– Игорь Юрьевич, как вы стали директором опытного завода ИрГТУ?

– Я чистый физик по образованию, но начинал работать в институте в области радиоэлектроники. И задолго до того, как появился опытный завод ИрГТУ, в университете был организован центр современного энергосберегающего оборудования, где занимались вопросами применения отопительных приборов в помещениях. Мы тогда начали создавать математические модели идеальных помещений и продемонстрировали, что можно экономить от 25 до 40% энергии за счёт автоматизации и правильного обустройства помещения: можно поставить какой-то прибор, который утром будет работать с одними свойствами, а вечером – с совершенно другими. На базе этих разработок создавались новые конструкции отопительных приборов. Дальше мы стали предлагать их нашим производителям, несколько из них даже внедрили. Но не получили взамен никакого процента от прибыли или финансирования НИОКР. Простыми словами, подарили наши разработки. 

Потом, в конце 1980-х годов, я ушёл в ОАО «Востоксибэлектромонтаж». Там мы разработали и запатентовали электроконвектор, тепловую пушку, тепловую завесу, электроводонагреватель и проточный водонагреватель – мы их одними из первых в СССР стали производить. Это сейчас в магазин заходишь и видишь немецкие или израильские приборы, а тогда вообще ничего не было, пустота. И когда я пришёл в «Востоксибэлектромонтаж» с предложением их разработать, руководство предприятия меня поддержало, за что очень благодарен. Нашлись и двигатели процесса. В «Востоксибэлектромонтаже» я столкнулся с людьми, которые меня и научили, как надо реализовывать свои идеи. Просто показали нам нулевую очередь опытного производства и сказали: «Хотите организовать производство – беритесь за строительство. О деньгах не думайте». И мы создали экспериментально-технологическую базу, где разрабатывались новые изделия, технологическая оснастка и выпускались опытные партии продукции. Дальше это шло в серийное производство. За счёт этого «Востоксибэлектромонтаж» организовал вагонные поставки по всему Союзу. А после смерти первого генерального директора начался делёж власти. 

– В этот момент вы вернулись в науку?

– Нет, я организовал свой бизнес – предприятие «Промавтоматика», которое до сих пор существует. Мы занимаемся автоматизацией технологических и инженерно-технических процессов по всей Восточной Сибири. Завод возник чуть позже, когда мы решили выпускать опытные партии отдельных приборов, а потом продавать даже не готовый продукт, а саму идею, технологическую цепочку. А взамен получать, например, пакет акций, позволяющий контролировать оборот и прибыль предприятия.  

– Это и есть сращивание науки и бизнеса, о котором постоянно говорит Анатолий Чубайс? 

– Мы с Анатолием Борисовичем работали, и я так и не понял, что он и с чем сращивает. Полтора года назад, в 2009-м, когда мы написали проект и направили его в «Роснано», никаких претензий не было. Но потом начались звонки чуть ли не по три раза на дню и меня начали просить заменить тонкую рамочку в иллюстрациях на более толстую или там график вместо таблицы вставить, чтобы смотрелось красивее. Проблемы в том, чтобы сделать фотографию или график, нет, но эта тягомотина идёт полтора года. Я даже на звонки из «Роснано» перестал отвечать, потому что это – пустая трата времени и денег. Проблема ещё в том (и это одна большая беда для всех чиновников), что от разработчиков требуют весь пакет документов, чтобы организовать производство. А в советские времена внедрением научных разработок занимались целые институты. Я не спорю, наличие бизнес-плана, которое сейчас обязательно, – это нормальное требование. Но от нас требуют ещё подготовить и маркетинговое исследование, стоящее значительных денег, расписать всю технологическую цепочку от оборудования и количества людей, сметы на строительство, приобретение и монтаж оборудования, логистику, рынки сбыта. Пока с нуля бизнес не покажешь, финансирования тебе не дадут. При этом ты ещё и наукой должен заниматься. Какой учёный всё это сможет сделать? Это же в принципе нереально. Инфраструктуру, которая помогала бы малому наукоёмкому бизнесу, можно создавать только при вузах, как это произошло в случае с ИрГТУ. 

– Но ведь у вас как-то получается этим заниматься?

