Кто обижает тофаларов?

Разброс цен на единственном в России Санкт-Петербургском международном пушном аукционе большой – от 10 до 114 американских долларов за шкурку соболя. Мех ведь, как и алмаз, имеет размер, цвет, дефект, кряж (вид) – любой из этих показателей способен очень значительно цену повысить или, наоборот, понизить.

– Формально устроители аукциона проводят торги открыто, прозрачно. Но на самом деле там есть много нюансов, секретов, тонкостей, невидимых со стороны и порой мало понятных даже нам, поставщикам пушнины, – рассказывает директор иркутской заготовительной фирмы «Тайга-тур» Виктор Романов. – Подводных камней много. Есть и своя международная меховая мафия, свой куш она не упустит.

Для любознательных: соболь водится только в России и немного на севере Китая, Монголии. В Иркутской области больше всего в прежние годы его добывали в Катангском районе – до трети, а сейчас примерно только пятую часть. Многие продуктивные охотугодья здесь не осваиваются. По разным данным, до 30%. Треть промысловых территорий, а это около 4 млн. га, не закреплена за охотпользователями. Причины спада пушного промысла на Катанге такие же, как и везде: нехватка профессиональных охотников, их плохое обеспечение и, главное, низкие закупочные цены. В Приангарье действует 6–7 заготовительных фирм, подход к делу у них самый разный. Кто-то старается работать по-честному, платит охотникам более-менее нормальную цену, чтобы поддержать на плаву пушной промысел и в итоге собственный бизнес. Но многие закупочную цену сильно занижают. Так, например, происходит в Тофаларии, где в прошедшем промысловом сезоне она снизилась до 300 рублей за шкурку. Местный заготовитель в лице Тофаларского ПООП (потребительское общество охотников-промысловиков) получает все лимиты и лицензии для выдачи охотникам и, естественно, единолично «рулит» процессом. А процесс такой: сдавайте всё нам, иначе лицензию не получите. И сдают – куда денешься?! Добраться до Большой земли самостоятельно почти невозможно. Если и доберёшься, соболиные шкурки всё равно конфискуют, без именной лицензии они будут считаться браконьерскими. Получается замкнутый круг. Конечно, за Тофаларским ПООП стоит фирма более богатая и могущественная, которая дёргает за финансовые ниточки, диктует свои условия.

– 300 рублей за соболя – это грабёж! – возмущается зам. директора Байкало-Ленского заповедника Виктор Степаненко. – Местные охотники (и тофы, и русские) поставлены на грань выживания, за такую смехотворную цену мотаться по тайге и вести добычу они не будут. Пушной промысел становится, таким образом, для них невыгодным, не окупает даже затраты, он полностью обесценился, в результате чего заготовки сильно упали. А ведь для коренного населения этой отдалённой территории, не имеющей хорошей транспортной связи с Нижнеудинским районом и областью, пушной промысел – главный и единственный способ заработать на жизнь.

Охотники-соболятники с ностальгией вспоминают «доброе советское время», когда всё было стабильно, предсказуемо – и работа, и помощь государства, и закупочные цены. Добытчик пушнины пользовался всеобъемлющей поддержкой. Его труд уважали, хорошо оплачивали. От желающих поступить на работу в коопзверопромхоз или госпромхоз не было отбоя. Но брали только лучших. На освободившиеся охотничьи участки существовали даже конкурсы. Обычным делом был заброс охотников на промысел вертолётами, вездеходным транспортом. Ни одна отдалённая таёжная территория не оставалась неосвоенной.

Теперь всё иначе. Коопзверопромхозов и госпромхозов, которые интенсивно занимались пушным промыслом, нет. Как нет в охотугодьях и государственной собственности, а только общественная (в лице различных охотобществ) да частная. Добыча пушных зверей осуществляется по большей части на любительском уровне. Число профессиональных штатных охотников неуклонно сокращается, условия их труда ухудшились, заработки снизились и не соответствуют затратам. Специалисты склонны считать, что именно эта, последняя, причина сыграла решающую отрицательную роль в оттоке из отрасли охотничьих кадров.

