В своей семье Асия Галямовна всегда бережно хранила обряды, обычаи своего народа. Дома говорили на татарском языке. Всех своих детей она называла татарскими именами. 

… «Вот аккурат здесь стояла наша землянка, где сейчас мой дом стоит. Нет, это была не нора под землёй, а своеобразный дом: комната, кухня, окна и пол деревянный. Только дом был присыпан землёй, потому и землянка. Наша была на четыре семьи. Дожили мы благополучно до 1949 года, а потом настоящий дом построили всего за два года. Вместе с соседями по землянке Мамыкиными, – кивнула Асия на свою половину дома. – Три комнаты, кухня». Сквозь пластиковые окна в комнату врывались потоки яркого солнечного света. «От него на душе теплее и радостнее становится», – заявила собеседница. 

Хотя часто одолевают воспоминания, вроде видений. Она видит себя как бы со стороны. 

…Вот она, малышка совсем, стоит на пороге своего дома, в котором полно чужих людей. Чужие дяди «потрошат» мамин сундук. У сундука было два замка и ключик, когда его открывали, раздавался мелодичный звон. Она до сего дня помнит тот звук. У чужаков ключа от сундука не было, открывали его ножом. И под мелодичный звон «потрошили» его содержимое – скатерти новые, полотенца, одежду, тканевые отрезы. 

А соседка, живущая напротив, прибежала во двор к Тулубаевым – и сразу к пролётке, стала ножом сдирать с неё кожаный верх, приговаривая: «Хорошие сапожки получатся…»

Потом была теплушка, её девочка тоже хорошо запомнила. Лязг затвора, на который запиралась дверь их вагона. Солдаты, сопровождающие раскулаченных до станции назначения. Остановки только в поле. Боялись побегов. Но их не было. Люди, которые именовались теперь раскулаченными, были растеряны и напуганы. По пути следования поезда оставались лишь на безымянных остановках маленькие могильные холмики. 

Ехали несколько месяцев. Наконец вздохнули: «Приехали!». В угольном городе Черемхове их определили в барак: по нескольку семей в комнате. Отмечались в комендатуре.

В 14 лет пошла Асия на работу в поле, в деревне ссыльных Сафроновка. Зарабатывала по 1,5 трудодня в день. За них деньги почти не платили, в основном овощи. 22 июня 1941 года, получив деньги (их выдали чуть больше, чем в предыдущие месяцы), побежали фотографироваться за 10 километров в город. Это был очень радостный, тёплый день. Гуляли до вечера…. На том старом фото девочки все такие восторженные. Они ещё не знали, что в этот день началась война.

В 1942 году, особенно трудном для страны, Асию вместе с такими же 15-летними девочками, как она, мобилизовали на «восьмёрку» (шахту №8). 

Забои в шахте были неприветливы, темны, как мрачное подземелье. Честно говоря, девочки их боялись. Работу они выполняли мужицкую, требующую физических сил – навалоотбойщики. Им показали, что и как, и девочки начали грузить уголь по 18 часов в сутки. 

«Ой, мамоньки, в соседнем забое парня завалило», – сообщила подруга. 

«Не Касима ли?» – тревожилась сердечно Асия. Брат Касим работал вместе с ней на участке.

Убивал забой и калечил людей – это было. Плакали, провожали, работали дальше. Они с братом получали паёк по 1200 граммов хлеба в день и кормили всю семью. Отец у них был уже преклонных лет, работал строителем, мама шила одежду: пальто, платья, юбки. В доме Асии до сего времени хранится мамина скатерть в красную клетку, сотканная вручную из льна. Её стелили по большим праздникам. Сейчас «красная клеточка» – семейная реликвия. 

«А наша землянка счастливой была, – неожиданно выдала собеседница. – Я замуж вышла и в ней жила, дочку Салиму родила. Сейчас она врач. Когда дом строили, каждая досточка той землянки пригодилась, каждый обломок кирпича на новую печь пошёл. Сложили её большой, считали, что от большой печки больше тепла будет! Мне кажется, я каждый кирпичик помню из той землянки. Сколько в ней хлебов напекла! – вздохнула старушка.  

– Я всего три класса татарской школы закончила. Зато мои дети все с высшим образованием: два врача и педагог. И внуки выучились, недавно правнук в институт поступил, – с гордостью рассказывала она. – Меня дети не забывают. Уважили тоже, всех своих детей татарскими именами назвали. Вот только языка нашего ни внуки, ни правнуки не знают. Неправильно это, только ничего уже не поделаешь… – пригорюнилась бывшая шахтёрка.

– Трудная жизнь у вас была, – вставила я.

– Трудная! – согласилась она. – Так и сейчас не легче. Но и радость в ней была: и свадьбы гуляли, и детей рожали, и праздники отмечали. Я на свою жизнь не обижаюсь.

Асия вышла за ворота проводить нас. Критически свой дом  осмотрела, покачала головой: «Состарился, как и я. Давно уже моего Рахмеяна нет, а я всё живу»… 

Стояла золотая осень. Лёгкий ветерок гнал вдоль дороги «пяточки» жёлтых листьев. 

– Нравится осень? – поинтересовалась я. 

– Любое время года хорошо, если в доме достаток, – ответила Асия.