К оценкам у него своё, особое отношение. «Был у меня один знакомый, известный учёный. Как-то пришлось разбирать его личные бумаги, среди которых обнаружилась институтская зачётка, а в ней –  довольно много «трояков». Я очень удивился: авторитетнейший учёный, которого знает весь мир, член-корреспондент Академии наук, и такие оценки! Потом, при встрече, не удержался и спросил у него: как так? На что тот ответил: «Когда о чём-то серьёзно думаешь и занимаешься, начинаешь осознавать то, чего другие не видят и не понимают. Всё становится настолько интересно, что превращается в дело всей жизни. Человек достигает реального успеха, и не настолько важно при этом, какие оценки он получал, ибо в определённой мере они субъективны». 

Книжин говорит, что абсолютно согласен с этим утверждением: «Много учёных в разных частях света занимаются схожими научными вопросами, но по какой-то причине единой картины у них не сформировалось. Возникают трудности в интерпретации результатов исследований, взаимоисключающие трактовки полученных данных. Может, они не так глубоко копали или на что-то не обратили внимания? Уверен, что, когда человек начинает понимать суть проблемы, он с лёгкостью определяет пути её решения, перспективы развития и многое другое. Известно, что гении отличаются тем, что в обыденности способны замечать то, чего другие не видят. А когда, к примеру, человек что-то изобретает или делает открытие, всем становится понятна очевидность найденного решения!  Наверное, поэтому стать настоящим учёным удаётся далеко не всем». 

Что касается Игоря Книжина, то он с детства мечтал быть ихтиологом, изучать жизнь рыб, заниматься проблемами, связанными с водной средой.  

«Найти себя в себе самом и не терять из виду…»

Выпускнику улан-удэнской железнодорожной школы № 65 не хватило балла, чтобы стать студентом ихтиологического факультета Калининградского технического рыбного института. Конкурс был соответствующий: восемь человек на место. Пришлось вернуться домой, шестнадцатилетним подростком устроиться на работу в локомотивное депо — на железную дорогу. 

О времени, проведённом в экспериментальном цехе, мой собеседник вспоминает с теплотой: «Работа мне нравилась: научился профессиональным премудростям, которые и в обычной жизни смогли пригодиться. Да и платили хорошо, гораздо больше, чем стал получать по окончании университета. Главное – появилось ощущение коллектива, в котором люди, по большому счёту, учились друг у друга отношению к жизни».

На следующий год Книжин поехал поступать в Иркутский госуниверситет на биолого-почвенный факультет. Но из-за досадной случайности его аттестат попал в папку с делами абитуриентов, у которых был маленький средний балл, поэтому на собеседовании при зачислении его фамилия не прозвучала. Хорошо, что бывший в ту пору замдекана биолого-почвенного факультета Александр Максимович Зарубин вовремя вник в ситуацию и подсказал, как следует действовать. Полученные при поступлении в университет баллы были довольно высокими, и в тот же год он поступил на ветеринарный факультет Бурятского сельскохозяйственного института. Через год, всего с одной «четвёркой», не без труда удалось перевестись на второй курс биолого-почвенного факультета ИГУ. Декан ветеринарного факультета не понимал такого решения о переводе, обещал в перспективе направить в столичную аспирантуру, но страсть к ихтиологии и биологии в целом взяла верх. Обратной дороги не было.  

После окончания университета были работа на университетской кафедре зоологии позвоночных, длительные ежегодные экспедиции, тяжёлые маршруты, полные приключений, очная аспирантура и как итог – защита кандидатской диссертации. Всё это пришлось на переломный в истории нашей страны период – конец 80-х – начало 90-х годов. Повезло, что через некоторое время после защиты диссертации директор «гремевшего» в те годы на всю страну иркутского лицея № 47 Валерий Матвеевич Степанов предложил ему возглавить кафедру естественных наук: «Работа в лицее позволила познакомиться с интересными людьми, профессионалами своего дела. В  коллективе работало много заслуженных и опытных учителей, преподавателей высших учебных заведений, кандидатов и докторов наук». 