Труд тяжёлый, а оплата мизерная

Вот что говорит по этому поводу жигаловский охотник с 30-летним стажем Геннадий Кислов:

– Закупочная цена добытого соболя является всегда главным фактором для любого промысловика. От этого целиком и полностью зависит его конечный заработок. А он за последние годы резко снизился, несмотря на то что аукционная стоимость нашего главного пушного зверька постоянно росла. Были, конечно, спады, но общая тенденция её увеличения сохранялась. В 80-е охотник-соболятник за 30 дней в период самого «урожайного» времени сезона – примерно с 20 октября по 20 ноября – зарабатывал столько денег, что мог позволить себе купить снегоход без серьёзного ущерба семейному бюджету. В наши дни, чтобы приобрести снегоход при средней закупочной цене шкурки соболя даже по 1,5 тыс. рублей, ему надо поработать в промысловых угодьях не один, а три сезона… Вот и пустуют нередко участки, идёт недопромысел, ибо охотник-профессионал себе в убыток работать не станет. Многие так и делают. В 80-е в Жигаловском районе в тайгу в сезон заходили 500 промысловиков, сейчас – от силы 250. Хотя численность соболя намного выросла.

Действительно, популяция сибирского соболя из года в год увеличивается. Он стал массово появляться даже там, где раньше в больших количествах не водился. Например, в Боханском районе Усть-Ордынского округа, в других местах – на стыке леса и степи, даже вблизи дорог, населённых пунктов. С начала 90-х годов этого пушного зверька на территории Иркутской области стало в два раза больше. Согласно информации региональной службы по охране и использованию животного мира, его послепромысловая численность составила в 2010 году 162,8 тыс., тогда как, например, в 2000-м было 105,6 тыс. Этот рост специалисты связывают в первую очередь со снижением масштабов промысла. Охотиться стали меньше, говорят они, вот зверёк и расплодился.

Кстати, численность соболя, как и многих других зверей, определяется по следам на снегу. По специальной методике, называемой сокращённо ЗМУ (зимний маршрутный учёт). Такую работу проводят сами охотпользователи, то есть те, кто арендовал и эксплуатирует промысловые участки. Под присмотром службы по охране и использованию животного мира Иркутской области. Она постоянно бдит за этим процессом. Ведь от точности «переписи» соболей зависит и объективность устанавливаемых затем лимитов на их добычу. Государственные инспекторы службы в это время (февраль–март) регулярно выезжают в тайгу и параллельно проводят свой учёт – контрольный. Не сплошной – сил на это ни у какой организации не хватит, – а выборочный, отдельными маршрутами. Как говорится, доверяй, но проверяй.

Соболь – настоящее чудо природы

На кафедре охотоведения Иркутской сельхозакадемии с сожалением констатируют: у молодых парней из глубинки некогда популярная рабочая профессия добытчика «мягкого золота» не пользуется престижем. Здесь опасаются, что на многих промысловых угодьях, в первую очередь отдалённых, малодоступных, но, как правило, богатых зверьём, скоро некому будет работать. Чтобы выжить, свести концы с концами, профессиональные охотники стали работать интенсивнее, поэтому удаётся пока компенсировать их нехватку в масштабах области, поддерживать на высоком уровне заготовки меха. Но этот резерв практически уже исчерпан. Старые кадры уходят на пенсию, молодые на их место не идут. Особенно большой отток профессиональных охотников из отрасли отмечен в течение трёх последних сезонов.

Текучесть рабочих кадров, нестабильная ситуация на международном пушном рынке заставляют фирмы, занимающиеся заготовкой шкурок пушного зверя, нервничать, осторожничать. Они неохотно дают авансы для организации промысла и снижают закупочные цены, что, в свою очередь, ещё больше загоняет добытчика в угол. Если раньше он получал 60–65% от аукционной стоимости шкурки соболя, то в двух последних охотничьих сезонах – менее 50%.

