Марлен и медведи
Её игрушечный медведь живёт в доме композитора Яна Тьерсена, написавшего музыку для «Амели» и «Гудбай, Ленин!». Она верит, что когда у мишки вышиты глаза, у него появляется характер, и тогда уже ничего в игрушке менять нельзя. Обладатель премии «Серебряная лапа» московского журнала I LOVE TEDDY Марлен Кандинская сшила не менее сотни медведей. Сначала она закладывает в мишку хлопок, потом – душу. Или наоборот.
«Люблю я этот азарт»
«Я абсолютно не системный человек, амбарных книг не веду, – говорит Марлен. – В общем, наверное, уже штук сто у меня медведей есть, хотя я их никогда не считала». Эта сотня появилась где-то за пять лет. Её медведи продаются в Москве, Питере, есть в коллекциях иркутян. И до сих пор пошив игрушек она не считает работой. «Если к делу относиться как к работе, пропадает душа», – уверена Марлен. Когда-то она получила диплом института иностранных языков, вторая профессия – психолог, третья – художник-декоратор. И, наконец, четвёртая – художник-теддист. «Работ я сменила очень много, – рассказывает Марлен. – Что предлагали, за то и бралась. Когда-то и уборщицей была, и в рекламном агентстве работала очень долго, занималась пиар-кампаниями. Около 10 лет назад возглавляла благотворительный Фонд Кандинского, филиал Московского фонда при музее Помпиду. Мы сделали много хороших благотворительных проектов, помогали больным ребятишкам. Но как только я поняла, что мне нужно считать деньги, ушла. Это хуже всего, это неинтересно. А потом я начала заниматься вещами, которые мне нравятся».
[/dme:img_group]
– Мишками?
– Не только. Руки-то вот они, почти всё могут. Я шью игрушки, одежду, вышиваю, реставрирую мебель. Да что только не делаю! Мои одноклассники даже и не сомневались, что я этим буду заниматься, потому что мама и бабушка меня с детства учили шить. Мама выросла в деревне, она меня и научила делать куклы, мягкие тряпичные. Берёшь квадратик ткани, шьёшь, разрисовываешь личико. Я свою первую игрушку сшила ещё маленькой. Это был медведь. Он до сих пор сохранился. Такой страшненький, квадратненький, ручки просто по бокам пришиты. А вообще вот здесь, в доме, практически всё моими руками сделано, я никого не подпускаю. Сама пилю, строгаю.
Я оглядываюсь и вдруг понимаю, что меня удивило в этом доме. Это вещи. Их тут любят. И они очень уютные. Если приглядеться к шкафу, то угадаешь очертания старенькой мебели, как у бабушек. Но этот шкаф не выглядит старым. «Я сама краску сняла и обновила его, – говорит Марлен. – Вот этот вот диван отреставрировала. Я его, если честно, с мусорки взяла. Для меня никаких проблем нет снять краску, покрыть новой, поменять обшивку. Это сил иногда не хватает, я же не мужчина». Она действительно очень хрупкая.
– Как-то не укладывается у меня в голове образ Марлен с рубанком.
– Да запросто. Полы я сама сделала. Вон видите, холодильник? Он старый, побитый был, я старую краску сняла и сделала его новым. И ведь не всегда есть деньги, чтобы купить новый. А когда они появляются, не всегда хочется их тратить на вещи. Вещи я могу сделать сама, а взамен поехать куда-нибудь, книгу хорошую купить.
[/dme:img_group]
Марлен говорит: «Мне надо во что-то влезть, в самое невыполнимое, трудное, не люблю, когда уже всё закончилось и вот результат. Люблю процесс, тот самый момент, когда только-только начинает что-то получаться. Как только совсем трудно и совсем страшно – это уже моё. Люблю этот азарт, когда руки сами делают, а ты ждёшь с нетерпением: что же будет, как будет?». Обычно в сутки она спит по 3–4 часа. Остальное время – шьёт, реставрирует, вышивает. А потом, когда работа закончена, может отсыпаться сутками.
