«Везде же люди»

Лев Аннинский появлялся в Иркутске уже несколько раз, и неизменно его приезд был связан с именем журналиста и издателя Геннадия Сапронова. Впервые писатель побывал в столице Приангарья после того, как Сапронов издал его книгу «Век мой, зверь мой». Эта поездка стала своеобразным гонораром: Аннинский рассказывал, что издатель предложил ему выбор – либо деньги, либо путешествие на Байкал, и писатель выбрал «конечно путешествие». 

В этом году писатель приехал поучаствовать в литературных вечерах «Этим летом в Иркутске», идейным вдохновителем которых был Геннадий Сапронов. К сожалению, с самим Сапроновым Аннинскому встретиться не удалось – издатель скончался в июле прошлого года. 

Однако даже тема литературного вечера Льва Аннинского пересекалась с деятельностью Сапронова: критик выступал с посвящённой авторской песне программой «Поэзия века», которая была составлена по книге «Барды», изданной Сапроновым в 2005 году. 

Своё повествование писатель начал с рассказа о Булате Окуджаве и собственном знакомстве с его песнями. 

– Это было в 1958 году, я был сотрудником московской «Литературной газеты», – сообщил Аннинский. – Поскольку тогда только два года прошло после окончания университета, душа моя продолжала оставаться на факультете, я ходил в походы с друзьями, и мы все пели так называемые студенческие песни. Я собирал их, и все люди, которые со мной были связаны, старались пополнять мою коллекцию. И вот как-то пришли ко мне в гости два человека. Одному из них, Александру Янову, в будущем предстояло стать крупнейшим антисоветчиком, публицистом и историком, эмигрировать в Америку и сделаться ведущим специалистом по русской истории. Но тогда он был ещё начинающим переводчиком и все его звали Аликом. Начали мы обмениваться песенками, и он тоже запел: «И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной…». Я взвыл: «Это что, студенческий фольклор?». Мне сказали: «Да нет, тут есть мужик, у него фамилия странная – Окуджава, это его». Я вспомнил, что у нас в «Литературной газете» был человек с такой фамилией. Назавтра я нашел Булата и спросил его: 

– «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет» ты написал? 

– Я, – сказал он очень просто. 

Я говорю:

– Знаешь, я собираю всякие песни, и у меня есть магнитофон, я могу записать тебя. 

– Ой, как интересно, – сказал Булат. – Я ещё никогда не слышал себя в записи. 

Назавтра он пришёл в сопровождении очень красивой белокурой женщины, я не помню, была ли это уже Ольга (Ольга Владимировна Окуджава, жена поэта. – «Конкурент»), но точно, что это был тот самый тип молодой красавицы. 

Моя жена выставила миску салата и бутылку сухого вина, я водрузил гигантский литовский магнитофон на письменный стол, зарядил трёхсотметровую кассету, поставил микрофон, который был в три раза больше того, что я держу в руках… Булат сел, скрючился в три погибели над этим микрофоном – и запел. Не отрываясь, он спел 15 песен. После чего наступила пауза. Мы срочно выпили вина, срочно поели салату. Но было уже поздно, часов 12 вечера, и гости стали прощаться. В дверях я, пока не понимая, что произошло, спросил: «Булат, а тебя ещё кто-нибудь записывал?». Он сказал, мол, на какой-то свадьбе пели все вместе, кто-то писал, но я никогда не слышал этого. 

Мы простились, и жена предложила: «Давай-ка ещё раз послушаем». Мы поставили запись и в половине первого ночи дослушали её. А вы понимаете, что жили мы в коммунальной квартире, где все стенки были прослушиваемые. Так что без четверти час раздался стук в дверь и к нам сунулся сосед. Прелестный парень лет 20, который работал фельдъегерем и числился в соответствующих организациях. Он попросил послушать запись. Я дал ему бобину, он ушёл за стенку и до трёх ночи слушал. А наутро спросил разрешения «дать ребятам». Я сказал «пожалуйста» и только потом сообразил, каким именно ребятам он даст. Прошла пара дней, наш фельдъегерь возвратил бобину и сообщил: «Ребятам так понравилось!». Назавтра я подошёл к Булату и сказал: «Ты знаешь, каким ребятам ты понравился!». На что Булат ответил мне: «Ну ведь везде же люди». 

