К зданию под тринадцатым номером на главной улице Иркутска, где сейчас расположены фонды и запасники краеведческого музея, я подходила волнуясь, как подходил бы любой человек к давно им покинутому крову, под которым прошла лучшая пора его жизни. Кажется, разум давно смирился: здесь другие хозяева и уклад другой. Но сердце всё равно упрямится, надеясь урвать от некогда родных стен хотя бы толику минувшего тепла.

В этом доме почти пятьдесят лет жила «Восточно-Сибирская правда». Здесь был её очаг, собравший вокруг себя несколько поколений преданных ей газетчиков. Здесь был причал, к которому они возвращались из командировок, наполняя прокуренные кабинеты и коридоры свежим ветром своих журналистских странствий. Здесь в вечной редакционной горячке отлетали не месяцы – годы, лишь успевая репортажами, блоками новостей да беглыми зарисовками оставлять свои торопливые автографы на газетной полосе. И здесь никто никогда не комплексовал по поводу того, что наша газета – однодневка; хватало бы времени точным словом и оперативным снимком представлять ежедневность читателю.

Найти что-либо менее сопоставимое, чем лихорадочный ритм той «Восточки» и отрешённая от суетности тишина музейных запасников, невозможно. Столкнувшая их лицом к лицу в одной «географической точке» Иркутска прихоть – неисповедима. Но, подобно всему в мире, полна своего смысла. Наверное, смысл этот таится в их общем предназначении: расшифровывать для потомков «контекст» вечно ускользающего времени. Журналисты «Восточки» ловили (и продолжают ловить) каждый отлетающий листок календаря; научные сотрудники, некогда работавшие и работающие ныне в запасниках краеведческого музея, удерживают на краю забвения воплотившийся в раритетах след не дней, а отшумевших над иркутской землёй столетий, не позволяя им обратиться в прах. 

Пятьсот тысяч единиц хранения – таков клад нашего областного, одного самых крупных в стране, краеведческого музея. И, замечу, одного из самых родовитых по происхождению, открывшегося в России в 1782 году третьим после Кремлёвских палат в Москве и Кунсткамеры в Санкт-Петербурге. Его богатства строго систематизированы и «разведены» по фондам в соответствии с некогда исполненной ими «ролью», фактурой, местом и временем их появления на свет. Фонд металла, фонд тканей, фонд фарфора и стекла, оружейный фонд, книжный… Разместившись в бывших кабинетах «Восточки», они, а не мы, газетчики, отныне здесь «главные действующие лица». Но, странное дело, я не испытала по этому поводу ни капли сожаления. Наоборот, всё, что произошло и продолжает происходить в стенах дома № 13 на главной иркутской улице, представляется закономерным и естественным.

Первая полоса газеты как рыцарь, облачённый в металл

Запасниками музея меня вела заместитель директора по научно-фондовой работе Ирина Викторовна Коренева. Если неофициально, то главный хранитель всех сокровищ. Назвать этот «поход» экскурсией, пусть даже индивидуальной, нельзя. Музейные схроны не предназначены для открытых посещений. Предоставленная мне возможность заглянуть в святая святых – любезность нынешних хозяев, однако небескорыстная: лишний раз они деликатно напомнили о том, что наш краеведческий музей крайне стеснён в выставочных площадях. Здание на углу бульвара Гагарина и улицы Карла Маркса, традиционно отданное отделу истории; два зала в доме, кирпич к кирпичу соседствующем с бывшей квартирой «Восточки», которые отведены «под природу»; да ещё небольшая музейная студия, приютившаяся в торце тринадцатого дома, – вот и все квадратные метры, разместить на которых удаётся разве что мизерную «десятинку» уникального, не имеющего цены музейного собрания. На всё остальное наложен обет вынужденной немоты. Наказание одинаково неправедное и для экспонатов, и для нас, торопко-безоглядно проживающих начальную декаду двадцать первого века, в общей толчее не чувствующих, как истончается связующая с предыдущими поколениями нить. 

