Писаницы в бухте Саган-Заба впервые описал и зарисовал в 1881 году археолог, этнограф Николай Агапитов. Буряты, как писал он, почитали утёс священным, а изображения считали творчеством духа скалы. «Во время первого посещения утёса Саган-Заба проводники на вопрос «Кто рисовал?» говорили, что рисовал бурхан, который и теперь ещё рисует. Посиди час здесь, и сам увидишь, что будет нарисовано другое», – писал Агапитов в своём отчёте. Эта вера в волшебные рисунки была наивной: многие изображения на светлых мраморных скалах выцветали, и их можно было увидеть, только внимательно разглядывая утёс или когда солнце падало под другим углом. В 1913 году на объекте побывал археолог Тимофей Савенков, а в 1960 – 70 годах – академик Алексей Окладников. Оба они ещё тогда заметили, что древний «иконостас» во многих местах утрачен – скальная корочка обвалилась вместе с рисунками. После повышения уровня Байкала на метр из-за постройки Иркутской ГЭС нижнюю часть грандиозной панорамы стали «лизать» волны. 

К утёсу люди приходили веками, и рисунки со временем наслаивались. «Кажется, что перед нами фрагменты величественного «доисторического иконостаса», – говорил академик Окладников. Древнейшие фигурки с крупными треугольными торсами, сужающимися книзу, стоят на согнутых ногах, как будто танцуя, руки у некоторых воздеты к небу, у других согнуты, у иных сохранились такие детали, как пальчики на руках. На головах – разные по форме и размерам рожки. В своё время эта деталь, похоже, толкнула православных на варварский поступок – на некоторых изображениях поверх были выбиты восьмиконечные кресты. Учёные считают, что рисунки носят религиозный, шаманский характер, поскольку многие рогатые фигурки танцуют, у некоторых из них видны в руках кружки, похожие на бубны, а на нескольких телах присутствуют изогнутые линии – «змеи», которые часто изображались на шаман-ских костюмах. На скалах выбиты  лебеди, которые в преданиях бурят символизировали небесных женщин-птиц. Тут же на утёсе академик Окладников нашёл и магические символы продолжения рода и древних «рожаниц». До сих пор памятник эпохи бронзы не раскрыл своих тайн и на малую часть. Но он может уйти в небытие прежде, чем его загадки будут раскрыты.

С 1992 года на памятнике работает Московский государственный НИИ реставрации. Около 20 лет назад реставраторов на Байкал пригласил начальник отдела археологии службы по охране объектов культурного наследия Иркутской области Михаил Скляревский. Он выбивал деньги и делал всё, чтобы работа двигалась. «Я просто преклоняюсь перед трудом этих людей и тем опытом, который получился в вашем регионе, – сказала «Конкуренту» старший преподаватель кафедры археологии факультета  истории и международных отношений Кемеровского госуниверситета Елена Миклашевич. – Михаил Яковлевич сделал огромное дело. Больше всего его тогда и сейчас волнует судьба писаницы на Саган-Забе и Шишкинской писаницы. Московские реставраторы не занимались раньше наскальным искусством, но они работали с камнем по монументальной скульптуре: храмы, надгробия, всё, что связано с каменными объектами 18-19 веков. И здесь, в Иркутской области, они впервые взялись за наскальное искусство». 

Саган-Забу Елена Миклашевич впервые увидела 12 лет назад. Тогда же она решила пригласить московских реставраторов на Енисей. «Мы даже провели некоторые консервационные мероприятия на своих памятниках, – рассказывает Елена. – Но дальше финансы на эту работу не были выделены. Какое-то время работа шла на энтузиазме, но сил не хватает. Кроме Иркутской области, у меня нет примеров по России такого отношения к реставрации наскального искусства».

В Иркутскую область московские реставраторы ездят с 1992 года каждые 3-5 лет. На Шишкино, в Саган-Забу, Орсо. На тестовых участках они испытывают новые методики, подклеивают отслаивающуюся корочку, убирают разрастающийся лишайник, бактерии, корни растений, тонируют варварские надписи, покрывают рисунки, защищая их от влаги и выветривания. Всё это – уникальными, известными только этой российской группе составами. 

Нигде в мире подобные методики не используются. Реставраторы действуют очень осторожно, поскольку первая заповедь – «Не навреди памятнику». На одном из памятников в Киргизии произошёл несчастный случай: реставратор без тестов и апробации покрыл десятки камней тоннами раствора. А он через год потемнел и рисунки скрылись. Коллектив в Иркутской области долго, планомерно, маленькими площадями испытывает составы. Сейчас на Саган-Забе уже есть большие площади обмазок по отслаивающимся фрагментам. Трещинки очищают от бактерий и лишайника, а затем заделывают специальным составом искусственного мрамора со связующими материалами. «Получилось так, что памятники Иркутской области стали тестовой площадкой для других регионов, – рассказала Елена Миклашевич. – Дальше мы приглашали учёных на Енисей, они побывали на Чукотке, в Казахстане, Киргизии, Узбекистане». 

Главным источником информации об «иконостасе» Саган-Забы до сих пор является знаменитая книга Окладникова. Но картинки в ней иногда прорисованы неточно, нет характеристик субстрата – краёв корок, трещин. А реставраторам нужно знать, где проводить, к примеру, линии для обмазки трещин. Необходима была фотопанорама и графическая карто-грамма. Для этого на Саган-Забу и приехали учёные из Кемерова. «Этим летом мы занимались документированием повреждений, – пояснила Елена Миклашевич. – Памятники за прошедшие тысячелетия пострадали очень сильно. Природные причины даже более сильный фактор, чем, к примеру, раздражающие нас надписи. Природа делает намного больше: отслаивается корочка, на которой есть рисунки, появляются полости. Где-то идёт растрескивание, влияют землетрясения. Масса причин. Нам очень важно было начать фиксировать состояние сохранности. Это облегчит работу реставраторам». 