Полуказак, полуеврей 

Вечер Аннинского продолжался около двух часов, за это время писатель успел рассказать поочерёдно ещё о Визборе, Градском, Киме. По окончании официальной программы Лев Аннинский принялся отвечать на вопросы зрителей.

– Интересуетесь ли вы современными авторскими песнями, продолжаете ли пополнять ими коллекцию? Что происходит с бардовской песней: она развивается в своём русле или трансформируется? – спросили из зала.

«Я не сужу литературу по премиальным рекомендациям. Наличие или отсутствие премии может мало сказать о таланте»

– Она уже расползлась и впиталась в другие жанры. Жанр «бардов-ская песня» сейчас находится не в том виде, чтобы его можно было увидеть отдельно. Это хорошо, но вместе с тем как теперь им заниматься? На мой взгляд, в новой реальности, когда всё можно спеть, вывесить на сайте и растиражировать, невозможно вычленить этот жанр. Так что специально я им уже не занимаюсь, но, как видите, в душе продолжаю любить его.

 – Согласны ли вы с утверждением, что авторские песни – зеркало эпохи, не одного человека, а народа?  

– Ну конечно, а народ-то из кого состоит? Из людей, каждый из которых в какой-то момент может себя почувствовать отдельным человеком. Главное – не терять ощущения, что народ есть. И если это твой народ – то изволь терпеть, быть с ним и не менять себе отечество. Хотя это моя точка зрения и далеко не все её разделяют. 

– Какое общество вы считаете своим? – поступил следующий вопрос. 

– Я считаю своим то общество, которое я застал. Меня не раз спрашивали, какая Россия мне нужна. Я эти вопросы слышал и с либеральной, и с ортодоксально правой стороны. Ответ был краток: «Любая». 

– В сегодняшнее непростое время что даёт вам силы вдохновляться, творить и пребывать в прекрасном настроении? – спрашивали зрители. 

– В прекрасном настроении я сейчас оттого, что вы меня слушаете. А хороших времён не бывает. Кто-то сказал из моих друзей, что я полуказак и отсюда такой отчаянный. Извините, я ещё и полуеврей. Так что всегда на всякий случай готовлюсь к худшему, чтобы выдержать. 

– Угадали ли вы предназначение в жизни, и если угадали, то исполнили ли его?

– Насчёт того, как исполнять предназначение, я расскажу вам короткую историю. В 79-80 году знакомые позвали меня к художнику, полузапрещённому тогда в Москве, по фамилии Харитонов. Это замечательный православный художник, который впоследствии прославился на весь мир. Тогда он жил в столице под наблюдением сержанта, в скудной московской квартирке. Я рассматривал его картины, и художник этот, видя мой интерес к работам, подарил мне графический лист с рисунком. На нём было изображено распятие, сквозь которое идёт не видящая этого распятия толпа горожан. Такой сюжет я воспринял, хотя атеист по воспитанию. Но меня поразило, что весь лист был покрыт мерцающей штриховкой, сделанной твёрдым карандашом. И я сказал художнику: «Надо же, какой египетский труд – всё вот так исполнить!». На что он ответил: «Исполнять надо, а то являться перестанет!».

Интеллигенция взбесилась 

Кроме литературного вечера, Лев Аннинский участвовал во встрече с прессой и иркутской интеллигенцией. Вместе с ним на вопросы об искусстве и литературе отвечали директор Иркутского драматического театра Анатолий Стрельцов, писатель Валентин Распутин, барды Ирина и Михаил Столяр и другие деятели культуры, участвующие во встречах «Этим летом в Иркутске». Им всем пришлось отдуваться за состояние русского литературного языка и российской культуры в целом. 

