Нежданный «выстрел»

Вскоре страшную весть о нём принесли рыбаки: в версте от города на берегу протоки, поросшем мохнатыми ёлками, они наткнулись на аккуратно сложенную форменную шинель и сюртук, а под мшистой корягой обнаружили тело казначея. Потрясённые ревизоры от растерянности объявили во всеуслышание: в кассе обнаружена недостача около четырёх тысяч рублей.

Характерно, что заподозрить самоубийцу в нечестности никому и в голову не пришло, общее мнение было таково, что «возраст выстрелил» и случилась ошибка. Эту версию словно бы подтверждал и сам покойный: три пальца его правой руки были согнуты как при крещении…

Эту потрясшую всех подробность до конца сентября обсуждали не только в иркутском казначействе, но и во всех коридорах губернского управления. Даже привычные сетования на дороговизну и прогнозы на предстоящую зиму совершенно растворились в картине «нижнеудинского жертвоприношения», на лицах чиновников проступило некое таинственное выражение, весьма и весьма озадачившее господ посетителей. Но ничуть не удивившее губернатора. Мало того, он знал наверное, что за закрытыми дверьми вспоминают теперь любимую историю с чиновником Крюковым. Сам он узнал её, едва только приехав в Иркутск, и после не единожды слышал – каждый раз с новыми подробностями и в новой интерпретации. Суть же дела была такова.

Демонстрация под окном генерал-губернатора

В конце сороковых годов девятнадцатого столетия на Артемия Матвеевича Крюкова, чиновника по особым поручениям при иркутском губернаторе, поступил донос. И генерал-губернатор Муравьёв, немедленно вызвав его, устроил такую «распеканцию», что Крюков просто растерялся. Но когда дело дошло до обвинения в воровстве, он не стерпел и резко перешёл в наступление:

– Муравьёвых, Ваше превосходительство, немало уже перевешено, а Крюковых – ещё ни одного!

Тут уже настала очередь растеряться начальнику края. А Крюков, выйдя из дома генерал-губернатора, прямо перед окнами снял мундир, шпагу и бросил их в Ангару – как обесчещенные. И подал в отставку.

Какое-то время спустя Муравьёв одумался, пригласил Крюкова к себе и предложил ему стать своей правой рукой – чиновником по особым поручениям. Первым испытанием стала ревизия на солеваренном заводе в Троицке, затем – представительство в Нерчинском горном управлении. В обоих случаях кроме честности требовалась большая настойчивость и при этом такт. Крюков с блеском выполнил всё, но так изнурил себя, что к началу 60-х годов уже вышел в отставку, поселился в Иркутске и вёл здесь уединённую и самую скромную жизнь – до самой смерти.

Конец истории во всех редакциях выглядел одинаково тихим и умиротворяющим, но лично Моллериус именно это и ставил всегда под сомнение. Потому что по опыту знал: скромное уединение чрезвычайно чревато.

Задумчивость стоимостью 60 копеек за фунт

Помнится, в начале девяностых годов служил в краевом управлении Павел Григорьевич Головня, на редкость смешливый молодой человек. Столоначальник то и дело пенял ему на неуместные реплики и улыбки – и добился-таки своего: нарушитель порядка сделался молчалив и задумчив. Но при этом в бумагах его появилась путаница, и однажды он представил на подпись… собственное изобретение – рецепт «детского кофе из моркови». Иван Петрович, тогда правитель канцелярии генерал-губернатора, сделал ему жёсткий выговор, но, между прочим, переписал тот рецепт для кухарки. Темпераментной супруге новый кофе показался недостаточно выразительным, но Ивану Петровичу понравился. И, судя по всему, не ему одному: доктора дружно высказали одобрение, и в магазине И.С. Тельных он пошёл нарасхват аж по 60 копеек за фунт! И вот ведь что примечательно: как только проект заработал, Головня снова сделался смешлив, а в бумагах его воцарился образцовый порядок. И Моллериус успокоился.

Вглядываясь в своих подчинённых, Иван Петрович безошибочно определял всех способных выходить из границ – и всегда находил им должное применение. Там, где дело ограничивалось исполнительностью, от подобных чиновников был один только вред; но в работе, требующей и широты кругозора, и определённого склада ума, и известной смелости, такие господа были сущей находкой. Так, в своё время и на своём месте оказался начинающий чиновник Иннокентий Александрович Молодых: его исследование сельского быта оказалось столь глубоким и интересным, что легло в основу будущей книги и дало возможность представлять Иркутскую губернию на проходившей в 1896 году Всероссийской Нижегородской выставке.

