Погнался Тимоша за бабочкой. Она долго кружила-дразнила. А потом упорхнула. Через палисадник, через всю улицу, город. Через высокую гору. А там – тайга. Тимоша всё следом бежал. Устал, упал в траву и уснул. Проснулся: глядит на него женщина незнакомая. Волосы в косы не заплетены, глаза зелёные. 

– Пойдёшь ко мне в дети? Я – хозяйка тайги. 

– Нет, у меня есть мама. 

– Не будь упрямым. Разве маме твоей со мной сравниться? У меня глаза, как у зоркой птицы. Брови – глухариных крыльев темней. 

– А у мамы глаза как окошечки в небе. Брови над ними как ласточки. В драгоценных перстнях твои пальцы. А мамины – как рыбки проворные и ласковые. 

– Мои волосы дремучи, словно туча, что грозу приносит. 

– Когда моя мама чешет косы, они шепчут сказки. 

– Мне всё в тайге подвластно, ни один зверь без спросу не сдвинется с места. Кто и где ходит, всё мне известно. Только бабочки одни где хотят, там и летают. Но и этим летуньям я счёт знаю. Могу тебя отпустить, если пойдёшь ко мне бабочек пасти. Пригонишь вечером к старой сосне всё стадо – велю тебя домой отвести. – И исчезла, будто растаяла. 

Зашевелилась рядом с Тимошей земляная горка. Из земли вышла старушка-землеройка. Приблизила к Тимошиному уху своё рыльце: 

– Теперь тебе, Тимоша, нужен хлыстик. У меня тоже есть внук, и я тебе помогу. Я старуха запасливая, у меня не пропадёт и пылинка. А в треснутую крынку, что стоит в чулане, я солнечные лучики собирала. 

Землеройка в землю ушла. Вернулась с крынкой. Солнечные лучи из неё вытрясла, связала в пучок травинкой. Вышел хлыстик. 

– Он тебе вечером сгодится. Все бабочки спрячутся, когда солнце сядет. Тут ты его и достанешь. 

Спрятал Тимоша хлыстик за пазуху. Сидит на полянке, поглядывает на бабочек. Они порхают, танцуют, играют в пятнашки. 

Но вот солнце стало клониться за гору. Бабочки спрятались. Достал Тимоша из-под рубашки хлыстик, землеройкин подарок. Взмахнул солнечным хлыстиком, и отовсюду: из щелей коры, из-под коры и прошлогодних листьев – повылетали бабочки и закружились над хлыстиком. 

Тимоша к старой сосне поспешил. Бабочки – следом. Куда он, туда и они. Привёл к хозяйке всю пёструю стаю. 

Хозяйка бабочек пересчитала. 

– Четырёх не хватает! Нет одной огнецветки, бархатниц двух. И одной голубянки нет. Немедля найди, не то дома тебе не видать. 

И побрёл Тимоша куда глаза глядят. Вдруг пропавшие бабочки навстречу – все четыре. 

– Где вы были? 

Голубянка отвечала: 

– Я искала, где небо синей. Залетела в город. Там в окошке подвала увидала детей. Они были бледные. Я к ним залетела. Они закричали: «Теперь у нас тоже есть небо. Вот мама обрадуется!». Я там и была, маму их дожидалась. 

Две бархатницы виновато сложили крылья:

– Мы были на школьном балу. Все танцевали, а одна девочка стояла в углу. Туфельки у неё были совсем дырявые. Мы на них опустились и дырки закрыли. «Теперь у меня туфли с бантами!». Она лучше всех, легче всех танцевала. Туфли её слушались, словно бархатные. 

– А я залетела в больничную палату, – сказала огнецветка. – Там сразу запахло мёдом и мятой. «Лето!» – Больные встали с кроватей, заулыбались. Они меня долго не отпускали. 

– Теперь ты не сердишься на нас? – спросили опоздавшие бабочки. 

– Нет, – опустил голову Тимоша. – Вы всё правильно сделали. А мою маму в городе не видали? 

– Хозяйка тайги отведёт тебя к ней. 

Они поспешили к старой сосне. Хозяйка тайги их поджидала: 

– Теперь бабочки все. Но ты, пастушок, опоздал. Гляди: ночь на дворе, уже и ночные летуньи летают. Соберёшь их, дневных и ночных, в одну стаю – отведу тебя к маме. 

Тимоша достал из-за пазухи землеройкин подарок. Взмахнул солнечным хлыстиком – осветилась трава и тёмные листья. И дневные бабочки пробудились. Слетелись моргающие, сонные. Ночные от них шарахнулись в сторону: 

– Нам рядом с вами быть нельзя! Вы под солнцем живёте, а нам оно ослепляет глаза. Палит нежные крылья зноем. Солнце – злое! 

– Ваша луна точно льдина! – обидясь за солнце, кричали дневные. – Что толку от неё? Вон какая темнота! 

И все разлетелись, кто куда. 

Смеялась хозяйка тайги и долго, и звонко. 

– Ну что? Помог тебе подарок землеройкин? Никому не собрать дневных и ночных в одну стаю! Не бывает такого! И тому, кто встретил хозяйку тайги, не бывать больше дома! 

Но тут кусты раздвинулись и на полянку вышла Тимошина мама. Она давно по тайге сына искала. А четыре бабочки, те, что в город летали, на полянку её привели. 

Косы её упали и растрепались, к платью прилипли репьи. Но увидела она Тимошу, и лицо её засияло. 

Оно сияло полдневного солнца ярче. И слетелись на этот свет дневные бабочки. Пёстрой радугой окружили маму. И серебристой гурьбой закружились над её головой ночные летуньи: лицо её было нежнее, чем луна в полнолуние. 

– Вот видишь, – подошёл Тимоша к хозяйке тайги. – Можно собрать дневных и ночных в одну стаю. И я сейчас ухожу домой с мамой. 

Потемнело лицо хозяйки тайги:

– Уходи. Глаза бы мои вас не видели! 

Глаза её прозрачные тотчас окаменели. И с тех пор в горах и на поляне находят люди зелёные камни.