Так, одну из присутствовавших на встрече дам интересовало, отчего в городских рекламных вывесках столько ошибок, а многие из них выполнены на иностранных языках. А параллельно хотелось знать, видят ли уважаемые гости, в частности Лев Аннинский, вокруг себя благородство. 

– А почему вы это у меня решили спросить? – поинтересовался в ответ тот. – Вы думаете, что я дворянин? Простите, но моя фамилия пишется через «и». (Писатель намекал на поэта Иннокентия Анненского. – «Конкурент»). Благородство в России по традиции остаётся на долю тех, кто рождён благородным. А на ваш вопрос о вывесках отвечаю так: для того чтобы уравновесить в рекламе западноевропейские и прочие веяния, я бы добавил в них слова на татарском. Чтобы русский язык знал, в какой мировой ситуации он находится. А вообще, если дорог язык – говорите правильно. 

Ещё одна ораторша со стороны иркутян задалась классическим вопросом «Что делать?» и предложила подумать, как можно решить проблему существования словосочетания «услуги культуры населению». 

– То, что вы к нам приехали, значит, что вы оказываете услуги населению! – негодовала она. – Надо убрать это из государственного лексикона! Я предлагаю конкретно выступить всем: письмо написать, в Интернет, Медведеву или кому ещё! 

Присутствующие стали повышать голос: версий, как решить проблему, возникло несколько. Аннинский попытался перевести беседу в философское русло: 

– Ответил на ваш вопрос «Что делать?» Василий Васильевич Розанов, – заметил писатель. – Он сказал, что делать: «Летом – выращивать ягоду и собирать, осенью – варить варенье, зимой – чай пить».

Но иркутская интеллигенция таким ответом оказалась не удовлетворена. На её сторону встал Анатолий Стрельцов. 

– Мы даём человеку выбор: идти на «Ксюшу – юбочку из плюша» или на Чехова. И для того, чтобы провести «Чеховские чтения», я должен каждому участнику значок купить и подарить и ничего не заработать на них. Такая сейчас политика государства.

– Эта политика была всегда, при всех государствах, – заметил Валентин Распутин.

– Искусство выйдет из сферы услуг, когда появится народ, для которого это надо сделать, – вмешалась Ирина Столяр. – Сколько раз ни пытались затащить людей в культуру за уши, ни у кого это не получалось. 

Атмосфера совсем накалилась, иркутяне продолжали митинговать, и тут голос повысил журналист Константин Житов, который давно уже порывался высказаться.

– В культуре всё идёт на понижение, – заявил он. – Раньше говорили, что Пушкин «наше всё», а сегодня получается, что Ксюша Собчак – наше всё! Даже церковь накануне всемирного собора устами одного из его членов заявила, что необходимо пригласить Ксюшу Собчак! Это куда годится?

Представители культурного сообщества снова зароптали, и слово взял Аннинский. 

– Если хотите, я отвечу. Когда вижу «плюши» Ксюши издалека, отношусь к ней так же, как вы. Но я видел её поближе и участвовал в программе, которую она ведёт. И уверяю вас, если бы Собчак сидела здесь, с ней был бы такой же разговор, как у нас. Она намного умнее, чем хочет показаться. Может быть, она и права. 

– Тогда ответьте мне насчёт премий большой литературы! Посмотрите, кому они присуждаются, за какие произведения! – призвал Житов. – Почему наша критика не выскажется по этому поводу? 

– Кто какие премии получает – не моё дело. Вы у меня не найдёте ни одной строчки об этом, – сказал Аннинский. 

– Но это Большая литературная премия России! – воскликнул Житов. 

– А мне какое дело? Я её, что ли, даю или получаю? – парировал Аннинский. 

– Костю не надо больше приглашать, – нахмурился Распутин.

– Господа, мы же не правительство! – вмешался Анатолий Стрельцов. И неизвестно, чем бы закончилась эта встреча, если бы он очень настойчиво не объявил об её окончании. 

