В жанре фарса
Прибавляем и прибавляем!
Опасения были не случайны: в мае 1906 года иркутский частный поверенный Сапега и врач Ярославский возбудили ходатайство об издании ежедневной газеты «Голос», готовился первый номер «Торгово-промышленного листка». Наконец, губернатор Моллериус уже выдал свидетельство на издание «Сибирского черносотенца»; рассчитывалось печатать его у Сизых, но Виноградов не сомневался, что там откажут, да и губернская типография не захочет дурной славы. Скорее всего, будет куплена собственная типография – через подставное лицо, так что и Лейбович не поймёт, кому продал, и виноградовский «Иркутский вестник» не возобновится в обещанный срок.
Внепартийный, умеренный и корректный «Иркутский вестник» был чрезвычайно похож на своего основателя – статского советника, а в недавнем прошлом чиновника губернского управления и редактора «Иркутских губернских ведомостей». Его личных сбережений хватило на 125 номеров нового издания, и 20 мая 1906 года оно было приостановлено в надежде на скорое возрождение, уже на паевых началах, с более широкой программой и, возможно, под новым названием.
О своей газете Александр Иванович задумывался давно, представляя нечто среднее между официальными «Губернскими ведомостями» и оппозиционным «Восточным обозрением». Однако 1905 год так ускорил события, что «Вестник» родился преждевременно и вышел не таким, как мечталось. После японской войны общество разделилось, и теперь уж не могло быть издания, одинаково интересного для большинства. И читатель редко становился подписчиком, за него приходилось бороться каждым номером. Но в конце концов Виноградов был даже и рад, что публика разделилась: можно было с достаточной точностью определить свою нишу.
Сам он, разумеется, читал всё, что выходило, – иногда брезгливо морщась, но порою не без удовольствия. В кадетской газете «Сибирское обозрение», например, был чрезвычайно талантливый автор, писавший под псевдонимом «Озолин», – его Александр Иванович всякий раз откладывал на десерт и вкушал вместе с кофе. Даже злую заметку о своём детище, поданную в жанре иронического некролога: «Иркутский вестник» временно прекратил своё существование. Мир его праху! Мы знали покойника лично. Это был сухой, корректный и скучный собеседник, однообразный, как заседание губернского правления, из недр которого он вышел. Он быстро прогорел, несмотря на то, что образ жизни вёл умеренный и, как говорят его сотрудники, даже скуповатый. Мир его праху! Несмотря на кратковременное своё существование, покойник сделал многое: любил на досуге потолковать о пользах просвещения, весьма интересовался вулканами и каждый день не без таланта доказывал своим читателям, как надо вести газетное дело, если непременно хочешь, чтоб оно прогорело. В этом он успел, и в этом его крупная и неотъемлемая заслуга. Мир его праху!».
Конечно, в этот раз кофе показался совсем не удавшимся, но всё же Александр Иванович сожалел, что не может пригласить талантливого Озолина в сотрудники. Вообще, Виноградов всё более обнаруживал, что новоявленные издания, страдавшие и беспардонностью, и часто безграмотностью, в то же время создавали подробную, как никогда, картину происходящего! Скажем, из материалов трёх газет (харбинской, читинской и петербургской) он смог детально восстановить отъезд из Сибири генерала Ренненкампфа.
«Если б вас было больше, не пришлось бы мне делать карательную экспедицию…»
Интрига зародилась, когда «завоеватель Сибири» обронил в одной из «бесед», что согласится уехать лишь в том самом вагоне, который служил ему во всё время карательной экспедиции. Но «тот самый» был приписан к Китайско-Восточной железной дороге, а ей приказом военного министерства категорически запрещалось отдавать подвижной состав, и без того недостаточный. Начальник КВЖД срочно телеграфировал начальнику Забайкальской дороги, умоляя подыскать что-нибудь подходящее, но, как назло, ни одного первоклассного вагона не оказалось. Начальник Забайкальской дороги телеграфировал в Петербург, прося временно отменить приказ военного ведомства или просто сделать из него исключение.
Столичные чиновники, вникая в суть, стали делать запросы на КВЖД, а также в Иркутск – ситуация то осложнялась, то приближалась к своему разрешению. Ренненкампфу это всё было мало интересно; куда более занимало его подведение общей черты под своим пятимесячным пребыванием в Сибири. 18 мая за обедом, поднимая бокал с шампанским, он оглядел окружавших его чинов жандармского корпуса:
– К вам и здесь, и в России относятся с известным презрением; сознаюсь, что и я прежде так же смотрел на вас, но теперь понимаю: заблуждался. Если б вас было больше здесь, не пришлось бы мне делать карательную экспедицию. За ваше здоровье, господа!
Едва дождавшись отъезда генерала, «Сибирское обозрение» разместило таблицу «К усмирению на Забайкальской железной дороге» с полными списками всех пострадавших и жертв. Напротив каждой фамилии значилось, кем и когда был человек арестован, кем и когда осуждён, какова степень наказания. Кроме того, сообщались сведения о роде занятий, так что сразу же стало видно: в железнодорожники-революционеры записали и подвернувшегося садовника, и двух купцов, и двух фотографов (в том числе женщину – госпожу Шнейдер).
Вообще, сибирские газеты словно прорвало: недавний страх, высвобождаясь, принимал форму ёрничества, фигуры генералов-карателей подавались как комические – за этим читалась общая эйфория, объяснимая, но совершенно не оправданная. Ведь военное положение сохранялось, приговоры по-прежнему не обжаловались, продолжались аресты, увольнения, высылки, в селе Бельском расквартировали войска для подавления забастовки на фабрике Перевалова. И сама эта забастовка могла спровоцировать новую карательную экспедицию.