На её столике стоят разнокалиберные мишки. Если собрать вместе всю сотню её плюшевых, золотых, больших и крохотных мишек, то они займут всю комнату. Но собрать их просто невозможно. Они живут в Питере, Москве, Сургуте и других городах, часто их увозят за границу: в Италию, Францию, Австралию, Китай, Таиланд, США, а один – в доме Яна Тьерсена, того самого, кто сочинил музыку к «Амели». «Мне это очень приятно, потому что Яна называют во Франции последним романтиком, и он, обладая таким утончённым вкусом, стал хозяином моего медведя. Он видел моих медведей, хотел купить, но я, будучи на его концерте в Питере сама подарила Яну мишку золотого цвета», – говорит Марлен. Медведь Марлен живёт и у Дениса Мацуева. Два мишки на её столе, синий и розовый, через две-три недели поедут к малышам-двойняшкам, мальчику и девочке. С её мишками играют почти все дети известных людей Иркутска. Слон уедет в одну из иркутских галерей. А жираф никуда не поедет. Это первый «пробный» из жирафов Марлен, сын попросил никому его не продавать.
– А игрушки для себя шьёте? Ну, просто для души?
– В основном – только если люди заказывают. Но это не рутина. Если бы это стало рутиной, я бы сразу это бросила. Просто я уже вышла на профессиональный уровень, не глядя могу делать выкройки, модифицировать их, делать разные мордочки. Потому что люди тоже знают культуру тедди и заказывают вполне конкретные вещи: «Нам нужен тедди такого-то года». Медведи ведь все разные, у каждой эпохи – свой мишка. Когда я начинала, то искала книги, журналы, открытки старинные. У меня вообще большая коллекция открыток с медведями. Я вижу на старинном рисунке или фото игрушку и уже могу сконструировать выкройку. Иногда приходят люди, говорят: «Нам нужен медведь как в детстве, 50-х годов». Я показываю открытку: «Да, точно, вот такой!».
Она берёт в руки зелёного мишку с забавными длинными передними лапами: «Этот сделан по штайффовской выкройке, эти мишки были самыми первыми. Они вот такие немного смешные, но очень характерные». Штайффовский мишка – это мишка, сшитый по выкройкам знаменитой игрушечной фабрики Маргарет Штайфф.
– Для ребёнка, наверное, не важно, Штайфф, или не Штайфф.
– Для коллекционера важно. Я ведь не только для детей работаю, но и для профессионалов. Качественные игрушки ручной работы в Иркутске найти очень сложно. На Западе, за границей работают целые магазины. У нас этого нет вообще. Парадоксальная ситуация: некоторые люди даже с опаской относятся к игрушкам, сделанным руками. Они лучше пойдут на «Шанхай», купят там фабричную китайскую игрушку, постирают, и она им к душе лежит. А с шитыми руками боятся, что мастер внесёт в игрушку какой-то негатив, свою эмоцию, чужую энергетику, которая навредит ребёнку.
[/dme:img_group]
Впрочем, покупатели Марлен этого не боятся. Сама художница объясняет это просто: «Они все мои хорошие знакомые». Надо просто видеть, как Марлен относится к своим мишкам, как она их бережно держит в руках, как укладывает в коробки. Ну не будет в таких игрушках плохой энергетики!
«Самое интересное – это голова»
Когда делаешь мишку, мелочей не бывает. Марлен не берёт помощников, поскольку должна быть на 100% уверена в работе. «Вот посмотрите на мишку. Внешний вид у него хороший. А если я не сама набивала, как узнаю, что у него внутри?».
– А какая разница, что внутри?
– Огромная. Я внутрь закладываю хлопок. Заложить его можно по-разному. Это очень сложный материал, с ним трудно работать. Не так набьёшь мишку, и вскоре он весь пойдёт комками, форма потеряется. На самом деле, никто практически не работает с хлопком. Синтепоном набить игрушку легко, и даже опилками легко. А хлопок – он как пластилин, надо его чувствовать, иначе с ним внутри может что-то произойти, и всё, игрушка пойдёт вкривь и вкось.
Сначала мишка раскраивается на ткани, потом всё сшивается вручную. Лапы набиваются отдельно, голова – отдельно, потом всё крепится вместе и набивается туловище. Глаза и нос на всех игрушках у Марлен – вышитые. Стандартные глазки «для мишек» из магазинов не использует. Говорит, они все одинаковые, нет характера. А диски, на которые крепятся лапы, деревянные, а не пластмассовые, крепления – без стандартных шурупов. Всё это – не прихоть чудачки, а вполне технологичные вещи. «Моих мишек в основном детям покупают, на рождение малыша, на Новый год, на 1 сентября заказов много. А такая игрушка должна быть безопасной», – говорит Марлен.
«Самое интересное в работе – это голова, – рассказывает она. – Потому что шьёшь одно, а когда выворачиваешь и набиваешь, может выйти совсем не то. Бах – и совсем другое лицо! Очень люблю уши и глаза. В зависимости от того, как пришьёшь уши, зависит характер и настроение игрушки. И точно так же глаза. На Руси была такая примета: если у куклы уже сделаны глаза, её нельзя переделывать. Она уже обретает душу. Потому, когда я вышила глаза и вижу – что-то не то, а рука уже не поднимается менять. Значит, так игрушка хотела». Марлен берёт в руки зайку в коричневом в горошек платьице. «Вот она такая получилась, не знаю почему. Грустная и даже надутая. На самом деле, они все разные выходят». Она несёт зайца к большому зеркалу. «Когда я их шью, ещё без одежды, то обязательно подхожу к зеркалу, – говорит она. – В зеркале они смотрятся абсолютно по-другому. И я сразу вижу недостатки, где что с характером не так».
[/dme:img_group]
В медведе должно быть «чувство меры», утверждает Марлен. Её мишки – без одежды. Единственное украшение – бант на шее. «Разряженный, обсыпанный стразами мишка, да ещё и в шляпе, очках – ну что это? Я не вижу за этой мишурой самого медведя, где он?» – говорит она. Каждый мишка Марлен сидит в коробке из переплётного картона с её личным логотипом и паспортом. Весь стиль она разрабатывала сама. Она – счастливый мастер. Ни разу не было случая, чтобы медведь Марлен не понравился заказчику. Впрочем, она сама говорит, что никогда не отдаст человеку игрушку «с плохой энергетикой», сделанную после ссоры или в дурном настроении. Такие игрушки Марлен просто распарывает. Даже если с виду они выглядят красивыми. «Я не одушевляю их, нет, но не могу отдавать людям то, что не нравится мне самой», – говорит она.
– Существует легенда, что ваши мишки сделаны из плюша редких, ещё советских запасов.
– Это правда. У меня много советского плюша 50-х годов. Многое мне досталось от бабушки. Женщина она была практичная. В 30–50-е годы плюш был популярен и хорошо продавался в магазинах. Помните знаменитые плюшевые скатерти? А у бабушки целыми рулонами этот плюш лежал. А ещё очень много у меня осталось из театральных запасов, когда я работала декоратором в театрах. В 90-е годы мне даже удалось попасть на заброшенные тогда склады московских игрушечных фабрик. Туда, где шили как раз советских плюшевых медведей. В перестроечное время никому ничего не надо было, целыми рулонами ткани списывались и выбрасывались.
Самое интересное, что с этих фабрик у меня остались ткани насыщенного бордового цвета, вишнёвого. Очень эффектные, но, по опыту моему, люди довольно странно воспринимают именно такой цвет. Ну не очень хочется им, чтобы медведь был бордовым или вишнёвым. А на самом деле это классический цвет советского медведя. Сейчас нужно быть очень смелым человеком, чтобы иметь красного медведя.
– Хорошая фраза. А какие цвета популярны?
– На самом деле, смелость нужна, чтобы купить как красного, так и зелёного медведя. Зелёных почему-то очень хорошо покупают в Москве. Этой зимой я была на рождественской выставке «Хеллоу, Тедди!». Так там два покупателя чуть драку не устроили из-за зелёного медведя. Стали повышать цену: «Нет, мне! Нет, мне!» – и в итоге я сказала, что он уже продан. Просто я не очень люблю такие вещи. Я проживу без этих лишних денег, я их заработаю. Чем буду думать, что мой медведь попал в руки человека, который его вот так вырвал у другого. Те люди, у которых мои медведи, – хорошие. Я не отдаю игрушки в неизвестные руки. Потому они не продаются у меня в магазинах в Иркутске, я делаю медведей по заказам коллекционеров. Вот сейчас, к примеру, работаю по заказу коллекционера Татьяны Пятаковой. Я сшила для неё трёх больших золотых интерьерных медведей. Сейчас на очереди три зайца и слон. А так мои мишки стоят в галереях Питера, Москвы.