– У меня дело так идёт, потому что у меня большой опыт  внедрения собственных разработок. Я начинал простым рабочим на токарном станке, а потом прошёл всю цепочку до главного инженера – без всяких связей и знакомств. Мне все эти процессы знакомы, я знаю, к кому обратиться, сам могу смету составить или проект нарисовать. Но учёный, который что-то разработал, он-то откуда это может знать? Он не знает налоговую базу, не знает, где и что согласовывать, какая должна быть нормативно-техническая документация. Это не его дело. 

– Насколько сложно было организовать опытный завод?

– Конечно, сложности были, ведь у нас всё происходит не благодаря, а вопреки. Опытный завод принципиально нельзя было создать – невозможно в малом и среднем бизнесе подняться с инновационными разработками. Проблема даже не в том, чтобы зарегистрировать предприятие – тут достаточно просто дойти до налоговой и заполнить бумаги, – но для начала его работы нужны оборотные средства. В чём-то, конечно, нам помог технический университет, у которого есть связи и который нам выделил площади. К тому же у нас работают студенты. Мы ездили по заводам и даже смотрели на свалках, искали, где можно купить станки подешевле или просто их взять и отремонтировать. Привозили их сюда, ремонтировали, переделывали под себя (после интервью Игорь Юрьевич демонстрирует нам цех, в котором сразу бросается в глаза переделанный типографский станок или токарный станок, произведённый на заводе «Красный пролетарий» в 1965 году). Всё это мы делали фактически на голом энтузиазме. 

– Как вы выпускаете на этом оборудовании высокотехнологичную продукцию? 

– То, что мы производим, уступает аналогам по дизайну, но по техническим характеристикам их превосходит. Но у нас и задача выпускать только опытные партии продукции, чтобы народ о наших разработках узнал, а на поток их ставят другие. Мы лишь демонстрируем, что наша продукция жизнеспособна, а потом уже ищем компанию, которая разрабатывает красивый дизайн корпуса и запускает приборы в серию. Это то, чем мы сейчас занимаемся с корейцами. 

– Вы говорите об инвесторах из Южной Кореи, которые вкладывают средства в совместное производство приборов на базе специальных нагревательных элементов?  

– Да, речь идёт о наноструктурированных планарных нагревательных элементах. На самом деле у нас с корейцами два совместных проекта в одном. Это две технологии, которые визуально походят друг на друга, но по большому счёту различаются, – высокотемпературные и низкотемпературные материалы. То есть полупроводники, свойствами которых можно управлять. Можно в их состав вводить наночастицы, которые будут активизироваться при определённой температуре, так что при её достижении сам проводник будет менять свои свойства. Простой пример: если вы включаете обычную плиту, она как потребляла киловатт электричества в начале готовки, так и будет потреблять его в конце. Но сначала мы ставили на неё холодную кастрюльку, а потом она нагрелась, так что теплоёмкость изменилась. И если вначале она воспринимала этот киловатт целиком, то в конце готовки 30–40% энергии просто тратится впустую. Чтобы убрать потери, можно поставить электронный регулятор. Если ставить один на всё помещение, это оправдывает себя, а если на каждый конвектор или плитку – они станут слишком дорогими. Но можно все необходимые свойства заложить в нагревательный прибор, который является управляемым полупроводником. 

– Рассказывают, что плитку, о которой сейчас шла речь, вы изобрели просто потому, что не на чем было приготовить яичницу, когда вы вернулись с традиционной осенней картошки. Это действительно так? 

– Идея пришла, по большому счёту, не мне, а моему хорошему другу, который, кстати, сейчас работает над этой технологией в Израиле. А тогда он был сотрудником лаборатории, занимавшейся полупроводниковыми элементами. Действительно, мы приехали из колхоза, приехали поздно и очень хотели есть. Пошли к нему в лабораторию, нашли там заварку, сахар, два яйца и ещё что-то. Но ведь для того, чтобы это приготовить, нужно хотя бы воды вскипятить, а не на чем. У нас была только резистивная паста и полупроводниковые элементы, точнее резисторы. Тогда и появилась идея эту резистивную пасту на диэлектрик намазать. Так за полтора часа усилиями студентов появился первый нагревательный прибор. Потом мы решили пустить его в производство или хотя бы выпустить первые образцы. Начали бегать по заводам, объяснять их руководству, что эту технологию можно использовать, хотя её и нужно немного доработать. Пришли на Иркутский радиозавод, он тогда ещё живой был, предложили. Но как только спросили, что мы с этого будем иметь, нам ответили, что ничего. Пришли на «Радиан», но там главный инженер открытым текстом ответил: «А зачем мне это? Мы делаем дешёвые резисторы и конденсаторы, у нас их покупали, покупают и будут покупать». На релейный завод приходили – то же самое. И где теперь все эти заводы? О будущем-то никто не думал. 

