«Чумазых шахтёров вы не увидите»

«Вы очень не угадали с погодой!» – этими словами нас встречает технический директор «Тулунугля» Олег Ведерников. Кругом, говорит, грязь после дождичка, и даже резиновые сапоги не особо спасают. Тем не менее едем на Мугунский разрез, который находится в 40 километрах от самого Тулуна. «Мугунский разрез – самый современный и самый крупный в Восточной Сибири. В угольной столице региона – Черемхове – месторождения вдвое меньше», – по пути вводит в курс дела Олег Ведерников. Объём добычи на Мугуне в этом году составит 6,1 млн. тонн бурого угля. Такой уголь, в отличие от каменного, который добывают в Черемхове, предназначен в основном для большой энергетики. Запасы всего месторождения оцениваются в 1,7 млрд. тонн бурого угля. В пределах лицензионного участка «Тулунугля» находится около 280 млн. тонн. Остальные участки месторождения пока остаются в госрезерве. «Длина фронта работ превышает 11 километров. Всего в разработке находятся три участка – Западный, Центральный и Восточный», – рассказывает технический директор.

Часть работников Мугуна живёт вблизи самого разреза в посёлке Алгатуй. Его начали строить в 80-е годы с расчётом на то, что вскоре начнётся добыча и на гигантском Ишидейском месторождении, которое до сих пор остаётся без хозяина. Проектировали посёлок, полагая, что в Алгатуе будут жить не меньше 20 тысяч человек. Тут хорошая школа с бассейном, спортивный комплекс с катком, футбольным полем и кортом, хлебозавод. Своя больничка, детский сад. Одно время здесь работала пилорама, было подсобное хозяйство, планировали строить котельную. Всё шло под руководством угольного разреза. «Тогда я работал начальником горного участка на Мугуне и знал о строительстве почти всё. Вплоть до того, какие лампы нужны в теплицах с помидорами, – вспоминает Ведерников. – А потом началась перестройка, пришёл СУЭК и вывел «непрофильные активы». Теперь мы занимаемся только угледобычей. А дорогами, ЖКХ и много чем другим уже никто долгое время не занимается». Сейчас в Алгатуе насчитывается около трёх тысяч жителей. В помещениях пилорамы обосновалась со своим подсобным хозяйством азербайджанская семья. Остальные живут в основном в благоустроенных коттеджах и полноценных пятиэтажках. В Алгатуе живёт и сам директор «Тулунугля» Сергей Иванов.

Всего в разработке Мугуна находятся три участка – Западный, Центральный и Восточный, рассказал Олег Ведерников

Как только проезжаем Алгатуй и промплощадку Мугуна, стремительно кончается асфальт. Новый «уазик» еле-еле «вывозит» размытую дорогу: дождь закончился всего пару часов назад. Здесь периодически застревают даже «КамАЗы». Как поясняют угольщики, открытые разработки делают их зависимыми от погоды, ведь практически все работы выполняются на улице. Выходить на забой в дождь плохо, потому что грунт раскисает; в мороз – тоже плохо, ведь приходится останавливать оборудование. Прошлой зимой три месяца на Мугуне по ночам практически не работали: боялись испортить машины. Работу усложняет вечная мерзлота. «Мы взрываем грунт, верхние слои начинают таять, а внутри всё равно остаётся температура минус четыре. В итоге всё превращается в лёд или кашу», – резюмирует Ведерников. «Но и чумазых шахтёров, которых все так любят фотографировать, вы здесь не увидите. Они у нас сидят в экскаваторах, вскрывают пласты», – предупредил технический директор. Мы уже стояли на обрыве глубокого разреза.

Экскаваторам помогут «КамАЗы»

Мугун начал обустраиваться в 1986 году. «Глухая тайга, болотистая местность, отсутствие электроэнергии и дорог, суровый сибирский климат. Месторождение очень сложное, много воды, в достатке многолетней мерзлоты. Прежде чем приступать к добыче, надо было построить линии электропередачи, дороги, производственные объекты», – пишет про разрез тулунский журналист Алексей Сивеня. По воспоминаниям первого директора разреза «Мугунский» Евгения Дегтярёва, в самом начале работы ни у рабочих, ни у руководителей не было даже вагончиков-бытовок, негде было зимой погреться, а летом укрыться от моросящего дождя. В таких условиях приходилось строить инфраструктуру разреза. Первый уголь пошёл лишь в августе 1992 года. Сейчас Мугун остаётся наиболее современным разрезом во всей Восточной Сибири, заверяют угольщики.