Как получают «лапы»
Марлен до сих пор не понимает природу своего успеха в столицах. Её мишки во многом не отвечают стандартам тедди. И глазок стеклянных, как требуют международные выставки, нет, и крепления не те. Да и вкусам покупателей Марлен как-то не спешит соответствовать. Был случай, когда коллекцию Марлен показали одной даме с Рублёвки и та ничего не купила, заявив: «Они все грустные. А я хочу, чтобы в моём доме медведь был жизнерадостным». «Ну вот такие они у меня получаются, я ничего не могу сделать», – говорит художница. И, как показывает опыт, многим людям близка магия грустных мишек. Марлен смеётся, когда вспоминает, как получала «Серебряную лапу». На выставку в Питер её пригласили по Интернету, приехала Марлен в этот город в первый раз с сумкой мишек. Прямо в Центральный Дом художников. Место на выставке ей выделили где-то в уголке. И она знать не знала, что «инкогнито» по выставке ходят эксперты, отбирая лучших. «На самом деле этих людей все знали, только я одна была не в курсе, что что-то там оценивается, – говорит Марлен. – Сижу я себе тихонько, вдруг кричат: «Марлен, Марлен, тебя зовут!». И я как была, в джинсах, с плейером, пошла получать «Серебряную лапу». Ей и вправду везёт – многие теддисты с завистью смотрели на провинциалку, которая с первого раза попала в фавориты, без наработанного имени и связей. В последнее время даже появилось много копий марки «Мишель». Причём иногда их приносят в галереи прямо с этикетками Марлен.
[/dme:img_group]
– При такой популярности вы можете жить чисто «на мишек».
– Никто так не может. Я, когда в последний раз ездила в Москву, познакомилась с известным коллекционером Сергеем Романовым, у него свой музей в Москве, коллекционирует он ёлочные игрушки. Мы с ним просто четыре дня выставки взапой проговорили. Он сам очень хорошо знает технологию фабричного изготовления игрушки. Сам шьёт, очень качественно, по хорошим старинным лекалам. И сейчас он иногда продолжает делать, но сам говорит: от силы в год у него продаётся две игрушки. Игрушка – это всегда стихийная покупка. Этим не заработаешь, хотя подспорье, конечно, хорошее. У меня двое детей, дочка 20 лет и 10-летний сын, деньги всегда нужны, потому стараюсь зарабатывать везде, где можно.
– Сколько берёт галерея при продаже мишки?
– Московские галереи – 100%. Если, к примеру, медведь стоит четыре тысячи, продаётся он за восемь. Половина идёт автору, половина – галеристу. Могут продавать и за четыре, но автор тогда получит две тысячи. Сейчас мои мишки стоят в «Вахтангове» Ирины Мызиной. А в Питере вообще происходят удивительные вещи. Я иногда в Интернете нахожу фото, как медведи у меня в каких-то питерских интерьерах сфотографированы. Галеристы выносят их на улицу, где-то на Гостинке они у меня «гуляют», во дворцах, сидят в каких-то дорогих кафе. В Питере какое-то особое отношение к игрушкам.
Оно особое потому, что и мишки особые. Марлен как-то интуитивно пришла к «оптимальным», как она говорит, размерам мишек. Большой мишка как раз умещается в руках взрослого человека. Его можно покачать. Средний – в руках подросшего ребёнка. Крохотный – для малыша. Марлен говорит, что даёт им имена только по просьбе заказчиков: «Медведя должен назвать сам ребёнок». Иногда мишки на время уезжают от своих хозяев на выставки Марлен. Одного косолапого она долго не могла забрать. Мальчишка, увидев, что медведя пакуют, схватил его за лапы и закричал: «Мама, куда его повезли? Не увози! Не увози!». Потому что это не просто игрушка, это – мишка.