– Что-то изменилось после принятия закона об энергосбережении, разработчики которого о будущем задумывались? 

– Мы работали и без него. Были первыми, собрали все шишки. И если думать о будущем, то надо сделать так, чтобы другие их не собирали. Нужно, чтобы подобные опытные производства создавались при каких-то серьёзных структурах: нашего завода не было бы без помощи ИрГТУ, не было бы никаких изделий, мы бы и дальше занимались автоматизацией.  

– Но ведь не занимаетесь, а даже разрабатываете новые технологии. Понятно, что это не прибыльный бизнес, но как удаётся существовать? 

– У нас нулевая прибыль. А преимущество наше в том, что основная рабочая сила – это студенты, которых мы официально берём в штат и платим им зарплату. Они мыслят нестандартно. Поставь любого технолога к станку – он ничего не изобретёт, будет всё делать так, как его учили. А студент этого не умеет, он начинает что-то придумывать. Иногда они придумывают такое, что говоришь себе: «У них там крыша поехала?» Потом осмысливаешь и понимаешь, что в этом направлении можно и нужно двигаться, только сначала следует облагородить то, что студент придумал. 

– Если организовать производство было практически нереально, то насколько сложно сейчас работать?

– С теми же планарными элементами мы  как ни пытались выбить финансирование, не смогли. А корейцы пришли, посмотрели на нашу разработку, и мы тут же сделали бизнес-план на семи страницах, состоящий из голых цифр. Ни один наш чиновник в такую бумагу даже не заглянул бы. Один только Чубайс, когда приезжал в Иркутск, посмотрел, что у нас в один момент закипела вода на двух плитках – киловаттной и семисотваттной. Он спросил: «А если будет два литра, она закипит так же? А если три? Не закипит ведь». Я в ответ говорю: «Нет, закипит». Вот хотя бы какое-то обсуждение. Это был единственный чиновник, обративший на это внимание. А вот корейцы нам на слово не поверили. Они всё, о чём мы им рассказали, перепроверили. Сначала замерили мощность электронным счётчиком, затем взяли два механических и специально проверили их на точность показаний. Потом запросили у нас несколько образцов, проверили их у себя и выдали официальное заключение. После этого мы за три месяца получили деньги на развитие. И когда они приезжали последний раз, то дали «добро» на создание совместного производства нагревательных приборов. Мы станем делать начинку, а корейцы – поставлять корпуса. Мы им предлагали прислать штампы и пресс-формы, чтобы всё делать здесь, но они ответили, что покупать то, на чём будет надпись «Сделано в России», не будут, каким бы красивым оно ни было. Поэтому приборы станут выпускаться под их маркой. 

– За державу после этого не обидно? 

– Я уже устал обижаться. Мы ведь объездили почти все заводы в России, предлагали там свои разработки. От них отказались, хотя это можно списать на девяностые годы. Но потом мы предлагали администрации Иркутска и администрации Иркутской области программу энергосбережения, где показывали, что за счёт приборов на новых нагревательных элементах можно экономить немало энергии. Доходили и до областного министерства экономического развития, и до федерального. Нам говорили: «Отлично! Это же прорывная технология!» Но ничего не менялось. Чаще всего о нас вспоминают перед выборами, но сразу забывают, как только те проходят.  

– Неужели в России нет интереса к вашим технологиям? 

– Интерес есть у определённых физических лиц и чиновников. Мне предлагали построить завод, но при этом перепатентовать свои разработки на других людей. Самое большое, что мне предлагали в таком «соавтор-стве», – пять процентов отчислений. А обычно речь идёт о полутора–трёх процентах. Идей и разработок у нас до бесконечности, но почему-то не хочется, чтобы плодами нашей деятельности бесплатно пользовались. 

– А сколько у вас патентов?

– У меня 12 патентов на изобретения, шесть ноу-хау, они зарегистрированы в техническом университете. На текущий момент есть ещё три ноу-хау, которые не имеют мировых аналогов. 

– В чём они заключаются?

