле, добрый час перебирали разные мелочи, даже и без пикантностей не обошлось; но третья рюмка как бы отменила запрет – и кто-то вспомнил об акциях протестов на концертах артиста Северского (кстати, едущего в Иркутск):

– Подписывал, не подписывал он благодарственный адрес войскам, подавлявшим московское восстание, – Бог весть, и я даже склоняюсь к тому, что не подписывал, но социал-демократы ведь из искры раздуют пожар…

– Господа, а вы слышали «Сказку о большевике и меньшевике»? – под-хватил самый младший в компании, недавно посватавшийся к дочери коммерсанта М. – Я и сам только что прочитал в свежем нумере «Понедельника»… Так вот, значит, приготовил палач две верёвки: подлиннее – для большевика, покороче – для меньшевика, да и повёл их в лес. Всю дорогу только и было слышно: «Плеханов сказал», «Ленин  написал», «Плеханов утверждает», «Ленин отрицает»… Вот стали они подходить к постоялому двору, и  палач говорит: «А нет ли у вас, господа хорошие, по двугривенному?» Пошёл палач пить, а буфетчик его и спрашивает: «А ну как крамольники удерут?» «Коли были бы два большевика или два меньшевика, то ушли б непременно, а этак нипочём не столкуются!» И точно: стоят они, миленькие, подле ворот и друг на друга наскакивают: «Всё зло – от меньшевиков!» – «Нет, всё зло – от большевиков!» – и чуть не истинно русскими выражениями друг друга озадачивают. Подошли к двум соснам, и стал палач петли навешивать. Тут уж большевик сообразил: «А что, если нам палача повесить, а самим – того?» – и петельку начал крутить. А меньшевик так и вспыхнул весь: «Думаешь, мы позволим вам вешать на ваших большевистских верёвках?» «Но большевики не допустят до этакой цели верёвку меньшевиков»… И снова пошёл у них спор, да такой, что не заметили, как палач их обоих повесил. Правда, верёвки перепутал… 

Неожиданный ракурс

Но когда по кругу пошла «Рябиновка смирновская», и большевики, и меньшевики как-то скрылись в тумане. И гости стали  жаловаться друг другу – на супруг и детей, на неблагодарных соседей, на то, как скучно в Иркутске, где все ищут крамолу, в то время как хозяйство захирело совсем.  

– Даже возле дома генерал-губернатора набережную загромоздили лесоматериалами! – возмущался ротмистр. – И куда только смотрят городовые!

– Ах, о чём вы, – отмахивался самый трезвый, из армейских офицеров, – забыли разве, как в мае пьяный городовой придрался к унтер-офицеру и, уж верно, пристрелил бы его, если бы револьвер не дал две осечки подряд…

Чепурной никогда не видел того унтер-офицера, но «Рябиновка», снова пущенная по кругу, так проняла его, что отчётливо вдруг представились и офицер, и дети его, и супруга, и само собой родилось:

– Помочь пострадавшему, сколько возможно, и немедленно, господа!

А в довершение всего Чепурной  рассекретился – признался, что киевская родня призывает его не только выехать из Сибири, но даже и вовсе оставить жандармерию.

На другое утро он припомнил всё сказанное и чрезвычайно смутился. Снова ехать к товарищам и объясняться было бы слабостью, и раздосадованный ротмистр  в конце концов рассердился на всех, но в особенности на «этот город, грязный, скучный и несчастливый». И хотел было сразу отправиться на вокзал, но до отхода московского поезда оставалось ещё довольно много времени, и Чепурной решил попрощаться со старым товарищем, начальником команды  добровольного пожарного общества Аркадием Осинцом.

Теперь ворота в византийском стиле

Аркадий был страшно милый человек, никогда не видевший в друге жандарма и никогда не говоривший с ним о политике. Вчера он не смог прийти на мальчишник, потому что проводил испытание штуцера – нового прибора для подачи воды. И сегодня, глядя в его лицо, Чепурной нисколько не сомневался: результаты оказались блестящими. 

– Представь: сила струи настолько велика, что достигает 32 аршинов! Думаю, это надо отметить! – решительно заявил Аркадий, усаживая Чепурного в коляску. 

Интендантский сад, куда они направили кучера, в последний месяц совершенно преобразился: арендатор Коршунов перестроил ворота главного входа, и они теперь были в византийском стиле, расширил центральную аллею и поставил на ней изящные арки, усеянные разноцветными лампочками. Прежний буфет разобрал, а вместо него отстроил новый, в соседстве с музыкальным павильоном. Беседки, скамейки, мостики – всё было свежевыкрашено, а пруды и протоки тщательно вычищены. И, не в пример прошлых лет,  прямо от задней калитки сада устроены мостки, ведущие к новым купальням на Ушаковке! 