Для Книжина работа в школе имела свой резон: нужно было получать опыт общения с аудиторией. «Я тогда ещё не  читал регулярных лекций студентам, поэтому в лицее впервые почувствовал, что процесс преподавания довольно сложен, так как детская аудитория требует существенно большего внимания, чем студенческая. Учитель должен понимать, чего он хочет от ребёнка. Всегда стараюсь разговаривать с детьми в школе или студентами в университете, а не просто за-гружать их необходимой информацией. Есть, конечно,  форма подачи материала для записи, от которой не уйдёшь, но всё равно нужно подвигать деток на мыслительный процесс: при механическом  записывании внимание сосредоточено на последовательности слов, а не на их смысле. Важно, чтобы ребёнок понял причину, мог уяснить следствие и, самое главное, сделать собственный анализ или вывод. Этот алгоритм даёт ему возможность дальше последовательно, прогрессивно развиваться. Если ребёнок уже в школе научится и привыкнет правильно работать с информацией, неважно, кем и где он будет впоследствии работать, он всё равно добьётся успеха. Это и является ключевой задачей любого образовательного процесса. Нет лишних знаний, просто не все и не всегда ими пользуются. Какое из этих знаний и когда пригодится, не знает никто. Тем не менее широта воспринимаемой информации формирует мировоззрение, понимание своего положения и роли в обществе. Мозг так устроен, что если внимание человека было на чём-то сконцентрировано, то когда-нибудь в нужный момент всё или многое из ранее услышанного, увиденного вспомнится или найдётся путь освежить в  памяти, казалось бы, давно забытое.  

Например, на уроке мы изучаем строение человеческого тела. Довольно часто говорят: «А зачем мне это надо? Врачи есть, пусть лечат». На такое отвечаю: далеко не всегда и везде врач может оказаться рядом – это во-первых. Во-вторых, нужно знать основные принципы работы собственного организма, чтобы понимать, что с тобой происходит, и сделать правильный вывод о том, стоит ли обращаться к доктору в конкретной ситуации или просто поваляться в кровати. Не секрет, что выросшие впоследствии мальчики выражают обиды жёнам из-за того, что те рожают им дочерей, а не сыновей, наследников фамилии. А женщины соблюдают какую-то диету, считают дни, определяют особые лунные периоды, чтобы повлиять на пол будущего ребёнка. Эти глупости происходят в том числе и оттого, что люди очень плохо учили биологию в школе, не то бы помнили, что пол ребёнка определяется только мужчиной, а особого рода генетическая информация наследуется лишь от матери. Поэтому все люди так или иначе связаны друг с другом именно по материнской линии. Поэтому известный тезис о том, что «все люди – братья», имеет определённый генетический смысл. Когда это и многое другое осознаётся в раннем возрасте, глубже понимается суть  биологических, социальных, экономических различий между людьми, населяющими нашу планету, тогда и обществу почти не грозят  ксенофобия и расизм». 

Про болонскую систему и федеральные образовательные стандарты 

Конечно, наш разговор не мог не коснуться темы, которая вызывает бурю негодования в обществе, – о новых федеральных стандартах. Игорь Борисович считает, что пути реализации образовательных стандартов, представленных в первом варианте, требуют существенной доработки: «На мой взгляд, есть три момента, которые должны определять реальность введения этих стандартов. Во-первых, финансовое обеспечение школ. Оно должно быть равнозначным по всей стране, чтобы в Нижнеилимском районе Иркутской области оно было как, к примеру, в Москве или Московской области. Пока же речь идёт о том, чтобы спустить существенную часть финансирования этого процесса на регионы, а они  имеют разные возможности. Во-вторых, при выборе комплектов может статься так, что в одном классе сформируются 6-7 разных групп. Возникает вопрос: каким образом осуществлять обучение и скольким учителям необходимо участвовать в этом процессе? В случае, если какой-то предмет в этом году не выберет никто, что будет с учителем? Станут ли ему платить заработную плату? А если в следующем году этот же предмет выберут 15 человек? К сожалению, такие вопросы особо не оговариваются. В-третьих, не вполне устраивает ситуация, когда детям предлагают самостоятельный выбор. Если они доучатся до 11 класса и вдруг передумают? Обратной дороги ведь нет. Не все 14-15-летние подростки в наше время знают, чем они захотят заниматься в будущей жизни». 

