Отец и раньше был скуп на слова, умея в своей порожистой жизни ценить и беречь их, как, наверное, бережёт солдат патроны в обойме табельной винтовки. Боевой офицер, командир роты сапёров-разведчиков, унёсший с собой в могилу осколки фугасов, навсегда засевших в теле, он даже меня, сына, редко допускал к ларцу памяти о минувшей войне. Его войне.

Пацаном я любил играть его орденами. Холодные и тяжёлые, они хранили какую-то не ведомую мне суровую тайну. Они, словно магнит, притягивали к себе – эти безмолвные свидетели давних боёв и страшных смертей. Строго смотрел на меня с ордена серебряный лик Александра Невского, закованного в кольчугу. Куда-то мимо, в пустоту, стремился взгляд отца народов, чей жёлтый профиль навеки врезался в кружок металла. Я трогал гладкий рубин тусклых звёзд, маленькие штыки и эфесы сабелек на золотом поле орденов, и мне порой казалось, что я слышу хрипы и стоны людей, сошедшихся в смертельной битве; лязг железа, гул орудийной канонады. Я приставал к отцу: пап, ну расскажи! Но он с какой-то глубокой пугающей грустью в глазах говорил: «Давай ты немного подрастёшь, потом расскажу»…

Я рос, всё меньше задавал вопросов, читал много книг о войне. А главный разговор с отцом всё откладывался. Позже я понял, что война для отца не закончилась весной сорок пятого. Как не закончилась она для многих его однополчан. Война жила в нём уложенной под сердцем полустёршейся видеокассетой памяти, которая сохранила лица фронтовых друзей, почерневшие брёвна сырых блиндажей, зияющие рты братских могил, мгновения рукопашных схваток, снег прифронтовых госпиталей. Всё это принадлежало теперь только ему одному. Можно было отнять у него всё: здоровье, солнечный свет, радость ощущений, но к этому сокровенному уголку его души не было доступа никому. Там хранились его самые отчаянные и благородные мужские поступки, там покоилась бескорыстная фронтовая дружба, там горела яркой звёздочкой любовь к женщине – медсестре военного госпиталя.

С моей матерью, лейтенантом медицинской службы, он познакомился на фронте. Юная стройная харьковчанка легко покорила сердце разведчика. Завязался военно-полевой роман. С короткими свиданиями во время перерывов между боями. С букетами полевых цветов. С постоянным ожиданием разлуки. Один из тех романов, когда ни Он ни Она не знали, что будет завтра, куда перебросят его часть или её госпиталь. Непросто было сберечь свои отношения в котле человеческих страданий, в атмосфере постоянного психологического напряжения. Они сберегли. И сыграли офицерскую свадьбу уже после Победы, в Австрии. А незадолго до этого произошёл случай, о котором отец рассказал мне в редкие минуты откровения, когда мы сидели с ним вдвоём у костра после утиной охоты.

Однажды в госпиталь, где мать была старшей медсестрой, прибыл какой-то холёный подполковник из штаба фронта. Он гарцевал на сером в яблоках рысаке, поигрывая изящной кожаной плёткой. Ему сразу понравилась молодая кареглазая украинка, и штабист решил не терять времени даром. Приезжего тыловика мало беспокоило, что у девушки есть жених – командир разведроты из соседнего полка. Разговор отца и этого подполковника произошёл в небольшой берёзовой рощице. Штабист сидел в седле, как обычно, поигрывая плёткой, отец в выгоревшей форме капитана стоял у берёзы. Не особенно выбирая выражения, он сказал командировочному, чтобы тот оставил медсестру в покое. От этих резких слов всадник взбеленился: 

– Как разговариваешь со старшим по званию! – заорал он, поднявшись в стременах, и над головой отца свистнула тяжёлая кожаная плеть.

…Сколько раз ротный со своей отчаянной командой ходил в рейды по тылам фашистов, расчищая себе проходы в минных полях. Сколько раз лежали они под шквальным огнём, вжавшись в землю. Они свыклись с мыслью о том, что смерть витает где-то рядом. Что кто-то из них сегодня не доживёт до рассвета. Отец и меня, своего сына, назвал в честь погибшего фронтового друга – великана-грузина, который, уходя на задание, на вздохе поймал грудью пулю снайпера. Война научила этих людей чувствовать опасность особым, звериным чутьём. И стрелять на мгновение раньше, чем это сделает враг.

…Плеть повисла в воздухе, когда её владелец увидел в руке капитана невесть откуда взявшийся воронёный ствол ТТ. 

– Не успеешь, – спокойно, с усмешкой произнёс отец, глядя в багровое лицо штабиста. 

От досады тот ожёг плёткой коня и, рванув поводья, в бешенстве ускакал. А через несколько дней комбат вызвал отца в свой блиндаж и положил перед ним приказ из штаба фронта. Из него следовало, что командир разведроты капитан Алексей Казак разжалован в старшие лейтенанты за нарушение воинского устава, которое выразилось в оскорблении представителя высшего командного состава.

В звании отца восстановили через несколько месяцев,  когда его разведчики приволокли из тыла фашистов «жирного» «языка». А к маю сорок пятого на гимнастёрке отца красовались пять орденов. Два – Красной Звезды, два – Отечественной войны и орден Александра Невского. Их он надевал только раз в году – 

9 Мая. Потом, через годы, его выходной пиджак, заменивший ветхий китель, потяжелел на несколько юбилейных орденов и медалей. 

Награды он носил без тени самолюбования, скромно, но с достоинством. Да и вообще в жизни всё делал без суеты, на совесть.  Ни разу не переступил через свои принципы, не покривил душой, не взял даже чужого гвоздя. Брался за любую работу и умел делать всё. «Мастеровитый», —  говорили о нём все, кому он помог поменять сантехнику в доме, провести ремонт в квартире, построить гараж, просмолить и спустить на воду лодку. Всё получалось у него красиво, аккуратно, надёжно. Таким отец был и сам – надёжным, порядочным, честным, строгим, но незлобивым. Очень любил утиную охоту и у озера или в лесу возле таёжной речки оттаивал душой, отогревался у ночного костра. С удовольствием перечитывал Паустовского.

Вспоминая отца, часто думаю о том, что помогло ему прожить свои 82 года так, что и после смерти люди вспоминают о нём с какой-то тихой грустью и теплотой. Прожить без зависти, злости и уныния, с верой в добрые перемены, не меняя свои убеждения и взгляды после каждой прочитанной газеты. Может, этот внутренний стержень выковала в нём минувшая война? Может, это она отчеканила его человеческие качества, научила никогда не жаловаться на житейские проблемы, а преодолевать их, стиснув зубы. Но она же напомнила ему о себе в конце концов старыми ранениями, нестерпимой болью. Война забрала одного из своих рабочих. И он ушёл, унеся с собой правду о ней. Свою правду. И оставил добрую светлую память о себе. Прости отец, если я в чём-то был виноват перед тобой.