До сих пор не было опубликовано хороших фотографий памятника. «У Окладникова был профессиональный фотограф, который много снимал, – рассказывает Елена Миклашевич. – Я списалась с дочерью Алексея Павловича, примерно мы выяснили, где эти фото могут быть, и если мы их найдём, то точно сможем сказать, что случилось за 50 лет». 

Пока же учёным удалось сделать современную фотопанораму памятника. Это было очень трудно. Байкал подходит к скале практически вплотную, берег около 50 см. На 12 – 15 м в высоту уходит утёс, писаницы расположены примерно на длину 25 м. «Как ни снимай рядом, всё равно фото будет под углом, – говорит археолог. – А для документации снимки должны быть фронтальными». Это означало, что утёс надо было делить на отдельные участки, снимать и «склеивать» на компьютере панораму. Археологи «расчертили» скалу на шесть изобразительных поверхностей. Пришлось строить специальные леса, чтобы добраться до высоких плоскостей. 

В 2010 году было проработано примерно 60% площадей. Алексей Окладников в своё время выделял рисунки мелом и переводил на кальку, а сейчас археологи накладывали на скалу целлофан высокой прозрачности и переводили разными цветными маркерами. Фиксировалось всё, даже трещинки, утраченные кусочки корочки и неровности.   

– Туристы над нами смеялись, когда мы обводили надписи типа «Здесь был Вася», – рассказывает Елена Миклашевич. – Но их фиксировать тоже важно, потому что никогда никто их не отмечал и непонятно, прибавляются они или нет.

Археологам даже пришлось заняться перкуссионным простукиванием, как медикам. Всю скалу простукивали, как больного – по разности звука определяли, где и на каком расстоянии образовались полости. В итоге кемеровские археологи получили довольно качественную фотопанораму объекта и полностью сделали картограмму четырёх из шести плоскостей в программе Photoshop CS. На схемах слоями обозначены характеристики рисунков по краске, выбивке. Все трещинки, края, рельефы, углубления, ниши, утраченные фрагменты, полости. Показано, где скалы обрастают растениями. 

– Мы впервые стали фиксировать рисунки с характеристиками камня, – говорит Елена Миклашевич. – Когда археолог вот так изучает памятник, появляется возможность проводить мониторинг. 

Она работает по наскальным памятникам уже 20 лет, в её распоряжении есть большой корпус материалов Алексея Окладникова, Александра Адрианова, Тимофея Савенкова. Фотографии, зарисовки, бумажные оттиски. Самый большой объём – по Хакасии и Красноярскому краю, памятникам Енисея. «Уже можно проследить динамику за 20, 50 и 100 лет, – говорит археолог. – Когда есть такой опыт, его можно экстраполировать хотя бы на тысячу лет назад. Конечно, не линейно. Один из выводов, к которому мы пришли: сохранившиеся памятники наскального искусства – это очень небольшая часть мощнейшей древней «галереи». Можно себе представить, что было в древности. Все удобные скалы наверняка были записаны, это просто удивительно! Мы все знаем про живопись эпохи Возрождения, про скульптуру античную, римскую, представляем себе куски этого наследия. А какое место в этом занимало наскальное искусство? Я уверена, это огромный неисследованный пласт». 

Когда-то на утёсах Саган-Забы была огромная величественная композиция, уверена Елена Миклашевич. «Эти фигурки бронзы сейчас называют шаманами, но понятно, что в ту эпоху шаманизма просто не было, – говорит она. – Но то, что это какие-то духи, божества, очевидно. Скорее всего, это своеобразный пантеон. Как в пантеоне египетских богов у каждого бога свой атрибут – шакалья голова, посох, так и здесь, вероятно, многие фигурки различны. У каждого своя иконография образа. Но, к сожалению, в отпавших кусках пропало то, что помогло бы нам восстановить целый миф, существовавший в ту эпоху». 

Алексей Окладников особо отмечал, что этот «иконостас» почти не имеет общего с наскальным искусством западнее Байкала. Зато эти петроглифы очень похожи по стилю на те, что есть в низовьях Оки, Братской Кады. Академик протягивал призрачную, странную нить от байкальских петроглифов к рисункам Карелии и Северной Европы. У некоторых фигурок человека из Саган-Забы есть хвостики. Хвостатые человечки «живут» на петроглифах Шишкино, а ещё – в Карелии, Швеции и Норвегии. А Тимофей Савенков предполагал, что некоторые из изображённых фигурок могли представлять собой прототип алфавита. Потому что часть рисунков очень схематична, фигурки находятся в разных фиксированных позах, отдалённо напоминающих прообразы букв. «Представьте, что у нас не было бы Библии, а нашим далёким потомкам достался бы только набор икон и росписей, – говорит Елена Миклашевич. – Они, вероятно, поняли бы по повторяемости сюжетов, что нам особенно дороги были мать с ребёнком, человек, распятый на кресте. Но цельного представления о нашей религии они бы составить не смогли. Вот так мы и восстанавливаем канву того древнего мифа».

Все материалы кемеровские учёные передадут Михаилу Скляревскому и реставраторам. Елена Миклашевич призналась, что очень хотела бы продолжить работу на этом памятнике.