«Губернатору в валенках не отказать!»

На том же ноябрьском заседании думы бурно обсуждалась просьба губернатора обеспечить валенками казачью сотню, занятую в городских патрулях. Гласные опасались, как бы этот пример не оказался заразительным: войска в Иркутск всё прибывают, для всех тёплой обуви не напасёшься, а там ведь и до тулупов может дойти! 

В то же время думе совсем не хотелось осложнять отношения с губернатором, да и горожане могли выказать недовольство, узнав, из какой мелочной экономии ущемляют их добровольных охранников. Дискуссия затянулась, и, дабы «не уходить от ответственности в  принципиальном вопросе», провели закрытое голосование. В результате 13 шарами против 9 решили  «губернатору в валенках не отказать». 

В прежние (и не очень-то отдалённые времена) такие экстренные расходы просто принимал на себя городской голова или кто-то из членов управы. Но дума образца 1906 года была совсем не та уж, чем, к примеру, двадцать лет назад; нынешние гласные вязли в  мелких вопросах,  серьёзные же, напротив, проскакивали,  не задумываясь о последствиях скоротечных решений. Датскому подданному Рифесталю, например,  с лёгкою оговоркой разрешили вывести канализационные трубы прямо в Ангару! И заём городом двух с половиной миллионов рублей был решён в полчаса, даже без приблизительных  смет и без консультаций с министерством финансов. Зато от владельцев велосипедов  потребовали сдачи специальных экзаменов на вождение, запретили им ездить по дамбе и по мосту.  

Процесс четырнадцати

Кризис власти и общий послевоенный синдром меньше других ощущали предприниматели, всегда увлечённые новыми проектами

И состав, и поведение  нынешней думы во многом определялись сложившейся политической ситуацией. Аресты, начавшиеся  в ночь на 1 января 1906 года, с переводом города на военное положение, парализовали работу самых известных деятелей. В июле на обсуждение городской сметы  смогли собрать лишь чуть более трети гласных, заседание 25 октября  и вовсе не состоялось из-за отсутствия кворума. Мало того, гласные стали добровольно слагать с себя полномочия, а газета «Сибирь» сообщила о предстоящем «процессе четырнадцати» – стольких  избранников иркутян обвинили  в преступлении, предусмотренном  частью первой 273 статьи уложения о наказаниях. 

Обыватель, не искушённый в хитросплетениях юриспруденции, не сразу и разобрался, о каких же именно преступлениях речь, но список обвиняемых всех шокировал. Ведь в нём оказался и такой уважаемый человек, как доктор Жбанов,  и известный  присяжный поверенный  Фатеев, и сам городской голова Гаряев!  Слухи поползли самые невероятные, и, дабы рассеять их, газета «Сибирь» напечатала «Маленький фельетон», возвращавший к событиям годовой давности. В Иркутске тогда разразилась всеобщая забастовка, начался откровенный разбой, и  четырнадцать гласных, «отцов и дядей города со всеми хулиганами и прочими болванами, громилами базарными затеяли войну». 

Этот-то защитный жест органа местного самоуправления и представлялся теперь как преступление. Городская дума, и без того не очень дееспособная, оказывалась совершенно парализованной.

Патент на свободу?

Та же участь, похоже, ожидала и предстоящие выборы во вторую Государственную Думу: сенатские разъяснения, появившиеся в печати, заведомо ущемляли права большинства. «Избирательные списки уже готовы и опубликованы, а Сенат всё ещё продолжает свою работу по ограничению прав, дарованных Указом от 11 декабря 1905 года, – возмущалась газета «Сибирь».  – В только что опубликованных правилах о порядке выборов закреплён тот очевидный факт, что русская свобода – это не право всех и каждого, а патент на свободу, выдаваемый за особые заслуги перед правительством. Легализованным партиям даётся самый широкий простор, нелегализованные партии имеют одно только право – на молчание.  Только две партии получили полные права легализации:  Союз русского народа с его многочисленными по кличкам, но ничтожными по  количеству членов  ответвлениями и октябристы – как левое крыло истинно русских людей». 

По-прежнему не допускались к выборам женщины, и даже самые независимые из них, имевшие своё дело, распоряжавшиеся крупной недвижимостью, были вынуждены передавать свои голоса сыновьям и мужьям. Закон не запрещал им уже ни лечить, ни учить, но их избирательные права оставались по-прежнему парализованными.

Состояние физического паралича подробно описывалось в различных учебных изданиях, и в бытность студентом медицинского факультета  Константин Маркович Жбанов как-то «освещал» его на одном из экзаменов. А в Иркутске, на каникулах, не без юмора пересказывал свой ответ отцу. Марк Алексеевич улыбался, но как-то очень задумчиво, а потом прибавил негромко: «Уходить, так разом уж, пока в силе, чтобы не докучать никому». Больше он никогда уже не возвращался к этому разговору, но, кажется, Господом был услышан и умер, как хотел – на ходу, в одночасье. Случилось это двенадцать лет назад, в тихую благодатную осень 1894 года, когда и не помышлялось ещё ни о близкой войне, ни о революции.  И теперь, вспоминая отца, доктор Жбанов часто думал о том, что ему посчастливилось не увидеть и страшный общественный паралич. 

Гласные не растерялись и с успехом поставили 21 оперу

Константин Маркович Жбанов никогда не считался излишне политизированным, но слаженная работа городского самоуправления всегда представлялась ему вполне достижимою целью, в этой работе он мог и хотел участвовать, оставаясь хорошим доктором и главой семейства. «Конечно, теперь в нашем обществе происходят большие и, может быть, необратимые изменения, но это лишь ещё раз доказывает необходимость выборных органов. И пусть дума грешит порой пустопорожними разговорами, но что-то ведь получается и у неё! Взять, к примеру,  весну прошлого года, когда вдруг обнаружилось, что антрепренёр Вольский сбежал, задолжав артистам огромную сумму денег. Тогда общественная дирекция театра, состоящая  всего-то из пяти человек, не только погасила задолженность, сделала многочисленные ремонты и улучшения, но и завершила сезон с хорошим барышом. Вынужденные заниматься сценической частью, гласные не растерялись и с успехом поставили 21 оперу».

Эти мысли вернули Жбанову редкое для последнего времени ощущение умиротворённости, и Константин Маркович постарался удержать его весь перерыв между утренним и вечерним приёмом больных. Но докторская привычка подвергать всё трезвому, беспощадному анализу всё-таки взяла верх, и, осмотрев первого пациента, он заметил с желчью:

– Долго же вы терпели, чтобы этак вот запустить болезнь! Вот уж воистину, пока гром не грянет… – но, взглянув в потерянное лицо, прибавил с совсем уж другой интонацией: – Впрочем, не вы один. Знаете, как иркутская дума обязала домовладельцев чистить крыши от снега? Произошло это после того, как огромная глыба обрушилась на генерал-губернатора Горемыкина и едва не прибила его… Да и новые правила велосипедной езды появились, когда под колёса угодил генерал-губернатор Алексеев. – И, поймав улыбку на лице пациента, добавил ещё: – Можно тем уж «гордиться», что в зародыше наших постановлений непременно  сидит какой-нибудь генерал… 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников библиотеки Иркутского государственного университета