Спустя полгода разбирательств Свердловский районный суд города Иркутска удовлетворил иск о компенсации морального вреда и обязал владельцев хирургической клиники Saingoli выплатить семье пострадавшего 1 миллион 650 тысяч рублей. Полмиллиона из этой суммы получат сын Анатолия Никита и бывшая жена Анна (через год после операции она развелась с мужем). Остальные деньги суд разделил между самим Анатолием, его матерью, отцом и братом.

Для нашего региона такая сумма компенсации – рекордная. Но представитель семьи пострадавших Артём Воропаев советует судить не по общей сумме, а по размеру возмещения каждому истцу. «В данном случае суд оценил моральные страдания самого потерпевшего всего в 300 тысяч рублей, тогда как, например, в прошлом году в Новосибирске суд взыскал почти два миллиона за моральный вред пациентке, которая из-за неправильного лечения потеряла ногу. В нашем случае пациент лишился намного большего – физического здоровья, интеллекта, способности интегрироваться в семью, общество, а сумма значительно меньше», – объясняет юрист.

Чего в реальности семье стоили в прямом и переносном смысле три этих года, нужно спросить у родителей Анатолия. Сначала больше месяца реанимации, когда вопрос о выздоровлении вообще не звучал. Никто не знал, выживет он или нет. Когда Толю привезли домой, его мама Светлана Анатольевна пять месяцев спала на полу рядом с кроватью сына. По нескольку раз за ночь просыпалась и прислушивалась к ритму его дыхания.

Медики выходили тяжелобольного, присвоили ему первую группу инвалидности пожизненно и признали, что это предел возможностей официальной медицины. После перенесённой гипоксии часть клеток головного мозга отмерла и вряд ли восстановится. Для близких было бы проще поверить врачам, усадить Анатолия в комфортабельное кресло, накрыть тёплым пледом, как маленького, умывать и кормить своего ребёнка по расписанию. Но близкие не оставляют в покое ни себя, ни Толю. Каждый его день насыщен тренировками. «Мы не сидим сложа руки. Ходим в спортзал, занимаемся дома: читаем, пишем, решаем логические задачи, – рассказывает Светлана Анатольевна. –  Разрабатываем пальцы, тренируем координацию, поём, чтобы развить чувство ритма. Началась дача – ездим, там ходим, гуляем». «Толечка, скажи, какой писатель писал о животных, мы вчера с тобой читали», – ласково обращается к сыну Светлана Анатольевна. «Джеральд Даррелл», – примерно отвечает сын.

Поскольку официальная медицина отказалась от Анатолия, родственники решили испробовать все возможные альтернативные методы лечения. Больше чем за три года семья потратила не один миллион рублей, чтобы вернуть Толю к нормальной жизни. Десятками упаковок покупали дорогие биологически активные добавки, заказывали лекарства из разных стран, покупали приборы, излучающие специальные волны, оплачивали тренинги со специалистами по дыханию, консультации с приезжими врачами, ездили к ламе, обращались к тибетской медицине, были у разных целителей. Одно лишь занятие с врачом-реабилитологом стоит две тысячи рублей, одна поездка в Улан-Удэ к специалистам, которые приезжают туда из Москвы, обходится в 60–70 тысяч рублей. Светлана Анатольевна является официальным опекуном своего сына, постоянно находится рядом с ним. Отец Геннадий Николаевич сейчас мог бы находиться на пенсии, но вынужден работать, чтобы обеспечить семью. Этих денег не хватает на дорогостоящие процедуры, на которые не скупятся родители. Поэтому большую часть расходов на лечение взял на себя брат Анатолия Денис, сейчас он живёт в Москве и в состоянии помогать семье.

Светлана Анатольевна рассчитывает, что деньги, которые перечислит клиника, семья потратит на лечение. «Есть одна клиника в Москве, где применяют новые методики. Специалисты работают в основном с детьми. Сейчас мы договариваемся, чтобы туда взяли Толю», – рассказывает Светлана Анатольевна. Одно только обследование в этой клинике стоит 100 тысяч рублей – для Глевских это огромная сумма.

Но больше того, что они не смогут найти нужных денег, Светлана Анатольевна страшится будущего. Она боится, что, когда не станет родителей, Толя останется совсем один. «Мы живём как на качелях – от отчаяния к надежде. Я понимаю, что мы здоровее и моложе не становимся. Что с ним будет? Ведь он даже пожаловаться никому не сможет, если его обидят…» – расстраивается мать.

Суд закончил рассмотрение гражданского дела, уголовное по-прежнему находится на этапе расследования. Сейчас проводится четвёртая по счёту экспертиза. Так совпало, что результатов судебно-медицинской экспертизы ждёт ещё одна иркутская семья. 47-летняя Елена Юзенкова легла в ту же самую клинику Saingoli, что и Анатолий Глевский. Родные рассказывают, что, медик по профессии, женщина доверяла врачам и шла на операцию без тревоги и страха. Ей требовалось небольшое гинекологическое вмешательство, нужно было удалить полип. В последний раз близкие видели Елену 3 ноября 2010 года. В этот день она поступила в клинику. Уже после обеда из больницы пришли печальные вести: родным сообщили, что Елена умерла во время операции. По факту гибели возбуждено уголовное дело.

Возможно, прочитав две эти истории, кто-то подумает: «И что это журналист «зацепился» за одну-единственную клинику. Нужно говорить об общем состоянии здравоохранения». Возможно, это и так. Но два несчастных случая за короткое время для одной маленькой больницы на 15 мест – это очень много. И дело здесь, наверное, не в квалификации врачей. Допускаем, что там трудятся врачи высокой квалификации, они в состоянии выполнить свою работу грамотно. Когда речь заходит о внештатной ситуации, нужны команда специалистов экстренной медицины и специальное оборудование. Судьбу человека решают минуты, а порой и секунды. В стенах любого крупного медицинского учреждения региона есть возможность быстро собрать всё необходимое. Маленькая больница на окраине города, расположенная в приспособленном помещении, которое проектировалось под жилой коттедж, такой возможности лишена изначально. К тому же нередки случаи, когда в частной клинике врач остаётся один на один с пациентом. Главный врач Saingoli Геннадий Мышков сам рассказал, что после операции Анатолию Глевскому он один наблюдал за пациентом, больше никого из врачей в клинике не было.