Игорь Борисович полагает, что можно сократить нагрузку на 1-3 предмета, не выделяя отдельным курсом, например, «Россию в мире». По его мнению, ныне изучаемые предметы так или иначе говорят о месте нашей страны в различных сферах, только литература своим языком, а математика – своим. Он считает, что это в определённой мере конъюнктурный предмет, к тому же требующий перераспределения часов в его пользу. «Линейная система образования, на мой взгляд, самая рациональная. Доучившись до 9 класса и не обнаружив особых способностей, возможностей и желания, учащийся и его родители уже сейчас могут решить вопрос о продолжении обучения в другом качестве: изучать науки на базовом уровне в стенах колледжа, техникума и параллельно приобретать азы востребованной профессии. Сейчас ведь на всех уровнях говорят, что не хватает рабочих рук. Что касается «углублёнки», то ученики обычных школ могут изучать предметы во всех классах на базовом уровне, а углублять свои знания до требуемого более высокого уровня на факультативах по выбору. Таким образом, все смогут учиться по единому базовому стандарту, без исключения части предметов из общего блока. Станет возможным уменьшить количество обязательных часов, которых сейчас около 36. Оставшийся буфер каждый вправе реализовать по желанию. Концентрическая система (когда изучают предметы от простого к сложному на базовом уровне, а потом всё повторяется и обобщается на более высоком уровне), на мой взгляд, неэффективна. Потому что каждому возрасту свойственны свои физиологические факторы, которые определяют возможность усвоения знаний».  

Игорь Книжин убеждён, что российское высшее образование нуждается не в переводе на двухступенчатую систему, а в первую очередь – в существенном улучшении материально-технического обеспечения. Болонская система, как известно, принята далеко не во всех европейских вузах. Значит, уровень и качество выпускаемых специалистов зависят не только от формы, но в большей мере от содержания. «Стремление унифицировать образовательное пространство, влиться,  интегрироваться в запад, приравнять наши дипломы к европейским, мягко говоря, удивляет. Мы же должны работать для своей страны. Очевидно, что государству нужны собственные специалисты высокого уровня. А нострификация российских дипломов лишь облегчит отток специалистов из России в другие страны. Те, кто желает и имеет возможность жить за пределами нашей Родины, должны получать и уже сейчас получают образование там. Более того, остаются работать там же. У нашей страны есть много возможностей для развития образования и внедрения научных разработок на перспективу, и не только в Сколково. Не следует забывать об уже существующих научных центрах Сибири, которой должна прирастать Россия… Пока же она в основном прирастает за счёт своих природных ресурсов». 

О научной практике студентов и президентских грантах

В те времена, когда Игорь Борисович учился в университете, государство в целях углубления знаний и обретения практического опыта в профессии направляло студентов на прохождение производственной практики. Например, биологи уже со второго-третьего курсов ездили в экспедиции по всей стране: бывали на Белом море, острове Врангеля, Камчатке, Сахалине, в Приморье… Всё было относительно просто: студент писал заявление, кафедра делала в направляемую организацию соответствующий запрос о приёме на практику, согласовывались план работы, цели и задачи, в кассе выдавались деньги на проезд и командировочные. Ребята могли заработать: например, на Дальнем Востоке подсчитывали, сколько красной рыбы заходит в реки на нерест, участвовали в промысле на морских судах. Сейчас это почти невозможно. А оборудование? Несмотря на то что финансы выделяются, большая часть материально-технических средств (за исключением компьютеров и оргтехники) всё ещё советского производства 60-70-х годов прошлого века. По этой причине мы существенно отстаём от исследователей в Западной Европе и в США. 