«Умён и талантлив, да слишком резов…»

Иное дело чиновники уровня архитектора А.И. Кузнецова: в 37 лет дослужившись до статского советника, Алексей Иванович вышел в отставку – и сейчас же учредил свой торговый дом «Архитектор А.И. Кузнецов и Ко». Выпускник Петербургской академии художеств, украсивший город «Грандотелем», особняком Бутина и другими замечательными зданиями, давно уже тяготился узкими рамками, в нём рядом с талантливым зодчим вырос не менее талантливый коммерсант, и он только ждал выхода! Отыскался и замечательный компаньон Совалёв, имевший сношения с первоклассными европейскими фирмами, и вскоре распахнулись склады с прекрасным асфальтовым толем для крыш и фундаментов, шведским картоном и вообще всеми необходимыми для строительства материалами. В расположенной неподалёку технической и комиссионной конторе можно было быстро оформить заказ на возведение нового здания, архитектурный надзор, определение стоимости строения. Кроме того, фирма Алексея Ивановича стала единственным поставщиком первоклассных английских велосипедов акционерного общества «Энфильд», новейших моторных лодок и автомобилей-мотоциклов. В 1906 году «Архитектор А.И. Кузнецов и Ко» стала полномочным представителем Всеобщей компании электричества, а значит, серьёзным претендентом на устройство в Иркутске электрической станции. В середине апреля 1906 года Алексей Иванович увлечённо рассказывал об этом в городской думе, а чуть более месяца спустя его отпевали уже в Чудотворской церкви…

Увы, предприимчивые чиновники часто перегружали свой «воз» и, однажды напрягшись на государевой службе, так и не останавливались, покуда не падали посреди дороги. Вот и Кузнецов, растративший много сил в управлении строительной и дорожной частями при иркутском генерал-губернаторе, а затем в должности городского архитектора, едва лишь успел шагнуть за четвёртый десяток. «Умён и талантлив, да слишком резов», – заключили о нём в коридорах губернского управления, что огорчило, хотя и вовсе не удивило самого губернатора. Моллериус как никто другой понимал: основная масса чиновников абсолютно инертна и даже в видах грядущей старости уповает лишь на пенсионную кассу.

Не угодно ли всё отдать богадельне?

Сам чиновник до мозга костей, Иван Петрович Моллериус сначала безотчётно, а потом и сознательно вёл картотеку выдающихся деятелей – во всех местах, где ему доводилось служить. В 1893-м, ещё правителем канцелярии иркутского генерал-губернатора, он попал на прощальный обед отъезжающему в Россию действительному статскому советнику Леониду Александровичу Карпинскому. Служащие горного управления по традиции поднесли ему черепаховый альбом с видами Иркутска и собственными фотоснимками, но главным было всё же не это, а именная стипендия в местном горном училище.

Иван Петрович тогда невольно попытался представить свои собственные проводы из Сибири, но даже расплывчатая картинка не нарисовалась. Здесь, в Иркутске, официальные Анны, Владимиры и Станиславы на шее и в петлицах не то чтобы игнорировались, но в зачёт не шли. Ценилось совершенно другое, к примеру, способность открыть своими трудами училище ( как горный инженер Карпинский). Или заслужить уважение и любовь всех учащихся и педагогов – как директор народных училищ Иркутской губернии Златковский. Или завещать все свои накопления богадельне – как отставной чиновник Зырянов. Мало того, авторитет уважаемого человека в Иркутске требовалось подкреплять уже после смерти его. Скажем, чиновница М.И. Хлебникова в 1892 году пожертвовала 7000 рублей на отделку нового кафедрального собора – и все приняли это как должное.

Что же до особ губернаторского, то есть очень высокого ранга, то и планка здесь поднималась, естественно. Как минимум, требовалось соблюдение двух условий: уважения подчинённых и признания местного общества. «До недавнего времени это было вполне достижимой целью, но за два последние года само общество так разделилось, сделалось столь злопамятным и неблагодарным!» – с досадою думал губернатор. В такие минуты он забывал о былых устремлениях, думая об одном – просить Бога о благополучии близких.

Пасмурным сентябрьским днём, когда в губернском присутствии установился тихий обеденный час, Иван Петрович сел в экипаж и велел ехать в церковь.

– В Преображенскую, Ваше Превосходительство? – уточнил кучер.

Губернатор чуть помолчал, думая о том, что появление в этой, ближней церкви было слишком уж ожидаемым, – и выбрал отдалённую Харлампиевскую.

…Уже выйдя из церковной ограды, он вернулся и обошёл все надгробия, задержавшись в особенности у тайного советника Юрьева. Когда Моллериус начинал карьеру в Иркутске, Александр Порфирьевич уже вышел в отставку, но по-прежнему рано вставал по утрам и сразу же отправлялся из дому – по делам Красного Креста, Общества пособия учащимся Восточной Сибири, других благотворительных организаций. И мундир, оставленный ему за заслуги, сидел так же отменно, и осанка сохранялась ещё, но Моллериус всякий раз отмечал неприятный ему чикойский выговор и некоторую простоватость Александра Порфирьевича. И он очень удивился, узнав, что чиновника Юрьева похоронят в церкви. Между тем никто вокруг не выказывал ни малейшего удивления, что ещё более озадачивало, а быть может, и огорчало Ивана Петровича.

«Кто поймёт его, этот иркутский аршин!» – досадливо обронил губернатор, усаживаясь в экипаж и уже погружаясь в пучину присутственной жизни.

До выхода в отставку Ивану Петровичу Моллериусу оставалось без малого пять лет. До кончины – без малого семь.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского