Идея носилась в воздухе пятнадцать лет

Премьера «классической» «»Юноны» и «Авось»», то есть созданной Марком Захаровым в театре «Ленком», известной как «которая с Караченцовым», состоялась 9 июля 1981 года. А уже через год после скандальной премьеры оркестровые партитуры и либретто появились в музфонде Иркутского музыкального театра.

– Мы заказали оперу, ещё не имея оформившегося плана поставить спектакль у нас, – вспоминает заведующая литературной частью театра Людмила Негода. – В то время купить материал стоило небольших денег, и мы пользовались любой возможностью, чтобы пополнить наши фонды.

Идея витала в воздухе долгие годы на уровне «хорошо было бы…», но до высот «а давайте уже!» она долетела только через полтора десятилетия. Причина банальна: поставить рок-оперу силами одного симфонического оркестра представлялось возможным, но бессмысленным по определению – какой же рок без патлатых электрогитаристов? Ведущие артисты музыкального – Варлашов, Яковлев, Бондаренко и Мальцев – долго обсуждали эту идею с тогдашним главным режиссёром театра Натальей Печерской. 

Пока в один счастливый день Николай Мальцев не предложил: зачем изобретать велосипед, когда в городе уже есть Театр пилигримов, созданный Владимиром Соколовым из неуправляемых рокеров и множества творческих и талантливых людей из неформальной тусовки Иркутска, и у него уже есть необходимый для «большой формы» опыт – в городе как раз шумно обсуждали премьеру именно рок-оперы «Масть». И Наталья Владимировна пошла к Владимиру Игоревичу. Старожилы театра вспоминают, что поняли друг друга два талантливых человека с полуслова. А в результате обсуждения мелких деталей договорились немного изменить акценты. 

В ленкомовском варианте «»Юноны» и «Авось»» явственнее звучал политический оттенок. В Иркутске решили сделать более романтическую историю о любви, тем более что Николай Резанов имеет отношение к нашему городу. Из первоначального либретто убрали некоторых персонажей. Зато если в «Ленкоме» роль Резанова держалась на актёрском (но вовсе не профессиональном певческом) обаянии одного Николая Караченцова, то в иркутской постановке были изначально задействованы два сильных вокала – Николая Мальцева и Вячеслава Варлашова. Первой Кончитой стала Елена Бондаренко. 

«Мы эту попсу играть не будем!»

В 1996-м в Иркутске решили сделать более романтическую историю о любви, тем более что Николай Резанов имеет отношение к нашему городу

Владимир Соколов, неизменно в чёрном, устраивается поудобнее, почти сливаясь со старым чёрным кожаным креслом, вкусно затягивается очередной сигаретой, и из плотного облака дыма возобновляется его неторопливый рассказ:

– Печерская пришла ко мне на спектакль – у нас шла тогда «Масть» на стихи Цветаевой, у меня там Лена Сысоева пела. Это было в филиале драмтеатра имени Охлопкова, сейчас там ТЮЗ. Наталья Владимировна посмотрела на наши мощности, ей понравилось. А я, в свою очередь, видел «»Юнону» и «Авось»» в начале 80-х в Питере, в Театре у Нарвских ворот. Бомонд принял спектакль прохладно. А я был на стороне… – Соколов долго затягивается и неожиданно заканчивает фразу: – На стороне… питерского бомонда. Как музыкант, я понял, что спектакль должны делать музыканты: хор музыкантов, оркестр музыкантов – профессиональных музыкантов, это важно! Что мне и пришлось доказать за месяц напряжённого труда…

– Это была классическая «»Юнона» и «Авось»» – в исполнении театра «Ленком»?

– Я бы не назвал её классической. У нас в стране некоторые и «Мурку» считают классической лирикой, а для меня классическая лирика – это вторая часть Второго концерта Рахманинова. 

– После этого просмотра уже шевелилась идея, что сам сделал бы лучше?

– Я сразу это для себя определил, но не очень горел этой идеей. Их опера вызвала у меня ассоциации с Жаном-Мишелем Жарром, с советской эстрадой. Но мне очень понравился актёрский образ Николая Караченцова. И режиссёрское решение образа Кончиты. Я с ней на кухне как-то разговаривал, в Москве – я откуда-то возвращался, заехал к своему товарищу Андрею Максимову (он сейчас ведёт «Дежурного по стране»), а у него на кухне Кончита, сидит и курит. Она была печальная – она была первой Кончитой (Елена Шанина, первая исполнительница роли Кончиты в «Ленкоме». – Авт.), а к тому времени у Марка Захарова Кончиту играла уже третья по счёту актриса. 

– Вы говорили с ней про «»Юнону» и «Авось»»?

– Нет. А зачем? Мы говорили о театре, а не о лёгких формах. 

– Значит, на предложение Печерской вы согласились легко…

– Я – легко. – Соколов долго затягивается и неожиданно продолжает фразу: – А вот мои музыканты сказали: «Мы эту попсу играть не будем!». Но они тогда были все такие… заметаллургованные, затрешенные, захайрованные («вызывающе одетые, играющие жёсткую музыку и очень волосатые». – Авт.). Но им понравилось, что есть театральные костюмы, более свежие, чем были у нас тогда. Была тогда такая группа – «Big Trouble», которая влилась в Театр пилигримов, там были феноменально одарённые люди, музыкальный дар просто потрясающий – Максим Попов, Валера Шукевич, Денис Попов, Саша Айдаров. Мне потом Рыбников и сказал: давай это делать в Москве, потому что там нет таких потрясающих гитаристов. Я говорю: может, вы искать не умеете. Он ответил: ну, вот ты и найдёшь. 

Судьба Караченцова могла быть иной…

«»Юнону» и «Авось»» в Иркутске поставили всего за один месяц. «Пилигримы» очень быстро написали свои аранжировки, драматической частью занималась Наталья Печерская. Стоит уточнить, что чёткого разграничения обязанностей между «рокерами» Соколова и «театралами» Печерской не было. Объединили два хора обоих коллективов; играла рок-группа, но «на клавишах» могла стоять Наташа Соколова из музыкального театра; солисты, Кончита и Резанов, были из музыкального театра, но некоторые сольные партии исполнял Айдаров.

Ещё до премьеры произошло невероятное совпадение: когда в конце февраля 1996 года спектакль готовился к сдаче, в Иркутск на гастроли приехал Николай Караченцов. За два дня до премьеры проходил генеральный прогон. Когда отгремела «Аллилуйя любви» и в зале зажёгся свет, в десятом ряду с места 32 медленно поднялась невысокая фигура народного артиста – автор свидетель, что Караченцов выглядел потрясённым. 

– Специально Караченцова не приглашали – мы даже не знали, что он находится в Иркутске. Его привезли в театр какие-то друзья. И спектакль он полностью не видел – на премьере, насколько я помню, его не было, а на прогон он пришёл под самый финал. Ему очень понравилось. Понравилось настолько, – Соколов долго затягивается и неожиданно ехидно ухмыляется, – что он подумал, что играем не мы, а ленкомовская фонограмма. А мы всё живьём делали, и мне было приятно его удивление. Но лично я с ним не разговаривал. Я стоял за пультом, мне некогда было – нужно было звук отстраивать, завтра премьера. А вообще, – маэстро задумывается и тяжело вздыхает, – надо было его в Иркутске придержать, пусть бы пожил, не влез бы в эту катастрофу… 

– Так катастрофа-то когда ещё потом произошла…

– Всё равно что-то сместилось бы в его жизни! Съездил бы на Байкал, поел омуля, попил водки – и остался бы здесь лет на пять. 

– А вы бы его к себе в «Юнону» взяли?

– Да чего-нибудь лучше бы придумали… 

Рыбников на премьеру не пришёл. Обиделся… 

– Вы упоминали, что разговаривали про вашу постановку с Рыбниковым. Это было, когда вы привезли спектакль в Москву?

– Нет, он к тому времени уже на меня обиделся! Он посмотрел нашу «Юнону» сразу после премьеры в Иркутске – мы привезли ему видеозапись. Очень восторгался и стал мне предлагать делать это в Москве. Он сказал, что сибирская версия – лучшая, но при этом не сильно нападал на московскую версию. Он умный человек и понимал, что в ответ на добро нельзя хамить. После просмотра он стал мне предлагать очень много вариантов: солисты и музыканты из Иркутска, хор – из Большого театра, балет – из Америки. Его директор сразу стал говорить о поисках каких-то миллионов долларов на постановку, а меня всё это слегка раздражало. Но так как это был САМ Рыбников, то я всё терпеливо выслушал, хотя отнёсся к этому предложению прохладно. У меня просто не было на это времени: началась работа над своими спектаклями, строительство нашего нового театра – не до мелочной Москвы мне стало, вот поверь! Я не отказался, а просто промолчал…

– И он обиделся…

– Ну, наверное, раз не пришёл на нашу премьеру в Москве. Мы привезли спектакль в столицу где-то через год, и на премьере его не было. Там на первый спектакль народ ещё не сильно стремился, а вот начиная со второго уже было не попасть. 

– Когда вы отошли от «»Юноны» и «Авось»» в постановке музыкального театра и почему?

– Это было приблизительно в 2000 году, и всё происходило естественным путём, без конфликтов. У меня появилась своя работа, свой театр. 

– Прошло одиннадцать лет. Вы можете оценить тот спектакль «»Юнона» и «Авось»», который сегодня идёт в музыкальном театре?

– Я его с тех пор не видел, честно. Меня туда никто не звал. Я правда не могу ничего сказать. Там было много интересных проектов, много интересных работ, но я этого не видел, поэтому ничего сказать не могу. Я рад видеть Сашу Айдарова на каких-то совместных выступлениях (теперь он солист музыкального театра), Дениса Попова, ребята занимаются своим делом. Но объять необъятное нельзя, у меня просто не хватает времени. И есть серьёзные амбиции в плане развития тех детей, которые рядом со мной.