Последние 20 лет наука ищет пути добычи денег на экспедиции, оборудование, заработную плату. Гранты стали одним из основных способов. Часть из тех, что сейчас выделяются, идут на совершен-ствование учебного процесса и материальной базы. К большому сожалению, их количество очень ограничено. «На сегодня объём гранта в один-два  миллиона не является большим подспорьем, – говорит Игорь Книжин. – Такие деньги в случае победы на конкурсе могут лишь частично раз в году обеспечить оборудованием, к примеру, одну небольшую генетическую лабораторию. Современные университеты Западной Европы уже давно перешли на интеграцию науки и образования. В их составе не факультеты, а институты, где преподаватели и студенты работают совместно над решением различных научных вопросов. Рабочие места студентов полностью оборудованы современной техникой. Практически нет проблем с расходными материалами, местами для камеральной обработки, доступностью свежей литературы со всего мира, с проведением практики. Преподаватель не загружен лекционной либо семинарской работой. За рубежом очень удивляются, когда слышат, что наши вузовские преподаватели могут читать курсы по нескольким теоретическим дисциплинам, в то время как они поднимаются на кафедру в студенческой аудитории только  один-два раза в неделю,  и то не в каждом семестре. Основная их работа  – индивидуальные консультации с 5-6 студентами старших курсов. Всё это возможно лишь при существующей за рубежом организации научно-образовательного процесса и соответствующем техническом и финансовом обеспечении. Отсюда результат – востребованность научных изысканий и их конкурентоспособность». 

У нас же пока не всё так. По признанию профессора Книжина, гранты – это в определённой мере морока, много заявочных и отчётных бумаг. Он утверждает, что на сегодня ни один здравомыслящий учёный не будет подавать заявку на участие в конкурсе грантов, если хотя бы 50% работы не сделано. «Недавно пришло радостное известие о том, что наши иркутские ребята, молодые учёные, кандидаты наук, выиграли президентские гранты. Деньги неплохие, но вполне возможно, что в срок они их не получат, – это предполагают все, кроме, наверное, президента. Технология тут такая: одна рука даёт, а вторая забирает. Дело в том, что формально работа по гранту, как правило, начинается с января текущего года, но деньги могут поступить к 1 июня. Хорошо ещё, если так. А если это биологические исследования? Они ведь сезонны и требуют наблюдений в определённое время, а не тогда, когда пришли деньги и закупили оборудование. Такое со мной случалось не раз. На реконструкцию событий на примере биологических объектов мы получили международный российско-австрийский грант. Стояла задача – исследовать генетическую структуру рыб в разных водоёмах всего материка и воссоздать историю, хронологию и периодичность климатических, геологических изменений, то, как водные артерии соединялись, изолировались в течение полутора миллионов лет назад. Эта работа имеет не только теоретическое значение, она даёт возможность прогноза на будущее. Деньги гранта были небольшие, но давали возможность поехать в Австрию, провести исследования, а моим коллегам из-за рубежа – побывать в экспедициях в Сибири, поработать в научных музеях Москвы и Санкт-Петербурга, пообщаться со специалистами. Живое общение – оно важнее написанных и прочитанных статей, его не заменят ни электронная почта, ни телефон…». 

Дальше всё происходило примерно так. В феврале стало известно, что грант поддержан, а деньги пришли в октябре (научный и финансовый отчёты нужно сдать в декабре). Как это сделать, если полевой сезон закончился? Выходит, за полтора месяца нужно истратить всю сумму и вовремя отчитаться, иначе не будет пролонгации. Хорошо, что часть необходимого материала у учёных уже имелась. Сейчас, прежде чем приобрести даже небольшой по стоимости прибор, нужно провести тендер в сроки, установленные законом. По правилам до 10–20% из суммы гранта отчисляется на так называемые «накладные расходы». Предположим, что оставшиеся средства учёные пустили на зарплату, тогда им придётся вычесть налог на фонд заработной платы, а он сейчас немаленький, и подоходный налог. В лучшем случае останется около 50% реальных денег, но все запомнят сумму в 1 миллион 200 тысяч рублей. 

Помните, во времена перестройки Виктор Цой пел: «Мы ждём перемен»… С тех пор Россия по-прежнему нуждается в реформах во многих сферах нашей жизни, в том числе в образовании. А как известно, жить во время реформ непросто…