Между тем Иркутский краеведческий музей уникален не только несметностью своих раритетов, но и самим своим становлением, вобравшим и на столетия вперёд увековечившим нравственный подвиг, отвагу мысли, неуёмность энергии, широту души множества людей, давно покинувших этот мир. В его фундаменте – щедрые пожертвования иркутских купцов Мельниковых и Дударовских, Медведниковых и Трапезниковых, Басниных, Сибиряковых и Бутиных. В его запасниках – добытые в позапрошлом веке исследователями-путешественниками «трофеи», по которым, как по сохранившимся вехам, прослеживаются тропы экспедиций Потанина и Бобыря, Ячевского и Прейна, Ядринцева и Лопатина, Пржевальского, Обручева и Савенкова. На Дальний Восток, на Чукотку, на Алеутские острова, в Монголию, ну и, конечно, по Восточной Сибири – снаряжённые в Санкт-Петербурге, все экспедиции обязательно проходили через наш город, где в 1851 году был организован Сибирский отдел Русского географического общества, к которому и «прикомандировали» краеведческий музей. В его библиотеке бережно хранимые, по крупицам по сей день собираемые старинные издания, не имеющие аналогов в библиотеках других российских городов: самое полное «Восточное обозрение» и вся «Сибирика»; исследования Байкала, труды по этнографии, геологии, археологии сосланных в наши края бунтарей-поляков Дыбовского и Годлевского, Черского и Чекановского; научные разработки Герасимова, Окладникова, Кудрявцева, положившие начало современным направлениям в изучении истории Сибири. 

Книжный фонд краеведческого музея — на третьем этаже. Думала только приоткрыть его дверь, за которой когда-то «дислоцировался» отдел советского строительства – всенепременный атрибут каждой серьёзной газеты доперестроечной поры. Но «просто заглянуть» у меня не получилось. Книги и рукописи на стеллажах длиной чуть ли не на весь этаж властно притянули к себе и долго не отпускали. Ещё бы! 90 тысяч авторских сочинений, изданных в разные годы на протяжении почти двух столетий; аккуратные или, наоборот, выведенные вразбег строчки на ломкой от времени бумаге – не имеющие цены автографы людей, чей след не затерялся в кутерьме отшумевших событий. Под обложками этих книг, в свитках этих рукописей аккумулировалась не только дерзкая мысль, но и сами судьбы, отразившие крутые изломы времени, которое, как известно, никто из смертных выбирать не может. Но может, идя наперекор року, противостоять его ударам.

Может быть, широкой публике неизвестно, что Иркутский краеведческий музей изначально размещался в обычном, о двух этажах доме на Тихвинской площади. Пожар 1879 года, спаливший весь Иркутск, слизнул и эту деревяшку. Город горел два дня: с 22 по 24 июня. Некоторые склонные к мистике иркутские старожилы считают два горьких июньских дня знамением трагедии, обрушившейся на наш город и на всю страну чуть более шести десятилетий спустя. Что ж, каждый волен строить свои догадки. Но факты всегда красноречивее самых экстравагантных предположений. А они таковы: пламя развеяло по ветру более 10 тысяч уже собранных к тому чёрному году книг, в прах обратило более 20 тысяч экспонатов складывающейся коллекции. Однако назло беде краеведческий музей восстал из пепла: иркутяне «просто» не смирились с его гибелью. Ещё не остыло пепелище, как начался сбор вещей и книг, имевших, по мнению их владельцев, свою немалую ценность; по призыву иркутского губернатора Николая Николаевича Муравьёва-Амурского собирались деньги – общественные, добровольные, что называется, с шапкой по кругу. На них и было возведено на углу улиц Большой и Набережной по проекту архитектора Розена одно из самых красивых в Иркутске кирпичных строений, на фронтоне которого увековечены имена выдающихся учёных и путешественников – исследователей Азии. 6 октября 1883 года в нём торжественно справил новоселье краеведческий музей. 

Минувшее охотнее всего рядится в мифы. Но, оказывается, есть такой специфический узаконенный музейный термин – «легенда о предметах». Каким бы путём вещь ни попадала в запасник (сама нашлась, подарил ли кто или продал), о её прежнем существовании музейщики всегда пытаются выведать как можно больше подробностей. Записать их в «паспорт» экспоната и таким образом составить основанную на фактах легенду о нём. Так вот, не знаю, как для кого, а для меня легенда о чудесном воскрешении областного краеведческого музея – одна из красивейших и чистейших, поставившая его в ряд самых удивительных достопримечательностей Приангарья. Ну и всё его естество, конечно же, соткано из легенд. Трогательных, наивных, драматичных, подчас даже смешных, но обязательно основанных на фактах. Вот одна из них. 