И вот мы стоим над всей этой махиной: напротив холмы отработанного грунта, внизу копошится маленький экскаватор. Впрочем, его размеры относительны. За раз такая машина переносит до 40 тонн грунта, а её ковш вблизи напоминает кузов огромного автомобиля, который, кажется, норовит зачерпнуть землю прямо вместе с тобой. «Ширина заходки – 60 метров. Мощность пласта – три-четыре метра. Когда вскроем его, то загоним станок и пробурим глубже на десять метров – там лежит ещё один пласт», – описывает процесс Ведерников. Он уже сам ёжится от пронизывающего ветра и укоризненно повторяет: «Эх, выбрали бы вы погоду получше!». Даже машинистам экскаваторов сейчас намного теплее. Их кабины отапливаются. Более того, в них предусмотрены «бытовые территории». Там угольщики ставят плитки, чайники и магнитофоны. Следить за тем, как идёт работа на забое, ездит начальство, причём своим ходом, на «уазиках» и «КамАЗах». «Но у нас идея установить на экскаваторы веб-камеры, чтобы не мотаться зазря на забой, – рассказывает Ведерников. – А вот датчики GPS мы уже на технику прикрепили. Теперь можем контролировать её движение и расход топлива». По его словам, тема повышения эффективности производства для угольщиков довольно новая. Сейчас они пытаются догнать более «продвинутых» в этой сфере энергетиков – начали выдавать рабочим антивибрационные перчатки, термобельё, специальную защитную обувь.

Летом Мугун отгружает ежесуточно порядка 180 вагонов угля, зимой – до 300

Вскоре на помощь экскаваторам придут автомобили. Говоря профессиональным языком, Мугун планирует сменить бестранспортную схему добычи на комбинированную. До сих пор здесь мощные экскаваторы перемещали грунт с забоя в выработанное пространство. А уголь погружали в вагоны, приходящие по специальным железнодорожным путям. Вскоре часть грунта будут вывозить на машинах. Это позволит угольщикам забыть об оползнях, которые происходят из-за попадания в отвалы воды, глины, песка и торфа. Не то чтобы оползни вызывали здесь катастрофы, но могли помешать работе техники или вовсе повредить её. По словам Ведерникова, переход на комбинированную схему имеет и другое чисто экономическое обоснование. Мощность вскрыши постоянно растёт, и угольщики уходят в глубь пласта. Проще говоря, с каждым годом для того, чтобы поддерживать объёмы добычи, приходится больше копать. В этом году коэффициент вскрыши достигнет уже 2,9, а в следующем – перевалит за «троечку». «Иначе разрезу грозит падение объёмов на 900 тысяч тонн угля уже в 2011 году», – уточнил Олег Ведерников. Он отметил, что на днях в Иркутске был выбран подрядчик по обслуживанию автовскрыши. В августе предприятие начнёт подготовку к этим работам. В дальнейшем на Мугуне планируют самостоятельно освоить комбинированную вскрышу, за счёт чего увеличится автопарк и штат разреза.

«Вспомните Тулун, когда включаете горячую воду»

В тот день нам повезло: на погрузку угля как раз приехали вагоны. Отсюда их довезут до Алгатуя, потом – на станцию Тулун-2, где сформируются угольные составы и отправятся по назначенным местам. Зимой на Мугуне добывается около 20 тысяч тонн угля ежедневно. Это сопоставимо с суточным потреблением топлива на Ново-Иркутской ТЭЦ. Или с 300 грузовыми вагонами. Летом добыча обычно падает до 180 вагонов. «Львиная доля» этого угля – более 90% -– идёт на предприятия «Иркутскэнерго», в частности Ново-Иркутскую ТЭЦ, ангарские ТЭЦ-9 и ТЭЦ-10. Когда-то небольшие партии угля отправлялись и на Дальний Восток, и на экспорт. Но это давно было, лет восемь-девять назад. «В общем, когда будете открывать кран с горячей водой дома, вспомните про Тулун, – улыбается Ведерников. – Есть, конечно, и другие потребители внутри региона. Но их доля очень мала. Та же железная дорога берёт не больше 20 тысяч тонн тулунского угля в год». Ещё небольшая часть угля идёт работникам разреза: те, кто живёт в частном секторе, получают приблизительно по «КамАЗу» угля в год. Сам Тулун тоже живёт на угле. В городе каждый микрорайон имеет свою котельную. «Это даже хорошо, что мы не зависим от централизованного источника. Вероятность крупных аварий существенно сокращается», – уверен технический директор.

