Сторонники чистой русской речи часто бывают удручены. Чем? Да современным состоянием этой самой речи. Господа, не надо делать таких серьёзных лиц. Лучше загляните в «Корнеслов русского языка» от 1842 года Фёдора Шимкевича. И увидите – был когда-то древний церковный глагол «дручить». Смысл его, я думаю, объяснять не стоит. Как и напоминать, какой не очень «интеллигентный» аналог этого слова живёт и удовлетворительно себя чувствует в простой русской речи. Так что «не утрируйте концепцию!», как любит повторять моя знакомая. Лучше уж посмеяться, чем быть удручёнными. 

Любому выпускнику филфака известна легенда об отброшенных копытах. Обычные люди, не погружённые в языковые загадки, охотно размышляют: это грубое просторечное выражение, насмешка над умершим. Покойника якобы сравнивают с лошадью, которая дёргает ногами в предсмертной агонии. На самом деле всё не так. Отбрасывали не копыта, а копылы. Копыл – это вставленный торцом в санные полозья брусок. Когда зимою покойника подвозили к могиле, то копылы выдёргивали, чтобы было удобнее перенести умершего с саней в могилу. Отсюда и выражение «копылы отбросил» – то есть завершил свой земной путь. 

Практически любое отечественное слово – это целая история. Бабушки часто говорят детям: «Вот что ты кобенишься? Носишься как скаженный». Эти непонятные слова имеют любопытную историческую основу. Старинное слово «кобь» означало когда-то волхование и ворожбу. А кобенились волхвы – кривлялись и корчились, как при падучей болезни. Как иногда делают и малыши. А старинный глагол «казить» остался в пословице «Черти тебя казокают». Он родственник слову «исказить», то есть испортить чарами. Красивое и вполне литературное слово «обаяние» в 16-17 веках было бесовским. «Обаяние – чародеяние, еже кто бесовским злохитрством явству или питие наговаривая, человеком смерть творит», – гласили азбуковники.  

Самое смешное, что многие словечки из презираемого эстетами современного сленга – это самая изюминка истории. «Не говорите чушь», – скажет мне на это профессор. «Ты стегаешь», – более образно выразится человек простой. Как ни странно, второй персонаж, вероятно, ближе к Владимиру Далю. У исследователя в словаре записано интересное слово: «остегнуться» – быть либо пьяным, либо битым. Буквально же «остегнуться» значило промахнуться при ударе кнутом или плёткой, то есть совершить досадную ошибку, нелепость. Кстати, ещё одно сленговое слово «стебать» – осмеять – видимо, восходит к более раннему аналогу. Раньше одно из значений слова «стебать» было хлестать плёткой. 

«Неубедительно», – заметит высоколобый собеседник. «Стрёмно», – скажет носитель сленга. И не будет знать, что это его «стрёмно» не всегда оскорбление. В различных сленговых группах оно, оказывается, имеет совсем разные значения. Где-то считают, что стрёмно – это плохо, отвратительно. А где-то – классно, замечательно. У Даля «стрёмный» – это кто-то проворный, ловкий и бойкий. Слово просто родственно «стремнине», как называли обрывистый участок реки с сильным течением. А вот другое, «плохое» значение слова, вероятно, развилось из словосочетания «стоять на стрёме» – сторожить во время преступления. Даль, кстати, упоминает окрик мазуриков «Стрёма!» (типа «Берегись!»).

И ещё. Когда мы сокрушаемся над просторечным искажением и сокращением слов типа «А он мне грит, что он не крал, грит, прикинь, грит?» – стоит помнить, что в русском языке есть и частица «мол». И когда-то она была полноценным словом «молвит». А уже вошедшее в литературную речь слово «дескать» когда-то было просторечным упрощением двух слов – «де» и «сказать». В общем, то, что ревнителям языка кажется непростительным искажением, лингвисты называют естественным процессом «упрощения вводных глагольных слов». 

«Мне очень пондравился завтрик, вот так бы всю жисть. А то ведь ужасть, как нонче есть хотелось. Приду проздравлять вас во авторник» – сейчас эта фраза кажется какой-то глупой насмешкой над русским языком. А ещё в начале 19 века все эти слова были в ходу наряду с правильным и в новейших произведениях писателей, и в «хорошем обществе». Советские пионеры 30-х знать не знали, что будут писать вместо «итти» – «идти», а «волей-больный» мяч превратится в «волейбольный». А кто-то сейчас сетует на кофе двух родов. Всё просто: язык развивается. Так, как ему хочется. А посему учите олбанский, господа ценсоры. Ой, простите, цензоры.