Валентин Грищев, заведующий книжным фондом

Лет шесть тому назад в Иркутск на фестиваль «Сияние России» приехал из Москвы режиссёр-документалист Сергей Зайцев. Выполняя просьбу очень пожилой женщины, передал в дар музею принадлежавший её отцу серебряный подстаканник с гравировкой в несколько слов: «От маленькой пациентки любимому доктору Кацу». Сотрудникам, работающим в фондах музея, сначала показалось: где-то им уже встречалась эта фамилия. Потом вспомнилось: ну конечно, в мемуарах нашей замечательной землячки Лидии Ивановны Тамм! Лидия Ивановна Тамм, рассказывая в своей книжке о детстве, упомянула «доброго доктора Каца, вылечившего её от тяжёлой хворобы». Позвонили Лидии Ивановне (она была ещё жива), рассказали об именном подстаканнике. Она расчувствовалась, просила при возможности передать дочери спасшего её доктора свой привет. Через несколько недель в Москву в командировку отправилась Ирина Викторовна Коренева. Созвонившись с дочерью заслужившего добрую память иркутского детского доктора, передала привет от Лидии Ивановны. Потом зашла к Гене Иосифовне Кац домой и узнала о том, как хочется ей, уже далеко не молодой и слабой, и как хотелось её покойному отцу хотя бы на несколько минут перенестись в их «родной Иркутск». Понимая, что мечте не дано исполниться, пожилая женщина передала краеведческому музею медицинские инструменты отца и его книги. Всё это Ирина Викторовна привезла в Иркутск, и теперь экспонаты на полке одного из запасников. Рядом с серебряным подстаканником, обратившим на себя моё внимание. Маленькой вещицей, вокруг которой замкнулся очерченный добрыми чувствами круг, не видимый никем, кроме научных работников музея и хранителей его фондов.

Мне удалось познакомиться с некоторыми из них. С директором Ир-кутского краеведческого музея Людмилой Михайловной Колесник, единственным среди коллег-историков естественником – выпускницей географического факультета нашего классического университета. Она начинала с должности заведующей отделом природы 36 лет назад, ответственность за благополучие всего музея легла на неё в начале девяностых. С Ириной Викторовной Кореневой, пришедшей в музей 23 года тому назад. Ирина Викторовна – волжанка, сердцем и обстоятельствами жизни привязавшаяся к городу на Ангаре. С Валентином Александровичем Грищевым, отдавшим краеведческому музею 26 лет жизни, из которых последние 18 – его книжному фонду. Валентин Александрович – потомственный иркутянин, не мыслящий себя вне порученных ему книжных богатств. Судьбы всех троих в некотором роде типичны: скорее всего, они могли бы найти места более хлебные, более, быть может, видные. Да вот не захотели: аура музея не отпустила. Разумеется, она нематериальна; её, в отличие от музейных экспонатов, ни в каком «паспорте» не описать, никакой валютой не оценить. Но у неё тоже есть своя легенда: музейщики, как, впрочем, и библиотекари, – люди особого склада. Интеллигенты высшей пробы. Возможно, на них мы, обыватели, замотанные вечной спешкой и поиском пропитания, держим равнение, когда не хотим окончательно погрязнуть в суете будней. 

Ну а силу притяжения краеведческого музея я испытала на себе, хотя провела в его фондах всего несколько часов. Может быть, то был гипноз прошлого, в которое с головой окунулась; может быть – предощущение встречи с чем-то неожиданным и мне лично очень близким. Самое удивительное – предчувствие не обмануло. Переступила порог комнаты, в которой когда-то размещался самый «рафинированный» отдел «Восточки» – культуры, искусства и науки. Среди старинных музыкальных аппаратов, среди сработанной, кажется, на века домашней утвари, среди милых чьим-то давно умолкнувшим сердцам поделок взгляд сам нашёл лежащий в углу отлитый, как и положено, в свинец… стереотип газетной полосы. Один из тех, что ещё в шестидесятые–семидесятые годы рабочие в типографиях вручную прилаживали, пристукивали, привинчивали к «барабанам», прежде чем запускать ротационные машины. Один из тех, что потом, вращаясь с бешеной скоростью, отдавали бумаге написанные нами вручную или, в лучшем случае, отпечатанные на машинке тексты. Один из тех, что из ночи в ночь накручивали многотысячные газетные тиражи. Ещё не веря глазам, я наклонилась над ним, чтобы узнать день, когда газета приготовилась уйти к читателям. Как всегда, в левом верхнем углу ещё не живой, ещё закованной в металл первой полосы было отлито: 29 июня, 1986 год. Чем был знаменателен рядовой для страны день – об этом легко узнать, пролистав подшивку за тот год. Но вот чтобы так – «весомо, грубо, зримо» – ощутить дыхание времени? Чтобы так – нежданно – лишний раз проверить истину, что нормальная, уважающая себя газета не бывает однодневкой? 

…Музей молча продолжал убеждать меня в том, что дом, в котором когда-то жила «Восточка», теперь по праву принадлежит ему. Но я ведь с ним и не думала спорить…