«Деревня художников Сонгжуанг» (Songzhuang artist village) – пекинская. Некрупная такая деревенька. На четыре тысячи жителей. В голове, признаться, сразу всплыл образ местности, где в тесных каморках сидят тысячи китайцев и рисуют друг у друга на спинах. Оказалось не так. «В светлых чистых мастерских творят китайские живописцы». Говорят, деревни художников – продукт социализма, и расцвели они на карте КНР в 90-е. 

«Деревня – это не совсем так, – подбирает русские слова жена главы делегации господина Вана Цай Луня. – Понимаете, китайских художников собирать в одном районе и получать вот такая деревня художников. За городом был специальный район, типа уезда. Но сейчас он уже стал частью Пекина. Эта деревня – самый главный и самый большой район художников». «Господин Ван, – указывает она на мужа, – сейчас работать заместитель самой большой галереи этой деревни». На самом деле Цай Лунь возглавляет пекинский акционерный  культурный центр с собственным же именем. «Главный директор» написано у него на визитке. 

Вместо домов в Сонгжуанге – «замысловатые объекты», больше похожие на здания из будущего. Дома, построенные по уникальному проекту «геном здания» компании Design and Architecture. В одном домовом комплексе – 20 индивидуальных домов-ячеек. В каждой – жилая зона высотой три метра и шестиметровая мастерская. «Здесь всякие делают», – говорит супруга Цай Луня, подразумевая традиционную и современную живопись.  

– А портреты вождей?

– И портреты, и скульптуру. 

– Мао Цзэдун?

– Конечно! – удивлённо смотрит китаянка.   

Цай Лунь привёз в Иркутск картины десяти мастеров и пару «деревенских жителей». Это один из ведущих дизайнеров пекинского художественного журнала Лю Яж и заместитель директора одного из художественных музеев Пекина скульптор Ван Чжувей. Название его музея – Sunshine international museum – переводится как «Интернациональный музей солнечного света». «Это первый раз для меня отправлять китайских хороших художников в Иркутск, – сказал Цай Лунь. – Очень рад и очень благодарю вас». «Ни хао! Всё, что знаю по-китайски», – поделился эрудицией глава регионального отделения Союза художников России Александр Муравьёв. Китайцы одобрительно засмеялись. А директор галереи современного искусства «Дом художника» Надежда Куклина рассказала, что эта выставка – очередной обмен «творцами», потому что в Китае уже выставлялись Сергей Жилин, Геннадий Кузьмин, Владимир Осипов. Последний раз в Шэньяне были выставлены 130 иркутских работ. И вот теперь китайские свитки побывали в Иркутске. 

«Очень зящна»

Как только я спросила о технике, господин Цай Лунь тут же перепоручил меня Ван Чжувею. Он рассказал, что в Иркутск пока привезли только национальные работы. Зрителя надо готовить. Современное искусство придётся «отбирать, обсуждать, много общаться», говорит Чжувей. «В этот раз показываем нашу национальную идею, – сказал он и бережно провёл ладонью по картине в миллиметре от поверхности бумаги. – Это принадлежит восточной философии». На картине – розовые хризантемы, лист рисовой бумаги «одет» в рамку из золотистого шёлка. От этого хризантемы светятся, как на закате. А может быть, это от специальной приглушенной подсветки выставки, которую помогали монтировать иркутские художники. «Это китайская традиционная картина. Значит, очень зящна…– переводит жена Цай Луня, потом задумывается и говорит: – Изящна… Изящная. То есть изящное искусство, чистое ремесло. Тоненькими-тоненькими кистями и тушью рисуют. Наши древние художник делали так – рисовали на бумаге, а потом специальную упаковку в шёлке». Хризантема – символ осени и возвышенного одиночества. Одно из «четырёх благородных» растений в системе китайской живописи гохуа. Вместе с бамбуком, орхидеей и дикой сливой. 

Александр Муравьёв от восторга даже вспомнил китайский. «Ни хао!» – сказал он художникам, и те одобрительно засмеялись

Гохуа популярно сейчас, к примеру, в Европе. Переводится с родного языка как «живопись страны». То есть «наша», национальная. В противовес «сиянхуа» – заморской живописи. Пишут такие картины особыми минеральными акварельными красками и тушью. По шёлку и специальной бумаге. Готовая картина – это свиток. «Потрясающее всё-таки изобретение, вот такая упаковочка, развернул – потрясающее полотно, – восхитился Александр Муравьёв. – А мы с этими огромными холстами, подрамниками. Это же целое дело!». «Техника у них наработана веками, – говорит художник Евгений Турунов. – Пишутся эти акварели на специальной рисовой бумаге, которая сама по себе насчитывает многотысячелетнюю историю. Качество этой бумаги очень сложное». Особая мягкая бумага была изобретена в Китае около 2 тысяч лет назад. Структура у неё очень рыхлая, поскольку волокна не пропитываются клеем. Художник может нанести на неё цветовое пятно один раз, потому надо быть очень-очень точным. «Акварелью и тушью они владеют исключительно, – говорит Евгений Турунов. –  У них огромное количество кисточек самого разного размера. Сначала делается размыв, такое цветовое пятно, и потом тонкой кисточкой подправляют силуэты». Диаметр самой большой кисти может достигать пяти сантиметров, крохотной – пяти миллиметров. 