– Например, это термоэлектрический модуль, от которого могут работать лампы. Однажды, когда был на Байкале, забыл выключить габаритные огни и разрядил аккумулятор у машины. Что делать? Достал этот модуль – маленький такой элемент,  подключил к аккумулятору, взял камушек из воды и положил на него сверху. К вечеру машина завелась. Такие вещи есть и за рубежом. В том же «Галилео» показывали, как можно зарядить батарею от сотового телефона. Но такой плотности тока, как у нас, не даёт ни одна из зарубежных моделей. То же самое с термоэлектрическими модулями, элементами Пельтье. Напомню, это полупроводник, у которого, если пропустить через него ток, одна сторона нагревается, а другая охлаждается. Казалось бы, логично это применять в холодильных агрегатах, но КПД такого элемента ниже, чем у традиционного компрессора. А ниже он потому, что пластины в элементе Пельтье находятся слишком близко и влияют друг на друга. За рубежом сделали их на расстоянии около сантиметра, а у нас есть образец, где они разведены на полтора метра. 

– Это правда,  что вам ещё удалось нанести нагревательные элементы на алюминий, хотя считается, что это невозможно? Как вы это сделали? 

– Надо просто умные книжки читать. По большому счёту, все мои изобретения – правильно и умно сопоставленная информация, которая получена из умных книжек. Причём если я чего-то не понимаю, я не читаю вузовский учебник, а беру пособие для техникума. Читаю сначала его, а затем литературу посложнее. У меня есть ещё одна особенность – я читаю очень быстро, мне этого (с этими словами наш собеседник берёт с полки книгу примерно в 250 страниц) хватает на вечер. На следующий день могу сказать, на какой странице какие опечатки, но через два-три дня я этого помнить не буду, зато в голове останется только нужная информация. Если я прочитал несколько книжек, то в уме получится одна. 

– А у вас есть какая-то норма, сколько страниц вы читаете за день? 

– Нет, читаю по мере необходимости. И в школе не зачитывался – занимался лёгкой атлетикой. У меня и красного диплома после вуза не было. Я всегда знал всё на твёрдую четвёрку, были те, кто лучше меня разбирался в школьных дисциплинах.  Но были вещи в одном предмете, которые я знал лучше других. Я так же и в вузе учился: если шёл на экзамен, знал, что минимум – тройку – я всегда получу, получить «отлично» и не пытался.  

– Что вами движет, когда вы изобретаете?

– Да не знаю. Наверное, мне нравится изобретать. Мне не надо ни заводов, ни газет, ни пароходов – дайте возможность этим заниматься, учить людей, которые будут что-то строить и запускать. Мне нравится что-то изобретать вместе со студентами. Научить их этому могу запросто – у меня большой опыт. А изобретательство – это состояние души, я всю жизнь этим занимаюсь. Пытался завязывать, но это вроде наркотика. Может быть, у нас страна такая, что не может всё быть просто так, вечно приходится какие-то проблемы решать, что-то преодолевать и постоянно изобретать новые технические решения. 

– Никогда не думали уехать туда, где ничего преодолевать бы не надо было?

– Я оформлял документы, когда меня приглашали работать в Новую Зеландию, в Австрию. От корейцев первое предложение тоже было не организовать совместное производство, а уехать к ним. Практически все мои друзья, с которыми мы начинали работать, уехали за границу. Но мне и здесь хорошо. За рубежом я даже не знаю, смогу ли зарабатывать деньги, а здесь в довольно тяжёлый момент я просто переоделся в рабочую одежду, прошёл по подъезду и у кого-то телевизор отремонтировал, у кого-то – проводку. Если что-то для семьи нужно – скажем, новый автомобиль, – я просто прикидываю, сколько нужно денег, нахожу возможность для новых договоров, их выполняю, а потом работаю, как и прежде. 

Наверное, я не уезжаю ещё и потому, что мои предки – прапрадед и его двоюродный брат – были в числе тех, кто первым ступил на эту землю. Есть даже две деревни в Иркутской области, которые они основали. Мой дед – бывший главный инженер Московского часового завода, его сюда сослали в сталинские времена. Родственники от него просто отказались. Здесь он женился на моей бабушке, а кто у него в родне был там – неизвестно. Может быть, те самые Шелиховы. Но важно не это, а то, что они с бабушкой мне с детства привили любовь к родине.