Я позвонил как-то председателю Тайшетской районной организации охотников и рыболовов Сергею Смолину, поинтересовался закупочными ценами на соболя и спросил, много ли в районе охотников выходит за сезон в тайгу.

– Конкретное число добытчиков назвать затрудняюсь, но не более 30% от той численности, которая фиксировалась в советский период. Очень жаль, что соболиный ресурс мы так плохо осваиваем. Зверька в Тайшетском районе предостаточно. Сдерживают рост его промысла низкие закупочные цены.

Увы, многие нынешние купцы-заготовители «мягкой рухляди» (так в старину называли меха, пушнину) больно уж скуповаты. Не понимают порой, что рубят сук, на котором сидят.

– Где же выход? – спрашиваю одного из аналитиков пушного промысла.

– Надо переболеть этот тяжёлый период становления цивилизованного бизнеса, – считает эксперт. – Число фирм, заготавливающих пушнину, увеличивается, они конкурируют между собой, что в конечном итоге должно привести к увеличению закупочных цен. Таков закон конкуренции. Правда, на деле этой самой конкуренции у нас не так уж и много. Чаще встречается сговор, когда при поддержке чиновников местных администраций одна заготовительная контора правит бал, перекрывает охотникам доступ к другим заготовителям пушнины, готовым платить за шкурку соболя в разы больше, и тем самым ставит промысловика на грань разорения.

Баргузинский – вне конкуренции

Нашей стране пока удаётся удерживать лидирующие позиции в мире по поставкам за рубеж пушно-мехового сырья. Она здесь одна из самых крупных игроков. По крайней мере именно мы поставляем на мировой рынок самые большие партии меха. Что касается соболя, то кроме России его больше никто не экспортирует. Ни одно государство. Правда, не всегда мы делали это умело, допускали не раз досадные просчёты и ценовые срывы. Особенно после того, как в 1992 году была отменена государственная монополия на заготовку и продажу мехового сырья, а отечественная пушно-меховая отрасль развалилась. На международном рынке соболем стали торговать все, кому не лень, сбивая тем самым цену. Она упала в начале 90-х до 50 американских долларов за шкурку. Тогда как ещё совсем недавно, при СССР, составляла 80–100 долларов, принося большой доход государству.

Затем международный рынок мехового сырья постепенно успокоился, цены вернулись на круги своя, и в начале нынешнего века за соболя могли дать даже 200 долларов. В 2008-м цены снова упали, в среднем до 73 долларов, а в 2009–2010 годах опять поднялись. Тут свою роль сыграл возросший внутренний спрос в России, и особенно в Китае. Нынче на январском международном пушном аукционе в Санкт-Петербурге было выставлено и продано 150 тыс. шкурок промыслового соболя и более 5 тыс. клеточного. Наибольшим спросом пользовался наш соболь, баргузинского кряжа. Он продавался по цене в среднем чуть более 114 долларов, тогда как енисейский и амурский виды стоили намного дешевле.

Эта тенденция почти не изменилась в Санкт-Петербурге и на последних торгах, прошедших в апреле. Цена баргузинского соболя составила в среднем 113,7 американского доллара за шкурку. Енисейский, якутский и амурский продавались соответственно в среднем по 40,9, 73,3 и 43,7 доллара.

Читатель, вероятно, обратил внимание на необычное в наши дни выражение «клеточный соболь». Это не оговорка. Мало кто знает, что зверька можно разводить в неволе. В советское время так и делали, этим занимались звероводы десяти хозяйств, в том числе красноярцы. Сегодня остался лишь один, в Подмосковье. Причина развала звероферм банальна: нет кормов (мясные отходы, субпродукты, рыба, зерно) или они подорожали настолько, что клеточное содержание соболя стало нерентабельным. Как, впрочем, и других пушных зверей. Тех же норок, лисиц. В итоге от Казани до Владивостока не осталось ни одного крупного зверохозяйства. 

Фото из архивов охотников

(Окончание в следующем номере)