У мугунского угля неплохие характеристики: содержание золы – до 30%, серы – не более 3%. Всё, что выше, здесь считают «пустой породой». Однако про уголь с соседнего Азейского разреза говорят с некоторой завистью. Причиной тому качество топлива, говоря языком горняков, кондиция. В азейском серы не больше 1%. Это значит, что при его сжигании меньше выбросов и ниже вероятность возникновения опасного налёта на оборудовании котельной или ТЭЦ. Выигрывая по качеству, Азей уступает Мугуну по объёмам добычи угля втрое. С нового года разрезы были объединены в одно предприятие – «Тулунуголь», но это не лишило их духа соперничества.

Взлёты и падения Азейского

В отличие от Мугуна, Азей находится вблизи самого Тулуна. Здесь гордятся не только высоким качеством угля, но и богатой историей разреза. Про Мугун снисходительно говорят, мол, да, тот современнее, но кадры и техника пришли туда именно с Азейского разреза. С него, вернее, почти с него началась вся история угледобычи Тулуна. О залежах угля в этом районе стало известно в начале прошлого века, когда при прокладке Транссибирской магистрали бурильщики скважин для водокачки обнаружили пласты бурого угля. Впоследствии месторождение получило название Велестовские копи. По сведениям тулунского краеведа Ивана Федосова, первым владельцем каменноугольного рудника был отчего-то выбран врач Савва Драгович. Впоследствии с 1903 года рудник несколько раз менял владельцев. Ими становились то инженер Бронислав Дитрих, то подполковник Эдмунд Березовский.

Машиниста на забое могут подменить помощники, чтобы он смог перекусить в 12-часовую смену

По информации краеведа Ивана Федосова, в 1908 году добыча на Велестовских копях выглядела так: «Объём добычи составил 990 тыс. пудов угля, оборот – 59 тыс. рублей. Часть занятых на добыче относились к ссыльным. Один из них обладал такой богатырской силой, что мог поднять одной рукой четыре пуда». Механизм добычи, по словам Федосова, «был самый примитивный». «В 1912 году копи располагали паровым насосом, котлом и двумя конными воротами. Труд на шахте был тяжёлый, но снабжались угольщики хорошо. Там, где требовалась конная тяга, рабочие нанимались со своими лошадьми. В шахту лошадей опускали воротом и больше никогда не поднимали на поверхность. В начале 20-х годов Велестовские каменноугольные копи были закрыты как нерентабельные», – писал Федосов в своей статье «Откуда пошла горняцкая доблесть тулунчан».

История самого Азейского разреза началась в 1938 году и была очень похожа на то, как были прежде открыты Велестовские копи. Тогда гидрогеолог по фамилии Лившиц отправился бурить скважину для водоснабжения железнодорожного блокпоста Азей. И случайно обнаружил «два угольных пласта рабочей мощности». Следом припомнили, что в начале века здесь велась добыча угля на Велестовских копях и приступили к геологическим исследованиям. Усиленная разведка месторождения велась в 1938–39 и в 1948–52 годах. «Благоприятные естественные условия, мощная горная техника, которая будет использована на подготовке и добыче угля, обеспечат высокую производительность труда и низкую себестоимость угля (по проекту 99 коп. за тонну)», – писал в 1969 году в тулунской газете «Путь к коммунизму» сам директор строящегося Азейского угольного разреза по фамилии Грибанов.

