Элизабет Виже-Либрен (1755–1842) родилась в Париже. Училась у отца, Луи Виже, который писал пастелью и маслом в духе Ватто, профессора Академии св. Луки в Риме. Уже в пятнадцать лет Элизабет начинает писать портреты на заказ и быстро становится известной. Незадолго до  французской революции она пишет портреты почти всей королевской семьи, и конечно, портреты Марии-Антуанетты, чью «небесную красоту и ангельскую доброту» художница будет восхвалять ещё много лет после страшной кончины королевы. Виже-Лебрен несомненно была талантлива, чрезвычайно трудоспособна, имела лёгкий характер и хорошо знала высший свет. Русские вельможи стали появляться в её мастерской ещё в 1770-е годы. Она написала портреты графов Шувалова, Орлова, Строганова. Среди её друзей появляются представители русской и польской знати. Когда грянула революция и многие её друзья нашли свой конец на эшафоте, а королевская семья была арестована, Виже-Лебрен в костюме простой работницы бежит из страны. Сначала в Италию, затем в Австрию, а в 1795 году – в Россию. 

Время пребывания художницы в России пало на три царствования. Императрица Екатерина, которой она восторгалась, приняла её холодно. Император Павел, которого она боялась, благоволил к ней.  Наконец, при Александре, воплотившем для неё идеал государя и предоставившем ей возможность обрести целое состояние, она была вынуждена покинуть страну. Здоровье её было расстроено, а главное, забрезжила возможность вернуться домой, во Францию. 

В своих мемуарах Виже-Лебрен вспоминает первую встречу с великой княгиней Елизаветой Алексеевной. Это был ответственный момент в её жизни –  предстояло знакомство с императрицей в Царском Селе. Проходя через парк, в окне первого этажа Виже-Лебрен увидела прелестную девушку, поливавшую гвоздики. Та была так  хороша не броской красотой, а правильными чертами, прекрасным овалом бледного лица и особенно ангельским кротким выражением глаз, что француженка не удержалась и воскликнула: «Психея!». Впоследствии художница создала несколько портретов Елизаветы Алексеевны, которые хранятся в разных собраниях. По заказу императрицы Екатерины был написан большой парадный портрет великой княгини, одетой в белую тунику. 

«Это опять была Психея, и её мягкое, милое обхождение, соединяясь с очаровательным обликом, заставляло меня любить её ещё сильнее. Закончив писать этот большой портрет, я тут же начала другой, для её матери, на котором изобразила её с фиолетовой шалью, опирающейся на подушки… Тогда ещё не носили шалей, но у меня всегда были в распоряжении широкие шарфы, которые я легко обвивала вокруг стана и рук той, которую рисовала, и с их помощью пыталась воспроизвести прекрасный стиль одежд, изображённых на полотнах Рафаэля и Доменико… Могу сказать, что чем больше сеансов давала мне великая княгиня, тем более я находила её доброй и привлекательной», – вспоминает в мемуарах Виже-Лебрен.  Именно такой, в белом платье, с лёгким шарфом, легко повязанным вокруг головы, с локонами золотисто-пепельных вьющихся волос, с прозрачной фиолетовой шалью на плечах, опершись на красную бархатную подушку, предстаёт перед нами  Елизавета Алексеевна на портрете из нашего собрания. У неё очаровательное лицо и мягкий взгляд, придающий ей особую прелесть. И начинаешь понимать, почему современники называли её «кроткая императрица». 

В 1762 году 13-летняя Луиза Мария Августа, дочь маркграфа Баден-Баденского Карла Людвига, была привезена в Петербург. Она очаровала решительно всех. О её божественной грации, красоте и одухотворённости говорит весь двор. Александр, которому она предназначалась в жёны, влюбляется в неё. Эта пара вызывает всеобщее восхищение. «Как много он обещает, сколько в нём чистоты и вместе с тем глубины! Как последователен он в исполнении правил и сколь беспримерно его желание во всём поступать хорошо!» – отзывается о внуке бабушка Екатерина II. «Она не просто хороша собой. Во всём её облике есть особое обаяние, которое может разбудить любовь», – говорит о невесте сына Мария Фёдоровна. Графиня Варвара Николаевна Головина, ставшая впоследствии другом Елизаветы, писала о юной невесте: «Есть что-то невыразимо притягательное и волнующее в мягком и одухотворённом взоре голубых миндалевидных глаз, обрамлённых чёрными ресницами и смотрящих на вас из-под чёрных бровей». 

Подобно Екатерине II, Луиза, ставшая при переходе в православие Елизаветой Алексеевной, приняла всем сердцем своё второе отечество и сделалась вполне русской и по духу, и по своим помыслам. В российской истории это одна из самых светлых фигур: тихая, ласковая, постоянно, без всякой огласки, творившая добро, скромная, она не была счастлива. Александр  очень рано к ней охладел. Затем случилась потеря ещё в младенчестве двух дочерей. Горе матери не знало границ:  «Теперь моё сердце очерствело, душа моя мертва».  

Ей пришлось пережить клевету и наветы, загадочное  убийство единственного возлюбленного (но не любовника) кавалергарда Алексея Яковлевича Охотникова, который был заколот кинжалом при выходе из театра. Сильное потрясение было вызвано убийством Павла I и тем, что было невыносимо, но необходимо, – восходом на трон, обагрённый кровью. Про неё рассказывали, что, когда в 1812 году неприятель угрожал Петербургу и встал вопрос об эвакуации, она наотрез отказалась покинуть город до тех пор, пока из столицы не уедет последний житель. С того года Елизавета Алексеевна, несмотря на настойчивость супруга Александра I, отказалась брать миллион, положенный  императрицам. Она согласилась на 200000 рублей, но из них на собственные нужды оставляла только 15000 в год, а остальные деньги тратила на благотворительные дела. 

Последние годы вновь сблизили Елизавету Алексеевну с мужем, с которым она жила в тягостном взаимном отчуждении. Но эта духовная близость возникла слишком поздно. В ноябре 1825 года Александр неожиданно умер, Елизавета пережила его лишь на несколько месяцев. Её смерть прошла незаметно, заслонённая сменой царствований и заглушённая шумом вокруг декабрьского мятежа. И гораздо меньше, чем легенда об Александре I и старце Фёдоре Кузьмиче, известна легенда об уходе Елизаветы Алексеевны и превращении её в Веру-молчальницу, окончившую свои дни в одном из северорусских монастырей. Известно, что Елизавета Алексеевна  писала воспоминания, но они сразу после её смерти были сожжены Николаем I.