От Пушкина до Собчак 

Ответов, полученных на встрече, оказалось недостаточно не только иркутской интеллигенции, но и корреспонденту «Конкурента», которая встретилась со Львом Аннинским после официальных мероприятий и задала ещё несколько вопросов. 

– Сегодня много спорили о том, вырождается ли русская литература и не потакают ли этому крупные премии, присуждаемые современным авторам. Вы состоите в экспертных советах нескольких премий… 

– Да, состою, в жюри премии «Ясная Поляна» и ещё где-то. Но, честно говоря, я совершенно не сужу литературу по премиальным рекомендациям. Если я числюсь в жюри на каком-то мероприятии, я рад дать приз или заплатить хоть кому-нибудь. Но считаю, что наличие или отсутствие премии очень мало может сказать о таланте. Понять, хорошая книга или нет, можно очень просто – нужно начать её читать. Не надо пить всю бочку вина, чтобы прочувствовать, хорошее оно или плохое. Достаточно одного глотка. 

– В своих книгах вы говорите, что великая русская литература возникла как коррелят Российской империи. Так, во времена Пушкина и Толстого был момент равновесия личностного и имперского начал, в творчестве Достоевского и Блока личность начала пророчить гибель государству, а в книгах Платонова и Гроссмана возникла литература трагического звучания. А как литература реагирует на нынешнюю действительность? 

– Как и на что реагирует великая литература в великой стране – вопрос очень сложный. Россия, будем говорить прямо, – империя. Чем империя отличается от просто большой страны? Тем, что она покрывает пёстрые пространства и примиряет дерущихся под общей крышей. Но легко ли жить в империи? Очень тяжело. Григорий Соломонович Померанц, великий философ нашего времени, сказал: великая культура рождается только в империи. Я долго не мог соединить эти понятия, а потом понял. Великая империя – это жуткое ярмо. А великая культура возникает только из великих страданий. Из сопротивления личности этому ярму. А иначе возникает культура, которая удовлетворяет непрерывно растущие потребности пищеварения. Она тоже нужна. И мы её имеем именно сейчас. Потому что сейчас наша литература только вспоминает, что она русская.

– Не знаю, помните ли вы такой факт, я прочитала его в интервью Отара Кушанашвили. Он признался, что, когда ему было 14 лет, он написал вам письмо, где сообщил о том, что Чингиз Айтматов – плохой писатель, и посоветовал прочесть Нодара Думбадзе, который «посильнее будет».

– Он это рассказал? Серьёзно? Действительно, он писал мне письма и ещё очень забавно подписывался – «Оська». Я даже не знал, что он обнародовал этот факт. 

– Да, он говорил, что когда вы первый раз ответили ему, он целовал письмо и плакал. Потом он переписывался также с литературным критиком Станиславом Рассадиным и писателем Юрием Щекочихиным, которого называл своим учителем. А в итоге юноша вырос в скандального шоумена, «аллергена отечественного шоу-бизнеса».

– Надо же, если бы я знал об этом… Ну да, он превратился в скандального журналиста. 

– Отар Кушанашвили, как и упомянутая сегодня Ксения Собчак, – примеры того, как умные и талантливые люди тратят энергию на создание скандального образа. На ваш взгляд, они беда общества или герои нашего времени?

– И то и другое. Оську я знаю, а с Ксенией знаком очень поверхностно, но они оба умницы. Хотя меня раздражало их поведение – даже не то, что они делают на экране, а то, что вызывают негативную реакцию намеренно. Но сейчас, видимо, такое время, что люди хотят ставить на шоу. Эта маяковская фанаберия, которая никак не испарится. Если Оська и Ксения считают, что без эпатажа они не могут, – ради бога. Потом они поймут, что это пустяки. А не поймут, так тоже ничего. Они герои трагической истории страны. Отменить её мы не можем. Дай нам бог её выдержать.