Пик добычи на Азее пришёлся на 80-е годы прошлого столетия, рассказал нам и.о. заместителя технического директора производственного участка «Азейский» Павел Садовский. В то время на разрезе добывали более 13 млн. тонн угля ежегодно. По сути дела, снимали «самые сливки» – мощные слои угля, которые лежали ближе всего к поверхности земли. В подтверждение своих слов Садовский находит буклет 1988 года, посвящённый разрезу «Азейский» «имени 50-летия СССР». Согласно данным таблицы, добыча с 1969 года постоянно росла. К 1987 году она достигла 13,75 млн. тонн. Затем объёмы начали падать: вскрыша увеличилась, а запасы сократились. К 2010 году Азей пришёл с планом в 1,83 млн. тонн угля. Для того чтобы извлечь его, шахтёрам придётся перелопатить 8,9 млн. кубов грунта. «А ведь мы зависим от себестоимости продукции. Чем больше вскрыша, тем дороже уголь. Вот и вся арифметика», – говорит Садовский. Тем не менее, по его словам, на следующий год Азей планирует сохранить прежний объём добычи.

Рыба и грибы вместо угля

На местах прежних побед Азея сейчас зона рекультивации. На отработанных землях растёт лес. Есть даже искусственные озёра. Крупнейшее из них – Азейское. И хотя купаться в них сложновато, говорит Садовский, из-за мягких грунтов, зато много рыбы. До нынешнего лета никто не пробовал там рыбачить, а тут оказалось столько карасей и карпов – целые вёдра на удочку ловили. На Азее теперь ходит байка про то, как один рыбак вытащил из озера карпа на семь килограммов. С грибами на отработанной территории тоже полный порядок. Работники разреза по выходным специально отправляются на земли рекультивации, чтобы собрать маслята, подосиновики и волнушки. Хотя по дороге и вздыхают, проезжая мимо «кладбища экскаваторов», где техника стоит на консервации.

Сама добыча на Азейском сейчас ведётся на второй эксплуатационной площади. По словам Садовского, добыча здесь ничем принципиально не отличается от Мугуна. Те же экскаваторы и бестранспортная схема. Промышленные запасы Азейского участка оцениваются в 60 млн. тонн угля. «Да, можно сказать, что Мугун сейчас более перспективен. Но у нас есть ещё один участок «Тулунский», у которого в запасе 47 млн. тонн, – рассказывает Садовский. –  Это бывший Тулунский разрез. В середине 90-х его присоединили к Азею. А следом вообще закрыли эксплуатационную площадь из-за невостребованности угля. Сейчас участок законсервирован». На Азее продолжают надеяться, что вместе с ростом энергопотребления Тулунский участок всё-таки получит будущее. И там снова заработает один из мощнейших экскаваторов, законсервированный вместе с разрезом.

Вместе с добычей разрез теряет и кадры. Часть из них уже перешла на работу на более современный Мугун. Однако есть и те, кто остаётся. «Да это же наш Бабко!» – радостно восклицает Садовский, глядя в буклет 1988 года. Если верить подписи, на фото «один из лучших рационализаторов разреза, старший механик Александр Никитич Бабко». Впрочем, верить не стоило. Александр Никитич оказался на деле Николаевичем. Он и сейчас продолжает работать на Азейском разрезе. 56-летний Александр Бабко встречает нас в своём доме. На пороге предупреждает, чтобы мы не пугались повышенного внимания: у него гостят четверо внуков из Иркутска. О своей биографии Александр Николаевич рассказывает неохотно. Окончил политехнический институт, по распределению попал на Харанорский разрез в Забайкалье, где проработал около двух лет. Потом переехал в Тулун и стал рационализатором. Вспоминает, что меняли схемы работы экскаваторов в аварийных ситуациях, находили замену деталям машин, чтобы выиграть время и деньги. В общем, всё то, что и должен делать рационализатор. Некоторые из его предложений работают в энергетике Тулуна до сих пор. Бабко признаёт, что Азей держится сейчас в основном за счёт качества угля и действительно не развивается последние годы, а все силы перекинуты на Мугун. Ему тоже не раз предлагали уйти с Азея на другие предприятия, но предложения о новой работе Бабко всегда отклонял. «У человека ведь две позиции в жизни. Первая: под лежачий камень вода не течёт. А вторая – наоборот: лежачий камень мхом обрастает. Я выбрал вторую», – сказал Александр Николаевич и посмотрел в другую комнату, где его дожидались внуки.