– Публика нынче к нам так и валит! – рассказывал довольный буфетчик, провожая приятелей к столику на двоих. – В последнее воскресенье аж до двух часов ночи не расходились… 

Чуть в отдалении закусывали ещё три  господина: попечитель городского пятиклассного училища Чевелёв, попечитель ремесленно-воспитательного заведения Кузнецов и попечитель Владимирского приюта Винтовкин.

– Что, Владимир Иннокентьевич, небось,  лучшего горбунка отдали сиротам? – неторопливо, отлавливая в тарелке копеечного маслёнка, вопрошал Чевелёв. 

Он намекал на мартовскую историю с пропажей единственной лошади Владимирского приюта, и Винтовкин сразу же догадался: Чевелёву просто хочется навести разговор на собственные благодеяния  – и с готовностью подыграл. Так что минутою позже обрадованный коммерсант уже с упоеньем рассказывал, как он  нынешнею весной организовывал для своих подопечных бесплатный чай, насколько потратился на самовары, сахар, баранки, вафельные полотенца («с петухами в кайме!») и доплату дворнику за  кипяток. 

Кузнецов, слушая, кивал и всем видом выказывал почтение, но Чепурной бился бы об заклад, что за всем этим кроется чувство собственного превосходства. И когда дошла очередь до Кузнецова, когда его напрямую спросили: «А что у вас-то, в ремесленном?», торжествующе усмехнулся, азартно поддел зазевавший на тарелке груздочек, закусил – и не спеша достал свежий номер «Иркутских губернских ведомостей». В разделе хроники Чевелёв зачитал: «Письмо в редакцию. А.В. Шангин, директор ремесленно-воспитательного заведения имени Н.П. Трапезникова, выражает глубокую благодарность попечителю заведения Ф.Ф. Кузнецову за пароход и музыку, предоставленные им воспитанникам и служащим этого заведения 28 июня, а также гласному Иркут-ской городской думы г. Шафигуллину за фрукты, присланные им воспитанникам в этот же день». 

К «Взаимной пользе»

После этакой кульминации наступил резкий спад, и господа коммерсанты деловито  заговорили о перспективах недавно открывшегося гвоздильного завода. А после – о товариществе безработных, недавно образовавшемся и уже принимавшем заказы на малярные, обойные, мебельные работы, а также на составление смет, отчётов и переписку деловых бумаг. Контора товарищества расположилась на углу Почтамтской и Баснинской, а в некотором отдалении от неё, на скрещении Преображенской и 4-й Солдатской, «открыла действия ремесленно-трудовая артель «Взаимная польза». 

– Ну, теперь начнут выставлять условия… – начал было Кузнецов.

– А по мне, так и очень хорошо, – неожиданно возразил Винтовкин. – Будет с кого и спросить, да и сам кадр в этаких-то артелях надёжнее и трезвее. 

«И такому кадру не до революций уже!» – мысленно подхватил Чепурной, проникаясь к Винтовкину симпатией. Он даже повернулся всем корпусом в сторону говоривших, и, конечно же, это было ошибкой – оба господина сразу подобрались. 

Чепурной, чувствуя неловкость, сделал Аркадию знак, и они тотчас вышли. 

Всё не так плохо, господа

По Большой разгуливали чистильщики сапог, экипированные на американский манер. Они и ящики носили не на груди, как обычно, а за спиной, обклеив их с разных сторон объявлениями. К примеру, приятели узнали о ближайшем концерте госпожи Долиной. Аркадий хотел бы почитать и ещё, но приятель уже посматривал на часы: ему надо было успеть заплатить за квартиру.

Однако домовладельца Демидия Иосифовича Бродского не оказалось ни в гостиной, ни в столовой:

– С самого утра в садике, – важно отвечала супруга. И, пройдя через двор, квартирант и в самом деле застал Бродского за поливкой цветника.

– Вот, Марьин корень расцвёл, выписанный Вашей супругой в прошлом году… И уж мы разведём его тут, разведём! – он весело разбрызгал последние капли из оранжевой леечки и засмеялся от удовольствия. 

А Чепурной вдруг поймал себя на том, что в России он будет скучать по этому городу.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников библиотеки Иркутского государственного университета