«В мозге хранится»

По сути, это и не живопись вообще-то. Когда гохуа сравнивают с европейскими живописными методами, то говорят, что в китайской живописи нет игры цвета, светотени, объёмов и форм. Рисунок линеен, изображение не менее объёмно за счёт многоплановой перспективы. «Далёкий холм сольётся с ликом туч, а горизонт небес свой свет с водой соединит», – писал художник и поэт Ван Вэй. Именно так – художник и поэт. И живопись гохуа – это и каллиграфия, и живопись. «Средь путей живописца тушь простая выше всего, – говорил Ван Вэй. – Он раскроет природу природы, он закончит деянье творца». Обычно символы и то, что они в реальности изображают, очень быстро расходятся. Отдельно у народа появляется письменность. И отдельно – живопись. В гохуа всё не так. Здесь каждая деталь – символ. Горы – мужской символ янь, вода – женский инь. Изогнутая сосна на скале – одновременно и конфуцианская стойкость, и «польза бесполезного» дао. В изображении дикой сливы мэйхуа в иных случаях всё предельно каллиграфично. Ножка цветка – абсолютное начало, чашка, которая держит цветок, рисуется тремя штрихами, ни меньше ни больше. Это – Небо, Земля и Человек. Пять его лепестков – пять первоэлементов. В гохуа есть два стиля. Стиль «прилежная кисть» предполагает подробную, скрупулёзную манеру письма. Стиль «живопись идей» – свободные эскизные мазки. 

«Вот вы видите – на картине цветы, – говорит переводчица и делает плавное движение рукой сверху вниз по полотну. – Сначала рисуют один ярус, потом второй ярус». Она говорит о слоях акварели. Такую  работу обычно выполняют около двух месяцев. Господин Ван указывает на другую стену, где на огромном листе тушью нарисован пейзаж с деревом и убегающими в бесконечность домиками. «А вот это абстрактный тип работы, – говорит он. – Как художник думает, так и пишет. Эта картина сразу показывает всего художника. И делается за несколько минут». А вот для картины с хризантемами такая быстрота – неверный метод. «Есть цветок, есть модель, какой он растёт, так и рисуешь. Понимаешь меня?». На глупую мою реплику: «Так модель за два месяца завянет», – он терпеливо отвечает: «В мозге хранится! Так всегда – художник должен воспитать себя, уметь держать себя и терпеть. Понимаешь? Почему так долго, два месяца он рисовал? Потому что приятную вещь каждый день хочется собирать в душу».  

«Я бы сказал, как русские говорят: «Восток – дело тонкое», – объясняет представитель консульства КНР в Иркутске. –  Просто смотреть и любоваться недостаточно. Надо не просто глазами, душами смотреть. Гохуа почувствовать надо». Методика обучения у китайцев несколько отлична от привычной, говорит Евгений Турунов. «Они многие годы оттачивают мастерство, занимаясь копированием великих мастеров, – пояснил художник. – Сама культура их насчитывает несколько тысячелетий, тысячу лет назад была основана академия искусств Китая! А кто был председатель академии? Китайский император. Эпоха Южной Сун. Тысячу лет назад китайский император предпочитал рисовать, а не указывать». Ван Вэй с точностью описывает, как великие мастера делали, требуя повторять: «На камень смотрят с трёх сторон, в дорогу смотрят с двух концов, гляди в деревья по верхам, смотри в воде ступню ветров. Вот таковы законы!».

– Вы знаете, как монахи каждый день читают молитву, – говорит переводчица. – Художник как монах, каждый день пишет, это воспитывает характер и душу. Чтобы водоохранение было рисовать, водоохранение, да? Как сказать? 

– Вдохновение?

– Вдох-но-вение! – произносит она по слогам с удовольствием. – Вдохновение! Вот спасибо! Через свои работы художник переходит на другую ступень. Он находится не в практическом, а в духовном мире. 

Гохуа тем и хорошо, что искусство это – аполитичное. Иволга, гранат, цикада. Всё это трудно уместить в текущую политику. Ван Чжувей сам беспартийный. И, кажется, все они удивлены моему интересу к «коммунистскому» их быту. «Каждый человек надеется, что жизнь его и важнее, и прекраснее, чем в коллективе, – поясняет Ван Чжувей. – Как в СССР, когда был социализм, а у каждого всё равно был свой мир. Так и здесь. Практическая жизнь – отдельно. Искусство – отдельно. Действительная жизнь не даёт человеку того, что хочется». А гохуа даёт. 

Акварель переживает модернизацию. Для Ван Вэя идеалом была тушь. И строгое следование закону. Но он сам писал: «Когда рука пришла к кистям и туши, бывает, что она блуждает и играет в забытьи… А годы, луны вдаль идут и в вечность – и кисть пойдёт искать неуловимых тайн». Современные художники уже пишут картины гохуа не только тушью, но и масляными красками, используют позолоту. А иногда всё это совмещают в одной картине. Появились мелкие мазки, не свойственные гохуа, и разбрызгивание краски. Помните китайскую народную сказку о волшебной кисточке, которая была способна оживить всё, что нарисовала? Ещё полвека назад китайцы сделали это – они заставили картины гохуа двигаться. На Шэньянской анимационной студии сделали мультфильмы на основе свитков знаменитых акварелей. 

В Иркутске картины гохуа пробыли только неделю. Сегодня они отправятся домой, в деревню художников.