Шаткое равновесие
Перечитав газетные сообщения и сопоставив их с тем, что ему говорили знакомые из губернского управления, Виноградов пришёл к выводу, что толчком к забастовке стало увольнение некоего Владимирцева – одного из 850 рабочих, ничем не выделявшегося до января этого года. Но в январе был арестован его отец – учитель, известный всем своим спокойным и добрым нравом. Это вызвало недоумение, говорили: «Разберутся – отпустят», однако прошло четыре месяца, а больного старика продолжали держать в Александровском централе. Сын пробовал добиться свидания – и вот оказался уволенным. Узнав об этом, несколько человек возмутились, и один из начальников посоветовал им «не задавать неправильные вопросы, а то как бы самим в неблагонадёжные не попасть». Для острастки он сказал и о том, что «хозяин фабрику-то закроет, поувольняет всех, а потом снова начнёт принимать, но уже с разбором». Слух об этом не просто разнёсся, но оброс такими подробностями, что спустя два дня никто не сомневался уже: «Перевалов задумал отобрать и прибавку декабрьскую, и сокращённый день!». В панике и злобе рабочие не хотели уже ничего слушать, и генерал-губернатор распорядился отправить войска. Конечно, он рассчитывал на мирный исход и потому приказал «сохранять равновесие». Несколько дней продолжалось это «бельское противостояние», пока не выявили зачинщиков и не арестовали, на редкость аккуратно.
Только-только улажен был этот конфликт, как пришла телеграмма о забастовке на угольных копях инженера путей сообщения Бржезовского. К счастью, требования там выдвигались исключительно экономические, и шаткое равновесие сохранилось.
«Да, надо непременно пометить: «Шаткое равновесие» – заголовок для редакционной статьи о расстановке политических сил, – планировал Александр Иванович. – В новом издании такие темы станут, может быть, самыми интересными. К примеру, сейчас в Иркутске нет ни одной яркой личности, значимой для большинства, – потому что нет сильных политических партий, а есть только сословные, профессиональные, национальные группы с относительно общими интересами».
Перелицевались!
«На предстоящих выборах в Государственную Думу местные кадеты будут двигать доктора Фёдорова, а также присяжных поверенных Фатеева и Орнштейна; но при этом они открыто заявляют, что поддержат и более сильного кандидата, если только он вступит в их партию. Местные социал-демократы на время выборов и вовсе перелицевались – без стеснения «арендовали» популярное нынче название «трудовая группа». Моральная нечистоплотность социал-демократов всем известна, но как бы ни притянула она многочисленных неудачников и просто ленивых, завистливых охотников до чужого…
До последнего времени в Иркутске между благополучным центром и бедными окраинами был надёжный буфер благотворительных организаций, и механизм их устроен был так, чтобы каждый мог помочь беднякам – обыкновенным участием в благотворительных спектаклях, концертах, лотереях. Но сейчас в Иркутске хозяйничают жандармы, городской голова отстранён, губернатор и генерал-губернатор живут как на бивуаке, без жён, а первые дамы всегда держали в руках нити благотворительности и во всём задавали тон. Нередко они вместе с мужьями отправлялись «обозревать вверенный край» – теперь же и за Ушаковку не выбираются, и что зреет там – никому не известно».
Давно уже размышления Александра Ивановича не принимали столь печального оборота – возможно, сказалось вчерашнее происшествие на Графо-Кутайсовской, очевидцем которого он нечаянно стал. Щуплый мужичонка проходил совсем рядом с Виноградовым, когда раздался вдруг резкий крик «Он украл, он!» – и вмиг образовавшаяся толпа уронила прохожего на землю! Он скрючился у самых ног Александра Ивановича, закрывая руками то голову, то живот, а Виноградов то растерянно озирался, то бросался к кому-то, умоляя оставить несчастного, но так и не был услышан никем, пока не появился городовой.
В бытность редактором «Иркутских губернских ведомостей» Александр Иванович часто размещал заметки о бесчинствах толпы, и их потом долго обсуждали на журфиксах, но тогда «право на расправу» ещё не демонстрировалось самой властью. А после карательных экспедиций, как бы узаконивших это страшное «право», восторжествуют ведь и «законы» толпы…
От извозчика № 905
Вот какие мысли пронеслись в голове статского советника Виноградова, пока он ехал на встречу с Лейбовичем. Типограф заканчивал разговор с кем-то из посетителей, и Александр Иванович успел ещё просмотреть свежий номер «Сибирского обозрения». Найдя подпись «Озолин», хотел было отложить на потом, но передумал. Когда же Лейбович появился в приёмной, то увидел смеющегося Виноградова. Впрочем, Александр Иванович тотчас переключился на дело, а газету убрал – и только за послеобеденным кофе у себя в кабинете с удовольствием перечитал: «Извозчик №905 Иван Михайлович Матвиевский жалуется нам, что капитан Рябинин, которого он в ночное время привёз из Знаменского предместья на Мастерскую улицу, отказался расплатиться с ним по таксе. Не желая из
1 руб. 60 коп. поднимать дело у мирового, г. Матвиевский, вместе с тем, не считает возможным возить капитана Рябинина даром и просит его причитающиеся 1 руб. 60 коп. пожертвовать хотя бы в пользу голодающих».
«Прекрасная заметка! Я бы только заголовок добавил: «Цивилизованный извозчик».
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой работы и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского
